Зеркальщик. Счастье из осколков

«Да когда же они уже кончатся, эти бесовские отродья?! – зло подумал Михаил Николаевич, отшвыривая газету и с отвращением глядя на очередную чашку кофия, в этот раз с коньяком. – И прут, и прут, точно со всей Империи сюда пожаловали!»

- Ежели Вы притомились, Михаил Николаевич, то можете идти, - ровным тоном, коим только молитвы заупокойные читать, произнёс Ярослав Макарович.

«Ага, а ты потом государю сообщишь, что я своими обязанностями манкировал», - зло подумал Великий Князь, но ответить постарался со всей возможной учтивостью:

- Благодарю Вас за заботу и участие, Ярослав Макарович, но я до конца исполню свой долг и помогу Вам проверить всех Зеркальщиков.

По чуть заметному блеску в очах чародея Михаил Николаевич понял, что учтивые речи цели не достигли, но, право слово, этот колдун не стоит того, чтобы тратить на него своё очарование, чай не барышня! Великий Князь сердито повёл плечами, точно лошадь в туго затянутой подпруге, поднялся с кресла и, заложив руки за спину, принялся мерить широкими шагами кабинет. Круто повернувшись на каблуках от окна, Михаил Николаевич увидел стоящего перед Ярославом Михайловичем мужчину и едва не сдержал стона отчаяния. Опять Зеркальщик, да когда они уже кончатся, наконец! От нечего делать Великий Князь принялся изучать незнакомца и гадливо передёрнул плечами, заприметив на его правой щеке шрам.

«Эк тебя, голубчик, испохабило, - Великий Князь покачал головой, взглядом знатока окидывая фигуру незнакомца. – А ведь мог бы быть пригожим молодцем, достойным личной гвардии государя Императора. Хотя нет, для гвардейца хлипковат, да и не жалует государь Зеркальщиков, уж больно они дурные».

Всеволод почувствовал пренебрежительно-любопытный взгляд, привычно закрылся, даже рукой шевельнул в тщетной попытке поставить щит, отражающий взоры. Проклятый браслет магию опять сдержал, только мелкие зеркальные крошки с пальцев сорвались и с тихим шорохом на пол осыпались.

Ярослав Макарович весь подался вперёд, точно гончая, почуявшая след:

- Почему у Вас сдерживающий магию браслет?

Михаил Николаевич, коий от тоски смертной уже вспомнил даже присказку старой няньки: «от скуки хоть маету в руки», подошёл поближе и прислушался. Может, хоть историйкой какой занятной разживётся, всё хоть какая-то польза от этого дня будет. Зеркальщик блеснул на Великого Князя неприлично большими с точки зрения придворных эталонов красоты глазищами, но отмалчиваться не стал, принялся рассказывать, да так занудно и заунывно, что Михаил Николаевич уже после пятой фразы чуть набок рот не свернул зевая. Великий Князь понял, что нужно срочно что-то придумать, иначе он просто-напросто рухнет на пол и захрапит, навеки погубив свою репутацию в глазах приличного общества. Спасение предстало в облике стопки бумаг, уже начавшей угрожающе клониться набок. Михаил Николаевич воспрял духом, аки выпущенный на свободу голубь, и провозгласил:

- Пойду я, пожалуй, бумаги секлетарям отнесу, пусть уже начинают отчёт для государя готовить.

Великий Князь ловко подхватил всю стопу, крякнув от неожиданной её тяжести, и поспешно удалился. Прочь, как можно быстрее и дальше прочь от этого душного зала, занудных разговоров и страхолюдных Зеркальщиков, место коим на кострах, а не в приличном обществе! Вот не зря всё-таки прадед, коего супруга во время переворота сгубила (не сама понятное дело, а руками верных соратников), магов истреблял! Жаль, что не всех под корень извёл, и они после его кончины, весьма, кстати, туманной, быстро расплодились! И дядюшка совершенно напрасно с этими демонскими отродьями якшается! На костёр их, и вся недолга!

Михаил Николаевич шмякнул на стол раболепно склонившимся в поклоне секретарям стопу бумаг, рыкнул: «Работайте!», а сам вальяжно, как бы прогуливаясь, направился в сторону старательно натирающей какую-то безделушку служанки. Конечно, не велика честь с низкородной девицей забавляться, но если солнца нет, и луна за светило сойдёт. Без женской-то ласки и совсем одичать можно.

***

Едва Великий Князь ушёл, речь Всеволода Алёновича из монотонной стала сухой и деловитой. Быстро и чётко поведав о происшествиях, в коих капризная планида заставила принять участие, Зеркальщик замолчал, вытянувшись во фрунт. Ярослав Макарович молчал, даже зачарованный самописец, заносящий рассказ дознавателя на бумагу, замер, чуть наклонившись вперёд, словно прислушиваясь. В глубокой тишине прошла одна минута, другая, пять, десять… Стоять столбом Всеволоду надоело. Право слово, у него есть более приятные дела, чем изображать статую пред лицом грозного проверяющего! Этого столичного мага, чай, Варенька не ждёт! Всеволод Алёнович переступил с ногу на ногу, выразительно кашлянул, и когда Ярослав Макарович обратил на него свой тяжёлый, точно могильный камень, взор, бестрепетно спросил:

- Я могу идти?

По губам чародея скользнуло бледное подобие улыбки, длинные тонкие пальцы небрежно шевельнулись. Самописец упал на лист, столик с бумагами отскочил к окну, зато к Всеволоду Алёновичу бодро прискакало кресло и выразительно ткнулось в колени, садись, мол.

