Как по книге

Глава 20

УТРО ВЫПУСКНОГО ВЕЧЕРА выдалось пасмурным и влажным. Обычно церемония проходила снаружи в амфитеатре на траве, живописном месте с концентрическими каменными ступенями и высокими деревьями, что делало ее похожей на древний ритуал друидов. Угроза дождя, однако, поставила планы под сомнение, и до последней минуты мы не были уверены, будет ли церемония перенесена в помещение. В конце концов, колледж решил продолжить церемонию на открытом воздухе, но выдал каждому пластиковое пончо на случай дождя. Я надела взятую напрокат мантию. В этом одеянии было некомфортно, влажно и жарко. Мои ботинки хлюпали по влажной траве, а пончо было зажато под мышкой. Поскольку я получала награду, то должна была сидеть на возвышении с Советом попечителей, студентами-докладчиками и другими лауреатами премии. Ларри помахал мне рукой, когда я вошла, показывая мне свою собственную медаль за преподавание и подняв вверх большой палец.

Выпускной был бы в разы интереснее рядом с Ларри, мы бы шутили и угощались напитками и закусками. Я пролистала свою программу, пока остальные преподаватели и старшекурсники входили, сияя и махая своим родителям в аудитории. Вокруг себя я слышала, как мои более измученные коллеги ворчат, что зря потратили утро на церемонию. Они жаловались, что вся эта пышность и роскошь не для нас и даже не для студентов, а для родителей, которые сначала глазели на нас в мантиях, как на цирковой зверинец, а затем на своих детей в красно-черных регалиях Фэрфакса, с затуманенными от слез глазами. Но я ничего не могла с собой поделать — у меня была слабость к выпускным. Каждый раз, когда я слышала знакомую мелодию Элгара, это затрагивало сентиментальные нотки в моей душе. Мельком мне показалось, что я увидела Эмили Янг, одетую в свои регалии, ее выпускная шапочка была покрыта стразами и фотографиями, и я почувствовала горько-сладкую смесь эмоций. Я слышала от Пэм, что она приняла предложение поступить в Колумбийский университет, но отложила его на год под предлогом того, что хочет поработать год и попутешествовать. По правде говоря, я подозревала, что она собирается последовать за Риком, где бы он ни был. От части, я не винила ее, ведь она была влюблена.

С моего места в третьем ряду, мне был виден затылок Адама. Его волосы выглядели так, словно их только что подстригли, и он сидел рядом с седовласым председателем попечительского совета. Время от времени он наклонялся и шептал что-то на ухо попечителю. С болью я вспомнила о нашем выпускном в Принстоне более десяти лет назад. Тогда я сидела, откинувшись на спинку сиденья, с похмелья глотая персиковый шнапс в борьбе с волнами тошноты и жалости к себе. Я так и не увидела Адама в день выпуска.

Адам произнес вступительное слово, и последовала серия студенческих речей. Выпускник, специалист по классике, произнес приветствие на латинском. Кроме Стива, его не понял никто. Лучший выпускник, мой бывший студент, произнес скучную, но безупречную речь о тяжелой работе и больших мечтах. Местный судья, получивший почетную докторскую степень, с важным видом рассуждал о гражданских обязанностях. Я нервно елозила на своем месте. На очереди были награды.

Трое из нас получили награду «За выдающееся преподавание» — парень из политологии, женщина из химии и я. Деканы вызвали двух других победивших, представили их и поздравили, зал аплодировал. Когда подошла моя очередь, я встала и подошла к возвышению, где декан гуманитарных наук представил меня.

— Профессор Энн Кори — исследователь британской литературы девятнадцатого века, специализирующийся на работах женщин-писательниц. Хотя она в Фэрфаксе всего несколько лет, она уже внесла свой вклад. Один из преподавателей отмечает: — «Она блестящий ученый, преданный учитель и щедрый коллега, истинный гуманист во всех смыслах этого слова». Другой коллега пишет: — «Профессор Кори оживляет текст для своих студентов. Внезапно эти, якобы, скучные романы девятнадцатого века становятся интересными и актуальными для их жизни в двадцать первом веке».

