Шип и хаос. Факультет отверженных

46.

Я сидела на скамье среди кустов шиповника, покрытых молодой листвой. Летнее солнце пригревало, знаменуя начало будущего зноя, но не могло согреть мою душу. Казалось, какая-то её часть навсегда заточена в темноте и холоде.

Никого не хотелось видеть, поэтому я спряталась в тихом уголке старого кладбища, принесла свежие цветы для Жюли, поговорила с маленькой колдуньей, выплеснув горечь. Серый могильный камень оказался хорошим слушателем, и мне стало немного легче.

Успокоение продлилось недолго, и теперь я сидела на скамье, терзаемая прежними печалями. Отсюда была видна статуя богини Глунадр, у подножия которой уже несколько минут стоял Гастон Эссар. Я хотела возненавидеть его, но уже не могла. Поцелуи Гаса словно горели на моих губах.

Эссар положил свой традиционный букетик на плиту с руническими символами и, склонив голову, надолго замер перед надгробием. Лица декана было не рассмотреть, но я легко представила сурово сомкнутые губы, закаменевшие, правильные черты. Он полностью погрузился в переживание горя, которым так и не поделился со мной.

Возле корпуса суетились наёмные рабочие. Почти неделю студенты и трое наставников приводили здание в прежний вид, залечивали ожоги и царапины. Мы сами разобрали завалы, вынесли обгоревшие деревяшки и стекло, отмыли пол и стены от копоти.

Ректор расщедрился и выделил золотые, чтобы пригласить рабочих из города. Целыми днями Эссар о чём-то договаривался с десятком молодых и крепких парней, объяснял, наблюдал за ходом восстановления окон, лестниц и пострадавших кабинетов. Чужаки, больше похожие на воинов, а не на простоватых рабочих, быстро стали привычной частью факультета.

В день погрома, Урса вывела всех на поверхность через подземный ход и добилась, чтобы Америусу сообщили о беспределе молодых стихийников. К этому моменту те разбежались, осознав последствия своих действий.

Пожар потушили, но ни зачинщиков, ни участников не нашли или попросту не искали. В нашей части парка появились дополнительные патрули, отгонявшие настырных студентов от факультета отверженных. Говорили, что ректор выступил с душеспасительной речью перед магами с боевого факультета: пожурил, так сказать…

Я закрыла глаза, надеясь, что образ, который мучил меня, исчезнет, а когда открыла, то Эссар всё так же стоял на месте.

Неужели у него совсем нет важных дел?! Например, проверить, как идёт зачарование артефактов!

Словно воочию я увидела, как мы с Гастоном переступили порог лаборатории. Ничего не разглядишь. Мы тут же споткнулись, зацепившись за нагромождение вещей. Я сплела световые шарики, а потом увидела хаотитовую лампу. Несколько прикосновений и кристалл разгорелся, открывая обстановку кабинета учёного.

— Как здесь отыскать формулу? — озадаченно произнесла я, разглядывая стопки бумаг, книг, непонятных мне вещиц на полках и столе.

— Придётся потрудиться, — без улыбки ответил Эссар. — Ни одна пара рук не будет лишней.

Мы приняли решение снова запереть лабораторию, а сами занялись расчисткой завала у входа в комнату под лестницей. Дело шло не быстро, но вскоре из подземной части корпуса появились стражники.

Формула нашлась, и на практикумах мы занимались подготовкой артефактов для будущего восстания. В ход пошло всё: булавки, пуговицы, броши. Девчонки сплели самодельные браслеты и собрали все безделушки из своих запасов. Парни использовали рыболовные крючки.

Сложнее оказалось выучить последовательность и верное прочтение заклинания. Нам не хватало умения, но мы усердно и вдохновенно тренировались. О последней части формулы знал только Эссар. Она заставляла артефакты работать, снимала метки послушания и защищала от действия ошейника. Дело продвигалось медленно, но верно.

Я уже чувствовала этот лёгкий ветерок будущей свободы и надежду на успех нового восстания. Мой ум и руки были заняты, что не позволяло совсем пасть духом после откровенного разговора с Гастоном.

