На поверхности

— Но вы не сделали ничего плохого. Вы были жертвой!

Шок Рене заставил меня пожал плечами.

— Моя жизнь показала, что жертвы бывают самых разных форм и размеров. — Я отломила еще один кусочек десерта. — Итак, когда мама покончила с собой, я подумала, что она это сделала потому, что так сильно любила моего отца, что больше ни дня не могла прожить без него, помните? Так вот, бабушка сказала мне это для того, чтобы я почувствовала себя лучше.

— Не знаю, каким образом от этого вам должно было стать лучше, — нахмурилась Рене.

Я улыбнулась.

— Бабушка была реалисткой. Я всегда думала, что мы переехали из-за этого. Самоубийство в моей культуре — это грех, который оскверняет дом. Это осквернило бы меня. На мне нельзя было бы жениться. Но когда я стала достаточно взрослой, чтобы разузнать о себе, я вернулась туда, где это произошло, и поспрашивала.

— Зачем?

— Потому что мои воспоминания отличались от того, что мне рассказывала бабушка.

И я была достаточно несчастна, чтобы задаться вопросом, была ли я такой же безвольной, как она. Такой же слабой. Было время после свадьбы Адама, когда…

Что ж, мне не хотелось сейчас думать об этом.

— Вы что-то узнали? — мягко спросила она.

— Я узнала, что мой отец, который избивал мою мать, был убит. Вот почему для меня жертвы бывают самых разных форм и размеров. Он бил ее. Я так отчетливо это помню. Он избивал ее до тех пор, пока она не могла больше этого терпеть.

Наши взгляды встретились, и Рене вздрогнула.

— Она… убила его?

Я кивнула.

— Вау.

Это в какой-то мере подытожило мою реакцию на узнанную мной правду. Правду, которую Роберт скрывал от масс тщательно продуманными пресс-релизами и редкими стандартными интервью, в котором не раскрывалось мое прошлое.

— Так кто же жертва? — спросила я. — Моя мама? Вышедшая замуж в шестнадцать, беременная мной в семнадцать, а в девятнадцать — убийца? Три года жестокого обращения, агрессии и злобы. Или мой папа — злобный, жестокий, агрессивный. Втянувший свою молодую жену в то, чего она никогда бы не сделала, не будучи спровоцированной на это.

Рене опустила подбородок, обводя пальцем края чашки.

— Не бывает черного или белого, — сказала она.

— Точно. В тот момент зародилось мое будущее. Бабушка увезла меня, чтобы пощадить. Мамин грех теперь стал еще хуже. Должна предположить, что бабушка сказала, что мама покончила с собой потому, что знала, что та попадет в тюрьму и большую часть жизни проведет там. Я бы поняла это лучше, чем альтернативный вариант.

— Почему?

— Потому что, если бы я не имела возможности каждый день плавать, точно так же, как мамане имела возможности каждый день быть вне помещения, я бы чувствовала, что умираю внутри.

Я отодвинула от себя тарелку с наполовину съеденным чизкейком.

— Та шутка вышла неудачной и безрассудной, — вернулась я к теме. — Чтобы стать тем, кем я являюсь сегодня, я сместила кое-кого с ее места в команде. Мое время было впечатляющим, и я продолжала выигрывать…

— Это правда, что вы не проиграли ни одного соревнования, в котором принимали участие?

— Да, — кивнула я. — Безумие, но это правда. Даже эстафеты. Вот почему меня всегда ставят последней. Я стараюсь исправить плохое время других спортсменов.

— Определенно безумие, но это свидетельство вашего мастерства.

— Возможно. — Я сжала губы. — Мария завидовала, и ее предполагаемый друг, заставил ее сделать глупое.

— Это правда, что они пытались утопить вас?

— Да. Ну, Мария пыталась, а Каин преуспел.

— Вы могли умереть?

