Зеркальщик. Счастье из осколков

- Отличные цветы, любезнейший, я их беру, - при виде вытянувшейся от изумления физиономии приказчика Зеркальщик испытал восторг, как от безнаказанно прошедшей проказы. – Самым наилучшим образом упакуйте их и отправьте вот по этому адресу, - Всеволод достал из кармана карточку, привычно провёл по ней ладонью, создавая нужный текст, благо такому простому чародейству браслет помехой не был. – Да поживее! Цветы должны быть доставлены не позднее, чем через полчаса!

- Всё будет сделано, Ваша милость.

Теперь приказчик буквально лучился приветливостью и готовностью услужить, но Всеволод Алёнович более к нему интереса не проявлял. Бросил на прилавок деньги и вышел, не удостоив приказчика даже кивком. Таким же образом, в самых дорогих лавках, были приобретены конфекты и драгоценный комплект из серёг и колье для, так сказать, официальной части помолвки. Как говорится, специально для гостей. Зеркальщик хмыкнул, невольно отметив, что с появлением Вареньки стал гораздо снисходительнее относиться к встречающимся в жизни чудачествам, к коим, положа руку на сердце, относил и предписания этикета.

Завершив церемонные приготовления, Всеволод зашёл в небольшую пирожковую, дабы подкрепиться и поразмыслить над тем, где же найти подарки для своей ненаглядной. Не торжественные дары, а милые сердцу гостинцы, вроде того стеклянного шара, при виде коего Варенька засияла подобно майскому солнышку.

«Итак, что может порадовать Вареньку? – думал Всеволод, не замечая призывных взглядов хозяйки пирожковой. – Что-то нежное, тёплое пушистое, такое, как она сама».

Всеволод Алёнович взмахом руки подозвал хозяйку, подплывшую к нему, словно победоносный флот в родную гавань.

- Послушай-ка, милая, помнится, лет так десять назад тут старик садовник проживал, сухощавый такой.

- А как же, барин, знаю такого, - хозяйка горделиво улыбнулась. – Захарыч енто, он в Чародейном тупике проживает, отсюда недалече, токмо без магии али провожатого, коий доступ имеет, к нему не попасть.

Всеволод чуть склонил голову, пряча усмешку, не часто, пожалуй, вообще в первый раз в жизни в нём не разглядели магического дара. Интересно, это браслет постарался или хозяйка так истосковалась по мужской ласке? Дознаватель внимательно посмотрел на описывающую тяготы пути до Чародейного тупика женщину. Нет, пожалуй, всё-таки дама относится к тем, кто охотно и без малейших угрызений совести примет ласку и деньги, самое главное, деньги, от любого, в том числе и закоренелого душегуба, чьим именем пугают своих детей даже Некроманты.

- Так что, барин, одному Вам до Захарыча ну никак не добраться, - женщина победоносно улыбнулась, кокетливо поправила объёмный чепец на голове. – Ежели Вашей милости угодно, то я мигом вместо себя девку поставлю, а сама Вас провожу.

- Неужели у тебя доступ в сей таинственный тупик есть? – Зеркальщик с новым, уже служебным, интересом посмотрел на хозяйку пирожковой. Помнится, приходило в Сыскное Управление сообщение о том, что под самым носом благонадёжных магов и почтенных жителей города, недалеко от Чародейского тупика, разбойные целый притон создали. И никто-де лиходеев сих поймать не может, потому как предупреждают их об облавах, и успевают они укрыться.

Хозяйка, словно прочитав мысли Всеволода Алёновича, закраснелась и махнула рукой, пролепетав что-то невразумительное. Нутряное, свойственное лишь зверям да тем, кто часто рискует собой, чутьё подсказало, что черноволосый красавец со шрамом на щеке далеко не так прост, как кажется.

«Мать честная, а глазища-то у него какие, - ахнула женщина, мелко и торопливо перекрестившись, - уж не Зеркальщик ли это? А я-то, дура, распетушилась перед ним, разболталась, точно флюгер на ветру. А ему, змею подколодному, поди, только того и надобно, специально, небось, в доверие втирался, гад такой! И почему это завсегда самые пригожие молодцы либо мошенники, норовящие облапошить бедную женщину, либо сыскари, сующие свой нос в кажную щель?»

