На поверхности

Глава 20

Тея

Тогда

Лавиния даже не понимала, насколько ее слова были верными.

Деньги решали.

Я знала это.

Линден сказал нечто подобное в тот день, когда забрал меня из больницы и привез в дом Рамсденов.

Деньги.

Они нужны мне.

Много.

На обратном путив такси я могла думать только о маме, о том, что ее посадили за то, что она защищала меня и себя, о несправедливости этого, и мне хотелось кричать.

Настроение, с которым я возвращалась в отель, разительно отличалось от того настроения, с каким я ехала в городок Бланш Сеттлмен.

Мучительная боль в моей душе была наполнена жестокой жестокостью, которая заставила меня гореть от желания что-то сделать.

Что угодно.

Чтобы помочь маме.

Которая не умерла.

Я тупо смотрела вперед на дорогу, не видя ничего, ни города, когда он появился на горизонте, ни гостиницы, когда мы подъезжали к ней. Все было как в тумане, пока я анализировала то, сколько потеряла.

Бабушка, очевидно, считала, что поступает правильно со мной, но так ли это было?

Я думала, что я одна.

На самом деле нет.

Мама была жива. Она дышала. Мы обе были живы.

Боже, я хотела ее увидеть. Я так сильно хотела навестить ее. Возможно, другому ребенку было бы стыдно за преступление своей матери. Стыдно за то, что она сидела в тюрьме. Но я? Я испытывала гордость. Мне было ненавистно то, что она находилась за решеткой, но, черт побери, она была там потому, что защищала меня. Защищала себя.

Спасала нас.

Я не могла не сравнивать ее брак с моим отцом — больше не «папа» — как с тюрьмой, в которой она сейчас находилась.

Было ли ее нынешнее положение лучше?

От этой мысли меня затошнило, но внутри загорелся огонь. Огонь, который угрожал поглотить меня до такой степени, что когда такси подъехало к гостинице, меня трясло.

— Мэм?

Я пришла в себя от раздраженного тона таксиста.

— П-простите? — спросила я.

— Вы приехали. Это же ваша гостиница?

Моргнув, я посмотрела на здание, и мне показалось это гребаной судьбой, когда мучимая страданиями от прошлого моих родителей, я увидела его.

Наши взгляды соединились и эта связь… Боже, помоги мне. Она вызвала кромешный ад, с которым я не могла справиться.

Тряхнув головой, я разорвала ее, потому что у меня больше не было на это времени. У меня не было энергии, которую можно было бы потратить на человека, который никогда не мог быть моим.

Заплатив за проезд, я выбралась из такси.

Мои конечности казались вялыми, и это не имело ничего общего с интенсивной тренировкой. Восемь заплывов сегодня против четырех вчера. В преддверии соревнований дни были напряженными, и когда я начала свой путь к олимпийской славе, все вышло на максимальный уровень.

Но усталость, которую я чувствовала, не имела никакого отношения к моей тренировке. Она исходила из глубины моей души.

Замерев на тротуаре, я сделала глубокий вдох и заставила себя двигаться. Проходя мимо, я не смотрела на Адама, словно его не было, но он не был настолько добрым, чтобы притвориться, что мы не ходим с ним по одной и той же земле.

— Тея? — Он схватил меня за руку.

— Не называй меня так, — выплюнула я, выдернув руку из его хватки.

Адам отшатнулся назад, словно я дала ему пощечину, и боже, я хотела это сделать. Но тогда я была бы не лучше своего отца, не так ли?

Было ли насилие у меня в крови? Или это желание возникло оттого, что Адам был мне так чертовски нужен?

В любом случае, этому не было оправданий.

Возможно, из-за этой бредовой логики мой отец поступал так со мной и мамой.

Застыв на месте и отказываясь реагировать, я просто стояла, словно была роботом.

— Теодозия, — прохрипел Адам. — Что произошло? Ты в порядке?

