На поверхности

Глава 29

Адам

Сейчас

Было время, когда я бы сказал, что судьба — чушь собачья. Что человек сам создает свою судьбу.

Это было до того, как я встретил Теодозию Кинкейд.

Она изменила мою жизнь, и в некоторые дни я был уверен, что это не к лучшему. К худшему, на самом деле.

Знать, что она существует в этом мире одна, без меня рядом, было больно.

Каждый гребаный день мне было больно.

Так что я сделал то, что у меня получалось лучше всего.

Я заработал деньги.

Много денег.

Я сделал это, получив траст деда. Я понял, благодаря руке судьбы, которую часто проклинал, что действительно хотел делать со своей жизнью.

И это было не плавание.

И не университет.

Я хотел вести свою собственную стаю, идти своим путем, писать свои правила, ковать свое собственное будущее.

Я ведь не просил многого, не так ли?

Тот день, когда я получил доступ к четверти миллиона, лежащих на моем банковском счете, стал днем, когда я начал жить.

По иронии судьбы, это был день, когда Теодозия уехала.

Это произошло на следующий день после выпускного.

В один момент она была на другом конце телефонного провода.

В следующий ее уже там не было.

Ее телефон был отключен, и она сменила номер. Я знал, что она даже моему отцу не дала новый номер, потому что тот всегда звонил ей по Скайпу.

Я знал — с этого момента она делала то, что я и не думал, что она сделает.

Она отрезала себя от меня.

И хотя это больно, я двинулся дальше, потому что у меня был ребенок, и ради него мне необходимо оставаться в здравом уме, нужно думать о его будущем.

Я изо всех сил сосредоточился на том, чтобы доказать, что мой отец ошибается, чтобы сделать что-то из себя без его подписи, финансирующей это, издалека наблюдая за тем, как Тея добивается успеха, и начав копить на будущее.

Будущее, в котором мы будем вместе.

Будущее, которое только-только начало превращаться в настоящее.

«Ты не можешь получить развод. Ты католик», — ее слова с треском вернули меня на землю. Сказав это, Тея начала уходить от меня, но все равно не могла разорвать связи между нами.

Было странно думать, что все годы стремлений привели к этому моменту.

В центре Токио у гребаной кофейни, полной кошек, пока женщина, ради которой я был готов пожертвовать своей жизнью, колебалась, стоя напротив меня на тротуаре.

Да, это то, что она делала.

Колебалась.

И я ненавидел это.

Тея была кем угодно, но только не слабаком, но с тех пор… черт, я даже не знал, что послужило катализатором. Я просто знал, что в одну минуту она была здесь, мы тренировались вместе, а в следующую ее уже не было.

Конечно, последние несколько месяцев перед выпускным пролетели незаметно. Были даже трудности, особенно для Теи. Я знал, как близка она была с Линденами, нашим семейным водителем и его женой, нашей домработницей, которые погибли в автокатастрофе через несколько недель после того, как я получил письмо от деда.

После их смерти Тея полностью погрузилась в тренировки и учебу, но ее расписание изменилось. Внезапно я понял, что она избегает меня, и что бы я ни делал, я не мог это изменить.

Часть меня была уверена, что так правильно.

Что мне нужно пространство, ей тоже. Она собиралась учиться в университете и готовиться к Олимпиаде, а я? Я собирался узнать чертовски много о реформировании недвижимости.

У меня был ребенок.

У меня было много проблем, которые нужно решать, и я, желая для Теи самого лучшего, отпустил ее.

Но только видя впереди окончательную дату нашей разлуки — когда Каин выйдет из тюрьмы, а Тея заработает себе славу на Олимпийских играх.

Для меня было важно, чтобы я пошел к ней, чтобы изменил обе наши судьбы, как только она достигнет своей цели. Я никак не мог поставить под угрозу ее планы освободить свою маму, поэтому отступил. Я завис в роли наблюдателя, живя неполной жизнью.

Наблюдая.

Ожидая.