Я тряхнула головой, прогоняя наваждение прошлого. Сердце ныло от тупой боли.

— Знал, что ты здесь, — Лиль приблизился к скамье и изящно примостился рядом. — Время грусти?

Он обнял меня, а я положила голову ему на плечо. Это ничего не значило. Последние дни чётко обозначили границы между нами. Я и не собиралась отбивать фейри у Илмы. Эти двое, наконец, договорились и на этот раз Лиль добровольно пошёл на сближение с дочкой банкира. Сван больше не караулил влюблённых, и парочки не скрывались по углам факультета. Мне казалось, что все вокруг были счастливы кроме меня.

Не ответив на вопрос Лиля, я вздохнула.

— Вы будете вместе, — спокойно без предисловий сказал фейри.

— Он отказался от меня, — понимая, о чём говорит приятель, прошептала я. — Я не нужна ему.

— Нужна, — возразил Лиль. — Верь оракулу, Дикий шип.

— Я больше не Дикий шип. Иногда мне кажется, что меня подменили. Не узнаю себя.

— Любовь всё меняет, но ты — это ты. Я видел вас вместе и понимал, что ты не для меня. Ты мне понравилась с первой минуты, но судьбу невозможно обмануть.

— Оракулы могут видеть вероятное будущее, но оно не обязательно исполнится. Ты сам говорил.

Лиль по-дружески встряхнул меня.

— Так исполни его сама!

Я не знала, как исправить то, что произошло. Слова Лиля всколыхнули прежнюю боль. В первый день после спасения я много часов просидела возле постели Гаса. Он восстанавливал силы, спал, лёжа на животе, пока заживали раны.

Я, боясь дышать, смотрела на спящего Гастона. Думала, вот сейчас он откроет глаза, увидит меня, улыбнётся и скажет, что любит. Я его Дикий шип, запавший в сердце. Множество раз я прокручивала в голове наш будущий разговор, признания, поцелуи до головокружения.

Гас пошевелился, а я сразу поднялась и потянулась за кружкой с водой. Долгим взглядом он посмотрел на меня, перевернулся и тяжело сел в постели.

— Хочешь пить?

Я протянула ему кружку. Пальцы дрожали.

— Спасибо, Кирстен, — задумчиво произнёс он, когда утолил жажду.

— Принести поесть?

Я точно со стороны наблюдала за этой странной девушкой, которая совсем не походила на дерзкую кошку, какой я была раньше. Мне хотелось сделать для Гаса, что-то хорошее. Мысленно я остановила себя, запретив суетиться.

— Не нужно. Я скоро поднимусь. Кирсти…

Он запнулся, а у меня сердце ухнуло куда-то вниз, дыхание перехватило. Гас с силой сжал в пальцах край одеяла: первое, что попалось ему под руки.

— Выслушай меня, Кирстен Шип, — медленно проговорил он. — Я сожалею, что мог подать тебе надежду и прошу простить недозволенный порыв. Ты молода. У тебя будет всё, чего ты захочешь.

«Но не будет тебя», — мысленно отозвалась я, борясь с желанием выбежать из комнаты, куда Михель временно положил раненого декана.

— Оставим мёртвое — мёртвым, а живое — живым, — продолжил Гастон.

Он смотрел на меня, а у самого были пустые глаза. Эссар всё для себя решил. Я — назойливая студентка и не нужна ему.

— Так будет лучше для всех. Вырвать хрупкий росток легче, чем бороться с полным сил сорняком.

Я расправила плечи, преодолевая болезненный спазм в груди, и внезапно услышала собственный голос:

— Не утруждайте себя извинениями. Если вам ничего не нужно, господин Эссар, то я пойду. Желаю вам скорейшего выздоровления.

Не знаю, как я вышла на воздух, несколько часов бродила по парку. Меня душили слёзы.

Надо же так влипнуть! Влюбиться в холодного истукана, которому ты совсем не нужна! Мои чувства — сорняк, который следует вырвать?! Так значит?! Катись-ка ты на второй ярус, Эссар!