Чёрный княжич

Ещё с утра Ольга поняла что сегодня что-то да будет. Настроение стало такое бедовое, и ожидательное. Эдакий кураж пополам с испугом. Вот прямо с утра она как в Софью вцепилась, так и не отпускала более.

А к обеду всё и завертелось. Сначала воды детские ушли, вызвав у Ольги недоумение. После боль тянущая низ живота охватила, не сильная пока. Охватила и сгинула бесследно. Покуда Софья бегала да народ скликала, боль вернулась ещё и поясницу с позвоночником охватывая. Но как вернулась, так и скрылась в далёке.

И вот тут Ольга уже перепугалась до смерти, ей показалось что она вот, прямо сейчас, родит здесь, посреди коридора и помрёт в одиночестве. Ничуть не бывало, набежали, налетели откуда-то, заохали, юбками зашуршали. И матушка прибежала, и повитуха Ульяна, что уже седмицу в дому княжьем проживала, и даже Матрёна-ключница примчалась для чего-то. Ольгу подхватили под руки, да в комнату, загодя приготовленную, повлекли. Раздели, до исподней рубахи, на кровать уложили, и давай хлопотать вокруг. Ульяна-повитуха морщилась, конечно, но противу княжеских родичей рот разевать не смела. И понеслась потеха, Ольга и дышала, и бранилась, за языком меж тем следя, дабы лишнего не брякнуть, чего, людям не посвящённым, знать не требовалось. До вечера эдакая канитель продолжалась, и чем дальше тем больше Ольга впадала в панику, не веря словам утешительным, и слабого голоса повитухи, почитай что, не слушая.

Софья с матушкой, как бабы в этом деле опытные, всё её подбадривали, да по голове гладили, но помогало сие слабо, подступающие ужас и изнеможение отогнать не могли. И тогда Лизка явилась. Злая и встрёпанная, даже робы малярной не сменившая. Явно её от художеств отвлекли да на разведку отправили.

Рыжая, с видом фельдмаршальским, оглядела поле брани, и, что-то для себя решив, распоряжаться принялась.

Первым делом она всех посторонних вон выпроводила. При том никакого пиетету к званию дворянскому не проявляя, и, в словах ругательных, не стесняясь совершенно. Что удивительно, послушали её беспрекословно, и Софья, и матушка, и, что удивительно, суровая Матрёна Игнатьевна. А оставшись одна, с Ольгою и повитухой, тут же Ульяне оплеуху закатила, да велела дурью не маяться, а помогать родильнице как следует.

Дело разом на лад пошло, повитуха командовала, Ольга выполняла, а Лизка следила чтоб та не разнюнилась, да себя жалеть не принялась.

— Вот, вы тут, княжна, ноете — «тяжко, мол», а думаете мужикам сейчас легче? Вот уж, ничуть. Оне бедные, с обеда, вино пьют за успех предприятия. Полагаете легко столько спиритусу выжрать да мордою в стол не уткнуться!? Но нет, держатся стойко, да ещё и дворню в сём участвовать заставляют, не щадя ни живота, ни здравости рассудка. Пашка Востряков, вон, после вчерашнего не отошедши, ужо и говорит с трудом, однако же, как и положено лейб-гвардейцу не сдаётся. А батюшка ваш с князем-то, у них и годы уж не те, а от молодёжи всё таки не отстают. Лишь вы, барышня, разлеглись эвон аки королева, да стонете. И не стыдно вам?

Так живо всё это рыжая рассказывала, столько убеждённости было в её голосе, что Ольга и впрямь уверилась будто роды есть плёвое дело. Она ухитрялась даже подхихикивать Лизкиным бредням. А когда пожаловалась что обессилила совсем, измаявшись, девка пояснила что та слишком много мощи в крики бесполезные вкладывает. И тут же предложила разделить обязанности.

— Значит так поступим, — сообщила рыжая вцепившейся ей в руку Ольге, — вы тужьтесь, а я заместо вас голосить стану.

Что и продемонстрировала, завопив дурниной во всю мощь молодых лёгких. Да так что даже повитуха шарахнулась и креститься принялась.

Так и пошло Ольга тужилась, Лизка орала, а Ульяна вздрагивала и явно уже жалела что с этими придуравошными связалась.

Вот под Лизкины вопли и народился на свет наследник Темниковых. Парень крепенький и с волосьями чёрными. И как-то так вышло, что первой к кому он на руки попал рыжая оказалась. Она же и пуповину ему перерезала. А после, обтерев, мальца на живот к Ольге плюхнула. И взглянула на княжну с восторгом и, каким-то благоговением даже. А после поклонилась кровати низко, в пол, как в старину.

— Ну, здравствуй, княжич, — степенно проговорила рыжая, — долгих лет тебе, и счастливой жизни, твоё сиятельство.

Ребятёнок, ответил на это басовитым ором.

Меж тем Ульяна, пользуясь случаем, за дверь выскользнула, дабы, радостной вестью, народ осчастливить. Тут же дверь на распашку, и в комнате стало тесно от пьяных, взволнованных и радостных лиц. Через толпу родичей Александр Игоревич протиснулся с, на удивление, трезвым и внимательным взором. То ли Лизка наврала про то, как мужчины наследника дожидались, то ли княжич ограничивал себя ради такого случая.

Темников подошел молча Лизке кивнул — «Давай, мол». Рыжая указание поняла, и аккуратно подхватив орущего младенца под головку передала его княжичу. Ольга даже дышать забыла, в тревожном ожидании, как то Александр Игоревич примет её дитя. Нет, коли обещался своим его считать, то так тому и быть. Слово Темниковых твердо, в этом она уж убедилась. Но одно дело статус да положение, и совсем другое душевная расположенность. Вот не полюбит княжич мальчонку, оно и не страшно, вроде, но и жизнь без отцовой ласки, уж не та выйдет.

А княжич, дитёнка, тем временем принял, осмотрел, в руках понянчил, а после взгляд на Ольгу перевёл и улыбнулся ей ласково и благодарно. «Спасибо» — одними губами шепнул. Княжна облегченно выдохнула, а малец, не прекращая орать, струйку пустил. И в аккурат на безукоризненно чистый камзол княжича.

Темников расхохотался хрипло да весело, и объявил громко, — Димкою его назову. Дмитрий Александрович Темников будет. Виват княжичу Дмитрию!

[1] Здесь и далее выдержки из допроса камер-юнкера Сафонова Михаила Ивановича от 18-го ноября 1747г.