— Ее ученики соглашаются, хваля ее способность представлять трудный материал в ясной и привлекательной манере. «Она использует реальные примеры, и у нее отличное чувство юмора», — сказал один студент. Некоторые говорили: «Она заставила меня влюбиться в литературу». Один студент, который посещал все занятия, профессора Кори, написал: «Профессор Кори — мой герой. Она научила меня тому, что книги могущественны, и что язык может создавать и переделывать целые миры. Я хочу быть ею, когда вырасту».

— За ее выдающиеся достижения в преподавании я с удовольствием вручаю профессору Энн Кори президентскую премию «За выдающееся преподавание».

Я покраснела, когда подошла пожать руку декана. Я повернулась лицом к Адаму, который повесил мне на шею медаль и вручил сертификат, запечатанный в большой конверт.

— Поздравляю, — сказал он, официально пожимая мне руку.

Я услышала, как Ларри кричит:

— Вперед, Энни!

Это была самая быстрая церемония вручения дипломов, на которой я когда-либо присутствовала. После того, как Адам вручил дипломы, начался дождь. Вместо того, чтобы чинно разойтись, все рассыпались в беспорядке, натягивая свои пончо и убегая в укрытие. Ларри сидел под деревом, поджидая меня, его флуоресцентно-оранжевое пончо было обернуто вокруг его почти ярко-розовых регалий.

— Я хочу быть таким же, как профессор Кори, когда вырасту, — дразнился он, делая вид, что молится небу. — Она мой герой.

— Заткнись, Ларри, — проворчала я. — Я там умирала от смущения.

— О, не скромничай, — шутил он. — Разве не чудесно, когда тебе поклоняются? — Он протянул руку из-под пончо, чтобы осмотреть и сравнить мою медаль со своей. — Подожди секунду, — вскрикнул он. — Я думаю, что твоя медаль больше моей. Нечестно!

Я пригласила Ларри быть моим гостем на ленч, так что мы оставили наши влажные мантии в кабинетах и направились к дому президента. Ларри не дал мне промокнуть под его огромным черным зонтом. Из-за дождя обед был перенесен из сада в главный дом, где стояло несколько круглых столов, покрытых белыми скатертями и усыпанных красными и черными конфетти. Мы с Ларри сидели за столом Адама вместе с другими лауреатами премии. Адам еще не пришел, два свободных места по диагонали от нас пустовали. Я взглянула на карточки с именами. «Президент Адам Мартинес», — прочла я одну из них. «Гость», — значилось на другой. Я почувствовала, как мое сердце сжалось от ревности, и гадала, кого Адам пригласил быть его спутницей.

— Я с ним покончил, — сказал Ларри, жалуясь на Джека. После нескольких недель отсутствия общения, Джек, наконец, появился с новым номером телефона и новыми планами на будущее. Ларри вновь позволил себе надежду. — Он все твердил мне: «Потерпи еще немного. Мы скоро будем вместе». Но потом я читаю в Пипл, что они с Бекс в Париже возобновляют свои обеты. Париж! И чтобы еще больше всадить мне нож в сердце, они явно пытаются завести еще одного ребенка.

— Я видела это, — сказала я. — Мне очень жаль. Я подумала, что он изменился.

— Без шуток! Он снова играет счастливого семьянина только из-за этого дурацкого вампирского продолжения. Он больше заботится о своем имидже, чем обо мне.

Нам подали салаты, и Ларри вяло ковырял листья.

— Я не могу есть, — ныл он. — Я не могу спать, мне кажется, что я теряю остатки волос. — Он тяжело вздохнул. — Это не разрыв отношений. Это разрушение.