— Вполне вероятно, если бы в тот момент в бассейне внезапно не появился тренер. — Моя улыбка была натянутой. — Каин и Мария были исключены из школы, Марии было предъявлено обвинение в нападении, а Каин…

— Отбыл срок за покушение на убийство. Это тоже хорошо задокументировано, — с сожалением сказала Рене.

— У меня были синяки между лопатками в том месте, где он уперся коленом.

— Как вы думаете, он хотел вас убить?

— Я думаю, он злился.

— Почему?

— Потому что он был лучшим в команде, а я заняла его место, — я вздохнула. — Это действительно трагедия. Такая неоправданная. Я просто пыталась выбраться из ямы бедности, в которой жила. Меня не волновало, что они творили. Я просто хотела чего-то достичь.

— Но они не позволили вам этого.

— Нет. — Печаль наполнила меня. — Я встречалась с Каином всего лишь несколько раз.

— Но при этом вы хорошо знали его брата, не так ли?

— Да. Знала.

Прошедшее время.

— Правда ли, что он помог вам попасть в сборную по плаванию?

— Да, он это сделал. Он увидел во мне то, чего не видел никто другой.

Скептицизм заставил ее нахмуриться.

— Почему Каин так сильно хотел причинить вам вред? — спросила она.

— Злость, — повторила я, прекрасно понимая по напряжению лица Рене, что моя короткий ответ лишь раззадорил ее журналистское любопытство.

В глупой выходке Каина было нечто большее, чем то, что бросалось в глаза на первый взгляд и, да, сформировалось оно из злости. Только не из-за того, что я заняла его место в команде.

Адам.

Такая патологическая ненависть к Адаму, такая неспособность понять, почему он мне не нравился. Я видела его насквозь. Каин хотел причинить мне вред… просто чтобы добраться до Адама. Просто чтобы создать проблемы. Просто чтобы посмеяться.

Жалко.

Так жалко, и это разрушило его жизнь, жизнь Адама и мою.

У меня в голове не укладывалось, что кто-то мог совершить такое, но люди были мелочными, а Каин? Ну, он был психом. Адам уже давно осудил его за это, а когда псих был мелочным, это выводило все на совершенно другой уровень.

— Почему его семья взяла вас к себе?

Здесь я должна была быть осторожной, потому что Анна все еще занималась политикой. Ия не могла просто сказать: «Чтобы хорошо выглядеть для прессы», не так ли?

— Они удочерили меня, — поправила я.

— Да. Почему?

— Они хотели исправить ошибку Каина.

Хотя я могла видеть, что любопытство вернулось в глаза Рене, я также видела, что она знала, что я не отвечу на любой вопрос, который она хотела бы мне задать. Здесь все контролировала я. Не она.

Я знала, что она хотела спросить: «Как они могли исправить ошибку своего сына?»

Но я не могла ответить: «Удочерив меня, они вернули Анне ее рейтинги, обрушенные выходкой ее сына-психопата», не так ли? Правда определенно была неприемлемым ответом.

Рене прочистила горло с грустной улыбкой, и я подумала, знает ли она, о чем я думаю.

— Вы все еще близки с Адамом, не так ли? Мне кажется, что я видела вашу совместную фотографию после вашей первой победы, — спросила она.

— Все видели эту фотографию, — ответила я, закатив глаза, поскольку это было преуменьшением.

— Вы очень фотогеничны, — улыбнулась она застенчиво.

— Едва ли, — усмехнулась я.

— Вместе с ним даже в большей степени. Ходили слухи, что вы с Адамом встречались. Это правда?

— Нет, не правда. Мы просто друзья.

Боже, эта ложь встала у меня комом в горле.

Рене недоверчиво хмыкнула, но я не могла ее за это винить.

— Камера не врет. Химии между вами было достаточно, чтобы фотография стала популярной.

— Я не могу контролировать то, что происходит в социальных сетях, — ответила я, пожав плечами. Хотя я знала, что Рене была права. Черт, силы этой фотографии было достаточно, чтобы Адам пришел в мою спальню в Олимпийской Деревне…

— Верно, — улыбнулась Рене. — Каков ваш следующий шаг?