— Я не в порядке. — Не думаю, что когда-нибудь у меня снова будет все хорошо.

— Что случилось? Ты была в порядке до этого. Счастлива. Я имею в виду, ты же выиграла все соревнования. Как обычно, — прошептал он печально, и я бросила на него презрительный взгляд.

— Ты разочарован тем, что я выиграла или тем, что была счастлива? — резко спросила я, и от меня не ускользнуло то, что впервые за два года мы с ним были наедине.

Мария производила впечатление осьминога. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так цеплялся за мужчину. Черт, это было чудом, что она позволила Адаму куда-то выйти одному.

Клянусь, в тех редких случаях, когда мы сталкивались в доме его родителей, я видела, как она провожала его до туалета.

Вероятно, знание того, что я училась с ним в одной и той же школе, что мы были с ним в одной команде и вместе путешествовали по стране, останавливаясь в одних и тех же отелях, под одной крышей, убивало ее… Но до этого Адам никогда не пытался говорить со мной, а я никогда не пыталась говорить с ним.

Иногда я не была уверена, стоит ли мне это делать. Если бы я боролась за него — да, но в данном случае борьбы за мужчину другой женщины не было. Адам сам решил свою судьбу, когда прошептал «Согласен» той, кто не был мной.

— Тея, я… скучаю по тебе.

— Ты женился на ней, — прорычала я, и меня снова захлестнула волна эмоций. — Тыне имеешь права скучать по мне.

Его рот сжался, и на секунду я подумал, что Адам собирается уйти, но он этого не сделал.

Словно из ниоткуда возникла его рука. Я даже не подумала дернуться — это был Адам, черт подери, — когда он, обхватив мой затылок, буквально втянул меня в себя и, взяв за шею, приблизил мое лицо в плотную к своему. Не успела я опомниться, как была прижата к стене, а его рот оказался на моем.

Это был не первый наш поцелуй, но это был первый настоящий поцелуй.

Подумав о том, какими мы были целомудренными, я задалась вопросом, почему. Почему он был так осторожен со мной, никогда не давил, никогда не подталкивал к тому, к чему я, возможно, была не готова.

У нас были легкие поцелуи в губы, объятия. Мы часами обнимались в «Хоквейле», я знала его запах так же хорошо, как свой собственный, и чувствовала, как начинает стучать его сердце, когда я делала что-то смелое, например, прижималась губами к его подбородку или ниже, к горлу.

Но этот поцелуй не был похож на те, которые были у нас раньше.

Он был полон отчаяния и такой безысходности, что мои глаза наполнились слезами, когда я их закрыла.

Я должна была оттолкнуть Адама, не позволять ему меня целовать, тогда как он не был моим.

Но на вкус он был моим.

Он чувствовался моим.

Черт, он был моим.

Наши языки сплелись, годы страданий и страсти разожгли огонь, который, уверена, никогда не угаснет. Из меня вырвался стон. Одновременно из груди Адама раздалось глубокое и хриплое рычание, отозвавшееся вибрацией на наших языках, что только подпитало наш поцелуй.

Его твердое по сравнению с моим тело было таким подтянутым и сильным от всех его тренировок, что он чувствовался в моих руках как рай. Я не могла удержать себя от того, чтобы выгнув спину не прижаться к нему грудью, желая большего. Желая почувствовать всего его целиком.

Его эрекция не стала для меня неожиданностью. Я знала, что буду мокрой, знала и гордилась этим.

Возбуждение Адама было моим.

Так же, как мое было его.

Мои бедра подались ему навстречу, его толстая длина давила на плоть, которая тосковала по нему годами.

Это было постыдно, неприлично, но мне было наплевать на Марию. Я помнила о ней, она никогда не давала забыть о себе. Но я поцеловала Адама, несмотря на то, что он был женат. Я поцеловала его, зная, что это плохо.

И я не остановилась.