- Присаживайтесь, молодой человек, - Ярослав Макарович устало откинулся на спинку кресла, небрежно уронив руки на подлокотники. – Присаживайтесь, побеседуем.

«А до этого мы чем занимались?» - осердился Всеволод, однако, привычка взяла верх, и дознаватель беспрекословно опустился на мягкое сидение.

Опять повисла тишина, во время коей грозный проверяющий не сводил глаз с Зеркальщика, а тот нет-нет да и поглядывал в сторону бодро тикающих на каминной полке массивных часов.

- Кто Ваши родители?

Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Всеволод Алёнович, успевший мысленно переместиться к Вареньке, вздрогнул:

- Простите?

- Аркадий Акакиевич упоминал, что Вы сирота. Это так?

Зеркальщик молча склонил голову.

- Однако родители у Вас были. Аркадий Акакиевич упоминал, что Вы попали в воспитательный дом неполных шести лет, отличались удивительной цепкостью памяти, а значит, наверняка помнили своих родителей или тех, с кем жили.

«И чего он к моим родителям прицепился? – промелькнуло у дознавателя, привычно скрывающего раздражение за маской холодной почтительности. – В прошлые проверки таких вопросов не задавали, знак смотрели, уровень дара проверяли и всё».

- Как звали Вашу матушку? Какого она была рода?

Всеволод Алёнович понял, что отмолчаться не получится.

- Мою матушку звали Алёной, откуда она была, я не знаю. Я был совсем маленьким, когда её не стало.

- А отец? Что стало с ним?

«Да что ж ты привязался-то, словно репей к собаке!»

С пальцев Всеволода помимо его воли слетела мелкая колючая крошка, в голосе послышался треск раздавливаемого каблуком стекла:

- Осмелюсь заметить, Ваша милость, что поскольку я сирота, нет необходимости спрашивать меня о моих родителях. Мёртвых с погоста не носят.

- Если их удаётся похоронить, - Ярослав Макарович так вцепился пальцами в подлокотники, что даже прорвал обшивку. – Но Вы правы, сударь, я вёл себя неподобающе. Ещё один вопрос, и я Вас отпущу.

Проверяющий щёлкнул пальцами, в воздухе появился прозрачный девичий силуэт. Всеволод подался вперёд, всматриваясь, уголки его губ дрогнули, хриплый от волнения голос неверяще прошептал:

- Мама? Но… откуда?

- Когда-то я мечтал, что она станет моей женой, - Ярослав Макарович усмехнулся, вспомнив тощего нелепого юнца, с немым обожанием взирающего на сероглазую соседку. – Думал, посватаюсь к ней.

Бровь Всеволода выразительно поднялась: мол, что же не посватался? Ярослав Макарович тяжко вздохнул, поник, словно дуб, молнией спалённый. Что можно было сказать этому влюблённому мальчику, сумевшему, несмотря на шрам и магический дар, коий впору проклятием назвать, объясниться со своей избранницей? Какие слова подобрать, чтобы понятно стало, что Ярослав даже взгляд на Алёнушку поднять не решался, немел в её присутствии? Думал: станет великим чародеем, вот тогда и приедет к Алёне, расскажет ей о своей любви и заберёт в столицу. Только вот соседка своего тайного воздыхателя ждать не стала, поддалась очарованию молодого проезжего купца, растаяла от его слов медовых и под венец с ним пошла. К тому моменту, как Ярослав Макарович из столицы приехал, Алёнушка уж на сносях была.

- Не хотел я её счастье рушить, - глухо прошептал чародей, - да как оказалось, зря… Забери я её тогда от мужа, глядишь, и жива осталась бы моя Алёнушка… И Вам в воспитательном доме обитать не пришлось бы, родным бы вырастил, сыном назвал.

- Угу, наследником, - буркнул Всеволод и опять посмотрел на часы. Спору нет, история печальная, но, как правильно говорит Никита, или ты хоронишь прошлое, или оно забирает тебя, высасывая душу.

Ярослав Макарович понял всё правильно, улыбнулся грустно, потёр лицо ладонями:

- Прошу прощения, заболтался я. Со стариками такое бывает, знаете ли. Не смею Вас больше задерживать, полагаю, Вас невеста ждёт.

- Совершенно верно, - Всеволод звучно щёлкнул каблуками, коротко поклонился. – Всего доброго, Ваша милость.

- Светлых отражений и гладких зеркал, - кивнул чародей и отошёл к окну, тем самым показывая, что проверка подошла к концу, и Зеркальщик может быть свободен.

Всеволод Алёнович бесшумно покинул зал, кратко рассказал Аркадию Акакиевичу о проверке и, ещё раз заверив дознавателя, что проверка сия его, Всеволода, ни капли не задела, вышел на улицу. Вдохнул полной грудью свежий морозный воздух, обдумывая неожиданное известие. Вот уж воистину, чудны дела твои, Господи! Не поспеши матушка поддаться сладким речам, прояви чуть больше мудрости и зоркости, умей видеть в душах людских, и, глядишь, была бы совсем другая история. И не было бы ни ранней маменькиной гибели, ни холодной неприязни богатого дома, так и не ставшего родным, ни Анфисы, подобной ядовитой змее, ни шрама на щеке, ни дома воспитательного… А вдруг встречи с Варенькой тоже бы не было? От столь страшной мысли Всеволод Алёнович даже на месте остановился. Один кудесник-часовщик говорил, что жизнь подобна механизму часов. Убери одну шестерёнку или передвинь пружинку, и всё, часы замрут либо же начнут показывать неправильно. Зеркальщик тряхнул головой, прогоняя тревогу, и прибавил шаг. Его ждёт Варенька, и это единственное, о чём следует думать и помнить. Всё остальное значения не имеет.