— Я собираюсь в отпуск. Не могу дождаться.

Это было не по расписанию. Я должна была вернуться домой, но после последних двух дней мне требовался перерыв. Меня даже не волновало, вызовет ли мое отсутствие во время возвращения домой в числе чемпионов скандал. Мне нужно было немного побыть наедине с собой.

Мне нужно было обрести покой.

— Куда вы направляетесь?

Я осторожно посмотрела на диктофон и Рене, засмеявшись, выключила его.

— Не для записи.

— Золотой Берег. Я всегда хотела поехать туда.(Прим. перев.: Золотой Берег — всемирно известный курорт в Австралии).

— Ну, желаю вам хорошо провести время. Вы определенно заслужили это.

— Мой тренер еще не знает, — сказала я со смехом. — Он хотел, чтобы я сразу вернулась к тренировкам, но я просто нуждаюсь в перерыве. Мне нужно разобраться в себе. Я возлагала на Олимпиаду большие надежды, но надежды имеют свойство разбиваться. Странно думать, что на этот раз все сложилось так, как я мечтала.

Рене улыбнулась мне — как ни странно, это была искренняя улыбка.

— Я думаю, вы это заслужили. И еще… — вытащив визитку из кармана, она положила ее на стол и подтолкнула ко мне, — это мой номер. Я знаю, что значит выйти из неблагополучной семьи. Если вы когда-нибудь захотите поговорить, не для записи, — уточнила она еще раз, — мне хотелось бы думать, что я хороший слушатель.

— Но мои страдания могли бы стать хорошей историей, — нахмурившись, сказала я.

Она фыркнула.

— Вы выбрали меня не просто так, Тея. — Она была права. — Я не остервенелая и не крайне нуждающаяся в сенсации. Я люблю писать новости так, как считаю нужным.

— Верно.

— О чем бы мы с вами ни поговорили, мы можем говорить об этом конфиденциально. Половина из того, что вы мне рассказали сегодня, не будет включена в интервью.

— Почему? Я думала, что это будет сочно. Многое из того, что я сказала, широко известно.

— Верно, и, возможно, кто-то другой обнажит это, но не я буду этим человеком.

Я нахмурилась.

— Почему вы так хорошо ко мне относитесь?

— Потому что я хороший человек в целом. Совершенно не подходящее качество для журналистики, — призналась Рене, усмехнувшись. — У меня нет того безжалостного отношения к людям, которое проявляют многие репортеры для того, чтобы написать статью. Но вы? Ваша история? Она находит отклик во мне.

— Почему?

— Потому что я была похожа на вашу маму. Только я выбралась.

Мои глаза удивленно расширились.

— Как?

— В основном благодаря помощи кризисных центров помощи женщинам по всей стране. — Покачав головой, она пару раз судорожно сглотнула, словно заново переживала воспоминания. — Это было тяжело, и хотя закон был на моей стороне, он все равно игнорировал запретительные судебные приказы. Сначала я поменяла город, затем города, затем штаты, но он не оставлял меня в покое. — Дрожащее дыхание вырвалось из нее, и тень страха в ее глазах говорила больше, чем слова. — Я действительно вздохнула с облегчением только тогда, когда он умер.

— Как он умер? — мягко спросил я.

— Автомобильная авария. Нет, за его смертью стояла не я, — улыбнулась она. — Но мне жаль, что это не я его убила. Иногда мне действительно очень жаль.

Тени наполнили Рене, и я отшатнулась, увидев, как они, словно кровь, вытекают из ее черт, из выражения ее лица и трансформируются в воздухе вокруг нее до тех пор, пока она не стала полностью окружена ими.

Слабая пульсация начала пробиваться сквозь тени, и я поняла, что это ее сердце подоспело вовремя.

Это был не первый раз, когда после неудачного исцеления Луизы я видела ауры, но я никогда не видела их так часто, как раньше.

Увидев ауру сейчас, у этой женщины, я занервничала.