Хозяйка тоскливо вздохнула, с остервенением смахнула со стола крошки и уже другим, сварливым и неприветливым, тоном буркнула:

- Заболталась я с Вами, а у меня дел не меряно, не считано. Пойду я.

- А к Захарычу проводить?

Женщина сердито воззрилась в блестящие серые глаза, словно хотела в них до самого донышка дырку пробуравить, и отчеканила:

- И сами дойдёте. Чай, магией владеете.

«Она, - окончательно утвердился в своих подозрениях Зеркальщик и досадливо поморщился, - чёрт, как не вовремя-то. Теперь нужно брать их всех, а то предупредит хозяюшка, злодеи расползутся по всему городу да со страха пуще прежнего лютовать начнут. И что мне делать? Ни одного городового поблизости, как на грех, нет и магией пользоваться нельзя».

Лихорадочные размышления Всеволода Алёновича ни в коей мере не отразились на лице, и, глядя в эти невозмутимые, самую малость обиженно-удивлённые глаза, хозяйка пирожковой заколебалась:

«Да полно, не похож он на сыскаря. Те все как на подбор краснорожие да крикливые, а ентот говорит тихо, обходителен, как мужчина опять-таки весьма привлекателен. Можа даже и не Зеркальщик, с чего мне енто помстилось-та? Подумаешь, глаза серые, у Проньки Косого, вон, вообче один глаз серый, другой голубой, так енто же не означает, что Пронька даром провидца наделён. Надо, пожалуй, с Гудияром посоветоваться, он волк травленый, всех сыскарей за десять вёрст чует».

- Вы, барин, погодьте, не уходите, - женщина расплылась в обольстительной улыбке, чуть коснулась пальцами руки Всеволода. – Я только распоряжения по кухне сделаю и враз к Вам вернусь. И провожу Вас, коли надобно будет.

Всеволод кивнул, взял со стоящего на столе блюда ещё один румяный пирожок и отхлебнул кваса из кружки. Хозяйка, успокоенная тем, что странный посетитель не спешит выхватывать оружие, звать городовых или цеплять на неё оковы, одарила Зеркальщика ещё одной улыбкой и поплыла к стойке, так игриво покачивая бёдрами, что огненно-рыжий мужик, насквозь пропахший лошадьми, пронёс кружку мимо рта, а другой получил звучную оплеуху от жены.

«Доносить пошла, и что-то мне подсказывает, что не городовым. А в банде, по непроверенным данным, человек десять, шестеро точно дюжие мужики, способные, если верить самовидцам, быка одним ударом завалить, - дознаватель откинулся на спинку стула. – С полным резервом ещё можно было бы попробовать, но сейчас в одиночку я с ними точно не совладаю. И вряд ли мне поверят, что я здесь по личной, а не служебной надобности. Итак, возвращаемся к главному вопросу: что делать?»

Всеволод Алёнович задумчиво погладил надёжно укрытый длинным рукавом браслет, покрутил его, прикидывая, можно ли снять ставший обузой амулет. Браслет категорически не желал расстёгиваться или же каким-то иным способом покидать руку, протестующе нагреваясь и покалывая кожу.

«Ты чего удумал, ирод?!»

Голос Никиты прозвучал так неожиданно, что Зеркальщику стоило немалого труда не подпрыгнуть на месте.

«Ты почто браслет теребишь, я кому сказал, никакой магии?! В гроб себя вогнать хочешь безвременно, ирод?!»

«Никита, друг, мне твоя помощь нужна».

Всеволод благоразумно пропустил мимо ушей все оскорбления, во-первых, сейчас не время и не место для обид, а во-вторых, тут и без всякой магии понятно, что костерят его не по злобе души, а тревожась об его, Всеволода, здоровье.

Как всегда, на призыв о помощи доктор откликнулся моментально, сварливо, точно столетний дед, спросив:

«Чего там у тебя опять приключилось?»