Мои руки инстинктивно опустились на его задницу, а ногти глубоко вонзились в нее, когда я подтянула Адама ближе к себе.

Я чувствовала себя как в лихорадке, словно могу умереть в этом огне, если он не даст того, что мне нужно, чтобы погасить пламя.

Внезапно Адам отступил, и я простонала его имя, но он не остыл. Он не мог. Я чувствовала его нужду, знала, что она была такой же яростной, как моя, если не больше.

Его рот прижался к моему горлу, и он сильно втянул в себя нежную кожу, затем пройдясь по ней языком, успокаивая.

— Снимите номер!

Эти слова заставили нас обоих остановиться, тяжело дыша друг напротив друга, тогда мы поняли, что только что произошло и где.

Посмотрев через его плечо, я попыталась найти взглядом того, кто это сказал.

— Это чужой, — облегченно вздохнула я, увидев, что этот человек не из нашей команды по плаванию.

— Меня это не волнует, — пробормотал Адам, прижавшись ко мне лбом.

— Тебя должно, — возразила я.

— Нет. Ненавижу ее, — прошептал он. — Она мне отвратительна.

— Ты женат на ней, — напомнила я, но на этот раз в моих словах не было яда.

— Ты зайдешь в мой номер? — спросил он.

— Зачем?

— Нам нужно поговорить.

— Это не так. Разговоры — это последнее, о чем ты думаешь. — Качнув бедрами, я с шипением выпустила воздух, почувствовав его член, упирающийся мне в живот.

— Я не собираюсь лгать. Ты нужна мне, Тея. Блядь, как же ты мне нужна! — Адам яростно сжал меня в объятиях. — Но нам нужно поговорить. Я должен сказать тебе…

— Что последние два года ты не хотел разговаривать со мной?

— Было многое поставлено на карту.

— Что? За наше счастье не стоило бороться? — воскликнула я с горечью.

— Позволь мне объяснить, — выдохнул он, умоляюще на меня посмотрев.

Возможно, я была слаба, и, возможно, перед лицом того, что я только что узнала о своей матери, эта слабость была еще более постыдной, но когда я посмотрела ему в глаза, он был моим Адамом, и он нуждался во мне.

— Хорошо, — пробормотала я, предпочитая считать себя щедрой, а не глупой.

Адам улыбнулся мне, и его улыбка была подобна солнцу, вышедшему из-за грозовых туч.

— Спасибо.

Я опустила подбородок и, хотя желала взять его за руку, не сделала этого. Отойдя от стены вслед за ним, я снова посмотрела на то место, где впервые ощутила прикосновение настоящей страсти.

Покачав головой от этого зрелища, потому что оно было совсем не романтичным — кирпичная стена отеля, занимающая большую часть квартала, — я последовала за ним в фойе отеля, огромные стеклянные окна которого пропускали так много света, что ощущение того, что ты зашел в помещение, полностью стиралось.

Повсюду чувствовался запах денег, от чего создавался разительный контраст с тем местом, где я провела полдень.

Администратор сидела за стеклянным столом, в который, чтоб меня, был встроен гребаный водопад. Все вокруг было в хроме, серебре и чернойкоже, словно это был какой-то памятник богу современного искусства, который требовал поклонения.

Блестящие мраморные полы под моими кроссовками отражали наш путь, когда мы направились к лифтам.

Адам нажал на кнопку вызова, двери мгновенно открылись, и мы вошли внутрь.

Я не смотрела в зеркало в полный рост, украшавшее заднюю стену лифта. Я не хотела видеть то, что видел он. Я не была уверена, что смогу справиться с тем, какой стала румяной и разгоряченной от его поцелуя.

Всю дорогу наверх мы молчали, пока двери снова не открылись и лифт не выплюнул нас на его этаж. Адам направился к двери, находящейся слева от лифта, и через несколько секунд мы остались в его номере, наедине.

Действительно, по-настоящему наедине, как не были годами.