К сожалению для меня, коронавирус сдвинул временные рамки. За хорошее поведение Каина выпустили в прошлом году, и мне пришлось ждать до этого момента, до сих пор, чтобы забрать свою женщину.

Конечно, включая ее согласие, но я больше не был ребенком. Я знал, чего хочу. Знал, чего она стоит. И я бы боролся за нее так, как никто никогда не боролся за нее раньше.

— Я не католик. — Заявление так себе, но это все, что в данный момент я мог придумать.

— Я знаю, что ты не католик, — усмехнуласьТея. — По крайней мере, не ревностный. Но Мария — да. Она никогда с тобой не разведется.

— Разведется. У нее нет выбора. Это называется развод по уведомлению. Отсылаются три повестки и все — процесс запущен. В любом случае, я не видел ее восемь месяцев. — проворчал я.

— Что насчет Фредди? — нахмурившись, спросила она.

— Я вижусь с ним. Мама забирает его для меня, но мы много общаемся по видеосвязи. Особенно тогда, когда я был в Лондоне.

Тея нахмурила брови.

— Но она сказала… — В замешательстве она не договорила.

— Она сказала что? — спросил я, удивленно приподняв бровь. А кто такая она? Моя мать? Что, черт возьми, эта сука наговорила?

— Ты скучаешь по нему? — проигнорировав мой вопрос, спросила Тая прежде, чем я успел рассердиться.

— Каждой клеточкой своего тела, — признал я без малейшего стыда. — Но Мария мне не подходит. А то, что не подходит мне, не подходит и Фредди. Ссоры, горечь, это начало все портить. Это вредно для него.

Ее глаза сузились, а рука сжала ремешок рюкзака.

— Ты будешь бороться за опеку?

— Станет ли это для тебя проблемой?

Она наклонила голова.

— Если я скажу «да», ты не станешь бороться?

— Нет. — Я прерывисто вздохнул, потому что мне никогда не приходило в голову, что Тея спросит об этом. — Он мой сын, Тея. Я должен за него бороться.

— Правильный ответ, — ответила она, улыбнувшись.

Я моргнул, а затем меня охватило раздражение. Как Теодозия могла так поступать со мной? Каждый гребаный раз. Что-то в ней делало меня уязвимым, и я чертовски ненавидел это.

Я не был святым с тех пор, как она уехала в Стэнфорд, и у меня была другая жизнь. Так же, как и у нее.

Но эта жизнь ждала этого поворотного момента.

— Это было честно? — спросил я, стиснув на секунду зубы.

— Что? Спросить тебя? Я почти не знаю тебя, Адам. Человек, которого я знала раньше, никогда бы не бросил своего сына. Ты только что подтвердил, что не сильно изменился.

Несмотря на пояснение, я был раздражен.

— И с каких это пор ты судишь человека хороший он или нет?

— Ты мой человек, не так ли? Кто еще может судить тебя? Кто еще может судить меня, кроме тебя?

Я сжал челюсть, потому что она была права. Тем не менее…

— Нечестно, Тея.

— Кто сказал, что я играю честно? — ответила она, поправив рюкзак на плече. — Кто сказал, что все в этой жизни было честным?

— Я чертовски уверен, что нет, — отрезал я, и думая, что она снова попытается уйти, избегая меня до последнего, схватил ее за запястье. — Куда ты идешь?

— Возвращаюсь в гостиницу. Мне нужно упаковать свои вещи.

— Я пойду с тобой.

Это был приказ, который я произнес, не зная, согласится ли она с ним, но когда она пробормотала: «Да, полагаю, тыдолжен», мое сердце забилось сильнее.

Хотя я почувствовал облегчение, ее согласие удивило меня. Я ожидал, что она будет спорить, но когда этого не произошло, я просто замер, уставившись на нее.

— Язык проглотил? — огрызнулась она, сверкнув глазами.

— Определенно, — парировал я, и с вызовом, который заставил меня почувствовать себя задницей, отпустил запястье Теи, вместо этого схватив за руку.

