На поверхности

Я знал, что больше никогда не буду прежним.

Когда я осторожно подтолкнул ее назад, на кровать, мне понравилось, как Тея раздвинула ноги, позволяя мне сразу же расположиться напротив ее сердцевины.

Она ощущалась как огонь, и я горел в ее жаре, горел в пламени, которое делало ее моей. Которое делало меня ее.

Скользнув своим языком ей в рот, толкаясь им напротив ее, уговаривая ответить, зная, что Тея новичок в этом виде поцелуев, я прижался своим членом к ней, позволяя ощутить меня, позволяя своей твердости тереться о ее мягкость.

Тея была мокрая, и мне хотелось за это крикнуть небу осанну. Я хотел исследовать ее, пробовать на вкус, дразнить, но не был уверен, смогу ли.

В моих руках было все, чего я желал годами, и я понимал, что мне повезет, если удастся заставить Тею кончить раньше, чем выйти из нее.

Вздохнув, я отстранился, наслаждаясь прозвучавшим разочарованным стоном, когда перестал ее целовать. Но я знал, что должен потрудиться.

Она была девственницей, и я хотел, чтобы она думала об этом моменте с радостью. Не боялась и не испытывала дискомфорт. Если я продолжу давить, то не знаю, что Тея почувствует в конечном итоге — скорее всего, разочарование. Поэтому я начал двигаться вниз, целуя ее горло, посасывая шею сбоку, облизывая мочку уха, чем заставлял ее вздрагивать.

Проведя губами по кончикам ее сосков, я был поражен их чувствительностью. Ее грудь была небольшой, но эти холмики? Гребаный боже, они были такими нежными.

Тея выгибалась каждый раз, когда я сильно сосал их, и думаю, что если дать ей достаточно времени, то она может кончить только от такой ласки.

Закусив губу от этой мысли, я сосредоточился на других вещах. Проведя языком по мышцам ее живота — она была близка к шести кубикам — я прижался поцелуем к ее лобку.

Меня не удивило, что на этой части ее тела не было волос, но меня чертовски возбудило видеть ее такой. Она была пловчихой, мы все были побриты, включая мужчин, но это зрелище восхитило меня.

Я больше не мог удержать себя от погружения в нее и пиршества, словно обезумевший, как не мог не наброситься на углеводы сразу после соревнований.

Вот почему я находился возле отеля — я собирался предаться одной своей гребаной слабости.

Вместо этого я был здесь.

Поговорим о феноменальной способности правильно выбирать время.

Тея пахла как мыло. Это было мое первое впечатление. Словно обычное мыло без резкого запаха. Аромат непорочности, догадался я. С небольшим намеком, возможно, на розы? Я не знал, но этого незатейливого аромата было достаточно, чтобы мое сердце забилось сильнее.

Ее женская сущность была такой же, как и все остальное — простой, сдержанной, элегантной.

Закусив губу, я прижался лицом к твердым мышцам ее живота. Тея вновь зарылась руками в моих волосы, слабо царапая кожу головы ногтями.

— Адам? — прошептала она.

Я слышал волнение в ее голосе.

— Я люблю тебя, Тея, — прошептал я в ответ, не в силах удержать себя от того, чтобы сказать правду. — Я так сильно тебя люблю. Мое сердце принадлежит тебе.

Она издала неуверенный вздох.

— Я знаю. Я всегда это знала, но иногда я просто сомневалась, понимаешь? Иногда я забываю об этом, потому что…

— Ты не должна, — прошептал я, чувствуя грусть, хотя был так чертовски счастлив, что мог взорваться. Я прижался губами к основанию ее живота, прямо над пахом, и пробормотал: — Я хочу попробовать тебя.

— Я не остановлю тебя.

Я издал смешок, удивленный таким ответом. Посмотрев на нее, я улыбнулся и увидел, что она улыбается мне в ответ.

— С каких это пор ты стала такой нескромной? — поддразнил я ее со счастливым вздохом.

— С тех пор, как научилась брать то, что я могу взять, не теряя времени, и делать это своим.

Я сделал ее такой, научил ее быть такой.

Но я не собирался грустить. Больше нет.

Вместо этого я дал Тее то, чего она заслуживала.

Опустив голову вниз, я прижался поцелуем к ее лобку, а затем, скользнув языком по ее складочкам, добрался до клитора и легонько пососал его.

В тот момент Тея застонала, и я поднял глаза, наслаждаясь тем, как она запрокинула голову, выгибаясь, почти танцуя от удовольствия, которое я ей доставлял.

Тея раскачивалась в ритме, очаровывающем меня, и ее вкус был лучше, чем я мог себе даже представить.

Она принадлежала моему языку.

Я давал ей то, что ей было нужно, то, что она заслужила. Пробовал и смаковал, облизывал и сосал, и делал это снова и снова до тех пор, пока она не закричала, а ее оргазм не закружился в ней, как фейерверк на Четвертого июля. Она выгнулась подо мной, паря на вершинах удовольствия, и я понимал, что должен двигаться.