Зеркальщик быстро рассказал, как его угораздило чисто случайно обнаружить разбойничий притон.

«Всеволод Алёнович, - голос Никиты источал столько яда, что даже малой капли его хватило бы для истребления всех жителей империи, - я вот не пойму, ты родился под несчастливой звездой, али это магия твоя дурная так действует? Почему ты в каждом стоге иголку находишь, что ж ты такой удачей обиженный, а?!»

На невезучего Всеволод всё-таки обиделся:

«Служба у меня такая: находить то, что другие теряют».

Доктор выразительно крякнул, намекая, что нечего на зеркало пенять, коли наружность не устраивает, сиречь нечего собственную «удачливость» делами служебными прикрывать, и буркнув: «Жди» замолк. Браслет тоже прекратил щипаться и стал прохладнее, мстительно обвившись вокруг запястья наподобие кандальных оков.

Дознаватель задумчиво посмотрел в окно, где яркое солнце сменили низкие косматые тучи, обещающие затяжной снегопад. Погода стремительно портилась, от резких порывов ветра пронзительно скрипели ставни и дрожали мутноватые стёкла.

- Барин, - хозяйка пирожковой подошла к столу, пряча руки под длинным серым фартуком, - ежели Вы хотите к Захарычу, так лучше прямо сейчас идти. А то вишь, что на улице творится, не ровён час, пурга начнётся.

Зеркальщик благодушно кивнул и поднялся, не спеша хвататься за оружие (коего у него, к слову сказать, и не было) или звать на помощь. Женщина незаметно вздохнула, покачала головой, уже жалея, что сболтнула Гудияру о посетителе, в коем на миг, воистину правду молвят, что пуганая ворона и куста боится, помстился ей дознаватель из Сыскного Управления. А теперь всё, обречён красавец сероглазый, как от пирожковой отойдёт, тут его и встретят. И добро, коли сразу прирежут, а то ведь могут и на беседу к Гудияру стащить, а после таких разговоров даже самые крепкие о смерти как о благе молили. Хозяйка тяжко вздохнула, скорбно поджала губы. Может, предупредить молодца, пока не поздно? Женщина искоса посмотрела на обречённого, коий пока не догадывался о своей скорбной юдоли, и покачала головой. Нет, поздно, уже слишком поздно. Гудияр, оборотень поганый, уже почуял жажду крови и таперича пока не утолит её, не успокоится. Ох, Господи, прости и помилуй душу грешную, не со зла, а лишь по извечной бабьей дурости с разбойными связавшуюся! Хозяйка пирожковой перекрестилась, негромко прошептала сбивчивую молитву.

- Что это ты, хозяюшка, то молитвы шепчешь, то вздыхаешь? – насмешливо спросил Всеволод. – Уж не потравила ли пироги, коими меня потчевала?

Женщина вспыхнула, точно была невинной девицей, перед коей пьяный мужик порты скинул:

- Побойтесь бога, барин, кухня у меня отменная, самые первые люди города отведать не брезгуют! Почитай, каждый дён слуг присылают!

Взгляд Зеркальщика потяжелел, засиял сдерживаемой магией:

- Хорошо, что сами не приезжают, а не то твои дружки живо бы их на солнышко сушиться повесили.

Женщина побледнела, словно свежевыпавший снег, споткнулась на ровном месте, чуть не упав лицом вниз на промёрзшую землю, зашевелила губами, не в силах выдавить из себя ни слова. А Всеволод Алёнович продолжал давить, пытаясь до самой сердцевины души достать, раскаяние пробудить:

- Ну, что же ты губами хлопаешь? Скажешь, облыжно говорю? Так ведь сама знаешь, что прав я. Небось, и пирожковую свою на кровавые деньги открыла?

- Неправда, - вспыхнула хозяйка, коей ножом по сердцу пришлись последние слова дознавателя, по самому больному полоснули, - лжа это, вот Вам крест, от родителей наследство! Нет на моей лавочке ни капли крови, чистая она, я и батюшку Онисима освящать её приглашала!