Она не сопротивлялась связи, не избегала моего прикосновения. Просто посмотрела на меня своими глазами, которые, казалось, заглядывали в мою гребаную душу.

— Это плохая идея, — пробормотала она.

— Думаю, это лучшая идея, которая у нас когда-либо возникала.

— Ты не знаешь, почему я…

— Почему ты годами избегала меня? Да, ты права. Я, черт подери, не знаю этого. — Я ненавидел, что повышал на нее голос и критиковал, когда, по сути, наконец-то добился своего. Я был идиотом, придурком, но еще мне было больно. Я никогда не мог понять, почему она это делала. Даже когда уступала и впускала меня всебя, она никогда не давала мне ни малейшей подсказки, почему разлучила нас. — Но ты же собираешься мне все объяснить, не так ли? Пока мы едем туда, куда бы мы ни ехали.

— Ты не знаешь, куда я еду. — Уголки ее губ немного приподнялись вверх, и мое сердце забилось от этой маленькой улыбки. — Но все равно хочешь со мной? Что, если я собираюсь посетить Внешнюю Монголию?

— Тогда мне нужно время, чтобы подготовиться к поездке. Я взял с собой только шорты и футболки.

Подергивание губ превратилось в полноценную открытую ухмылку.

— Будет прохладно, но не настолько. Я хочу поехать на Золотой Берег.

— Австралия? — Я нахмурил брови и подумал, когда в последний раз ездил туда по делам. — Моя виза должна еще действовать.

— Ты уже был там?

Надутый вид Теи так очаровал меня, что я, протянув руку, коснулся большим пальцем ее нижней губы.

— В начале прошлого года. Я ездил в Аделаиду чтобы встретиться с Джастином Уивом.

— Художником? — спросила она, удивленно приподняв брови.

— Да, — кивнул я.

— Что ты хотел нарисовать?

Пришла моя очередь улыбаться.

— Когда приедешь ко мне в Лондон, сама увидишь.

Я попросил Джастина написать портрет Теи, когда она три года назад принимала участие в чемпионате мира в Китае. Тот момент, когда она, сняв свою плавательную шапочку, погрузила голову в воду, а затем взмыла над поверхностью, торжество отражалось на ее лице, по которому стекали прозрачные капли воды.

Но ей не нужно было пока этого знать.

Ее брови приподнялись, словно она думала, что я был самоуверен и торопил события. Затем в глубине глаз я увидел именно то, что мне нужно было увидеть.

Желание.

Глубокое, всепроникающее.

Достаточное, чтобы я вздохнул с облегчением.

Достаточное, чтобы я возблагодарил Бога за то, что в ее чувствах ничего не изменилось.

Как бы я ни хотел быть частью ее жизни, она хотела быть частью моей.

Она дернула наши сцепленные руки.

— Это будет нелегко, — пробормотала Тея.

— Знаю. Я хочу объяснений, Тея. Мы не закончим этот отпуск до тех пор, пока ты не расскажешь мне, что случилось, что заставило тебя бежать — если не телом, то духом.

Теодозия сглотнула, и весь ее вид говорил о том, что ей определенно не нравились ее воспоминания.

— Ты не должен мне напоминать, — прошептала она. — Если ты это сделаешь, я могу взять себя в руки.

— Полагаю, на прошлой неделе мы доказали, что ни один из нас не может взять себя в руки, если это касается нас.

Она упрямо вздёрнула подбородок.

— Возможно, и нет, но ради твоей безопасности я бы попыталась.

— О чем ты говоришь? — прищурился я от этой необычной фразы.

— Я проклята, Адам.

На секунду мне показалось, что она шутит. Я хотел засмеяться, даже начал это делать, но она была такой серьезной, такой серьезной, что я вовремя остановился.

Меньше всего я хотел разозлить ее настолько, чтобы она захотела уйти, и хотя Тея могла выглядеть невинной как монахиня, на самом деле это было не так.