Адам сел за стол, извинившись за опоздание. Он поздоровался со мной и Ларри с другого конца стола, но наш разговор почти сразу же был прерван пожилым выпускником, который подошел представиться. Место рядом с Адамом оставалось пустым. Как только Адама оставили одного, помощник принес ему что-то на подпись, и он быстро просмотрел страницу.

— Вам не понравился салат? — спросила официантка, наклоняясь к Ларри, чтобы взять его нетронутую тарелку.

— О нет, салат был восхитительный, — сказал он. — Я просто не голоден. На днях меня бросили.

Официантка, молодая женщина, выглядела смущенной.

— Простите, — сказала она и поспешила прочь.

— Видишь? — сказал Ларри. — У меня как будто вши завелись. Никто не хочет слышать о разрыве. Никто не хочет слышать о моей пресной личной жизни.

— Женщина только спросила о твоем салате, Ларри. Она не ожидала, что ты разоткровенничаешься.

— Ты права, — сказал Ларри. — Теперь я просто буду немым. — Он сделал вид, что застегивает рот на молнию.

Я взглянула на Адама. Его салат лежал нетронутый, и он что-то записывал в маленький блокнот. Я задумалась, где же его гость, и тут же возненавидела себя за подобное внимание.

Я снова повернулась к Ларри.

— Через несколько недель ты почувствуешь себя лучше, — сказала я, понизив голос.

— Несколько недель? Мне повезет, если я когда-нибудь это переживу. Мое сердце не заживает так легко.

— Дай ему время. Я где-то читала, что требуется половина длины отношений, чтобы преодолеть разрыв. Ты встречался с Джеком шесть месяцев, верно? Так что тебе понадобится около трех месяцев, чтобы забыть его. К сентябрю ты будешь в порядке. — Я пыталась быть убедительной на сколько это возможно.

— Ты действительно хочешь сказать, что мои чувства можно свести к математическому уравнению? — спросил Ларри.

— Конечно, все люди разные, — сказала я. — Женщинам определенно требуется больше времени, чтобы пережить расставание, чем мужчинам.

Ларри вздохнул.

— Мне кажется, Джек уже забыл обо мне. Он окружен таким количеством красивых людей. Я уверен, что он уже нашел кого-то другого.

— Мужчины верны настолько, насколько верен их выбор, — процитировала я.

— Оскар Уайльд?

— Нет, Крис Рок.

Я услышала легкий шум и обернулась, это был Адам, поднимающий ручку, которую он уронил под стол. Он был ближе к нам, чем я думала, и на секунду мне показалось, что он действительно мог слышать, о чем мы говорили, хотя это казалось маловероятным, учитывая множество людей, разговаривающих вокруг.

Я вернулась к разговору с Ларри.

— Я думаю, чтобы быстрее забыть, тебе просто нужно научиться ненавидеть Джека. Поверь мне.

— Но как можно ненавидеть того, кого когда-то любил? — спросил Ларри. — Я ненавижу себя, а не Джека. Я не такой, как ты, Энн. Я не могу просто перестать любить кого-то, как отрезать от себя!

— Это самосохранение. Я не просто внезапно перестаю любить этого человека. Я просто убеждаю себя, что то, что я считала любовью, на самом деле было лишь временным безумием. Краткий просчет в суждениях. Это все упрощает. Так я защищаю себя.

— Но как ты это делаешь? Ты безжалостна. Когда кто-то переступает через тебя, нужно считать этого человека мертвым для себя. Я не могу этого сделать… Я всегда приползаю обратно.

— О, Ларри! — воскликнула я, мой голос был полон эмоций, отчаянно пыталась не смотреть в сторону Адама. — Я могу показаться бессердечной, но это не так. Если бы ты знал, насколько мучительно это может быть… Ты не единственный, кто продолжает любить кого-то, даже когда знаешь, что надежды нет.

Я попыталась успокоиться, смаргивая слезы усталости и жалости к себе. Ларри потянулся и сжал мою руку.