Пока Тея наслаждалась, ее спина выгибалась, а горло было обнажено для меня, я передвинулся вверх, обхватил свой член и расположил головку напротив ее входа.

Когда я толкнулся, пытаясь быть осторожным, надеясь, что не делаю это неправильно, Тея мгновенно замерла, и я покружил пальцем вокруг ее клитора, осторожно пытаясь проникнуть глубже, не причинив вреда.

Тихий стон вырвался из нее, когда я коснулся клитора. Тея выгибалась и извивалась, будто пытаясь уклониться от моего прикосновения, но избежать этого было невозможно.

Я не собирался ей этого позволять.

Почувствовав девственную плеву, я осторожно толкнулся вперед, прорывая ее, и когда Тея напряглась, я знал, что это было связано с удовольствием, а не с болью, потому что когда ее глаза распахнулись, я увидел в них пустой взгляд, от которого мое сердце заколотилось — Тея была потеряна в экстазе, и я никогда в жизни не видел более красивого зрелища.

В тот момент, когда погрузился в нее до конца, я позволил своему весу накрыть Теодозию, окутывая им, как одеялом. Уперевшись руками по обе стороны от ее головы, я, наклонившись, поцеловал ее, позволив Тее почувствовать жар моего дыхания на своих губах, одновременно начиная толкаться в нее, раздувая наше пламя еще больше. Тея дрожала, ее ресницы трепетали, словно она хотела посмотреть на меня, но не знала, как это сделать, когда ее тело испытывало так много ощущений.

Я хотел, чтобы она всегда была такой — потрясенной и безмерно счастливой.

Прикусив ее нижнюю губу, я начал ускоряться, нуждаясь в большем, нуждаясь во всем, желая разделить с ней радость и тот экстаз, который соединит нас подобно тому, как были соединены наши тела.

К тому времени, когда я достиг своей кульминации, я находился словно в бреду. Как будто умираю, одновременно как никогда чувствуя себя живым. Это поразило мои нервные окончания, превратив меня в жидкое желе. Я погружался в Тею, ощущая, как она напрягается вокруг меня, вытягивая из моего тела каждую каплю удовольствия.

Когда я рухнул на Теодозию, она обвилась вокруг меня руками и ногами, но мне было мало ее крепких объятий даже тогда, когда я зарылся лицом в ее горло.

В этот момент я почувствовал себя слабаком. Не достойным ее. Семейный долг превратил меня в какого-то закабаленного сукиного сына, и я ненавидел себя, потому что здесь было то место, где я должен был находиться.

Здесь было мое законное место.

— Прекрати, — тихо пробормотала Тея, ее глаза были все еще закрыты — я знал это по тому, что ее ресницы не порхали по моему виску.

— Не могу.

— Да, ты можешь. Думай о настоящем. Об этом моменте. Вот что важно.

Нет, это было не так.

Я хотел ее, только ее.

Вздохнув, Тея провела руками по моим волосам, побуждая меня взглянуть на нее еще раз.

— Мы ненавидим Каина, но разве мы ненавидим его настолько, чтобы в его деле появилось обвинение в изнасиловании?

Посмотрев на нее и заглянув в эти прекрасные глаза, я так хотел рассказать ей все.

— Ага. В данный момент да, — кивнул я.

Она улыбнулась, позабавившись моей откровенности, и покачала головой.

— Ты слишком хороший человек, Адам. Если бы мог, ты бы никогда не сделал ничего из этого.

— Как ты можешь говорить, что я хороший человек, когда я предал тебя? — прохрипел я, ненавидя себя, несмотря на то, что нырял в эту кроличью нору в первую очередь из-за нее. Каин меня не волновал… Но если бы что-нибудь угрожало будущему Теи, я бы уничтожил это.

— Теперь я знаю правду. Ты предал меня только тем, что держал в неведении. — Теодозия поморщилась. — Я-я не хочу, чтобы ты возвращался к ней, — призналась она. — Но я понимаю.

— Я не хочу потерять тебя, — прошептал я.

— Ты не потеряешь.

Я хотел спросить ее, будет ли это первый и последний раз, когда мы были близки, но в действительности я не хотел знать ответ. Иначе сошел бы с ума при мысли о том, что никогда больше не смогу держать ее в своих объятиях, как сейчас.

— Хотела бы я с самого начала знать, что ты католик, — проворчала Тея, заставив меня приподняться от удивления.

— Почему?

— Это бы многое объяснило, — пожала она плечами.

— Мои родители католики, — пробормотал я. — Я — нет.

— Ты ходишь в церковь, — напомнила она.

— Потому что должен. Я бы этого не сделал, будь у меня выбор.

— Выбор, — прошептала Тея, — иногда дорого нам обходится.

— Расскажи мне об этом, — выдохнул я. — Но однажды я перестану быть мальчиком для битья. Я перестану принимать на себя то, что мне говорят принять.

— Когда наступит это «однажды»?

Смотря на мою любимую, я знал то, чего никогда не знал раньше. Возможно, я не смогу осуществить все необходимые изменения, которые я хотел — желал — сделать, но я мог бы начать.

— Сегодня.