Пепел и пыль

С меня хватит. Лия ушла, но в этот раз я не собираюсь отпускать своего друга одного в путешествие на тот свет.

Химера впивается в мою руку когтями. Из мелких ран вместе с кровью сочиться зелёная жидкость. Я кричу. От боли мутнеет перед глазами. Крылья химеры дрожат чёрным расплывчатым пятном, когда она делает первый взмах с явным намерением либо оторвать мне руку, либо поднять меня в воздух…

… но вместо этого сама кубарем валится назад, сбитая чем-то большим и очень быстрым. Моя рука горит огнём. Сквозь слёзы я гляжу на запястье и вижу, что на нём не достаёт знатного куска кожи. Кричать уже нет сил, но я продолжаю; боль настолько невыносима, что, кажется, замолчи я лишь на секунду, она возьмёт верх над всем телом.

Агония внутри, перемалывающая каждый нерв и каждую косточку души, ничуть ей не уступает.

Не знаю, как, но я умудряюсь поднять корпус. Прижимая к груди раненую руку, перебираюсь на колени, затем окончательно встаю на ноги, покачиваясь. Бен снова тут как тут, готовый любой ценой затащить меня в этот чёртов подвал. Он перекидывает мою здоровую руку себе через шею.

А я прищуриваюсь, смаргивая слёзы и пытаясь разглядеть своего спасителя.

Он всё ещё терзает химеру, ловко орудуя собственными руками, разрывающими плоть со страшным чавканьем. Весь его позвоночник ходит ходуном. Это уже не человек, но ещё не зверь. Одежда трескается, кожа покрывается густым серебристым мехом. Руки превращаюсь в лапы. Лицо — в морду.

Я вспоминаю статного и одним своим видом вызывающего во мне восторг вперемешку со страхом Вуди, но одно дело глядеть на оборотня, которого я никогда не видела, а другое — смотреть на то, как им становится кто-то, кого я знаю.

Это настолько же прекрасно, насколько устрашающе.

— Ваня…

Когда оборотень поднимает на меня глаза, от человеческого лица остаётся лишь нос и подбородок.

— Бегите! — издаёт он рык, в котором всё ещё прослеживаются знакомые нотки.

Это становится последней каплей. Сознание перестаёт мне подчиняться, и всё вокруг начинает происходить словно в замедленной съёмке.

Я гляжу на свою руку как на произведение инопланетного искусства: она отбрасывает странные тени на землю и меняет форму в зависимости от того, каким глазом на неё смотреть, а какой держать закрытым.

Лия и Лукас мертвы. Ваня обратился в лиса. Всё вокруг покрывает красное полотно крови, стекающееся к моим ногам зигзагообразными ручьями. Чужие кости без плоти на земле складываются в слова, и я читаю вслух:

«Все, кого ты любишь, рано или поздно умрут. Те, кому не чуждо оружие, станут подношением огню войны и превратятся в пепел. Те, кто прячется от всех, включая самих себя, канут в пустоте подобно пыли. Никого не останется. Никого, кроме тебя.

Одна посреди поля из пепла и пыли».

Это не может быть правдой. Ну конечно же! Я просто сплю.

Это сон.

Сейчас проснусь, и всё будет хорошо. * * *

— Попробуйте ещё раз. Она должна быть в сознании, чтобы всё сработало.

Щелчок по носу. Я распахиваю глаза и подскакиваю. Сразу впечатываюсь во что-то лбом, да так, что звёзды начинают плясать перед глазами.

— Осторожно, — сухие, но тёплые руки берут моё лицо, пальцы нежно гладят по щекам.

Когда зрение приходит в норму, я вижу веснушчатое лицо Кирилла. Он улыбается мне, но мои мышцы словно сотканы из металла. Я не могу управлять ими, не могу заставить себя показать Кириллу, что я в порядке; а ведь именно это он в немом жесте пытается у меня выведать.

— Она разбила мне губу? — причитает Бен. Он мельтешит за спиной Кирилла, прижимая кулак ко рту. — Посмотрите кто-нибудь, кровь идёт?

— Рось, ты как? — спрашивает Кирилл, заглядывая мне в глаза.

— Это я Бена ударила, когда вставала? — хриплю в ответ.

Горло саднит так, как если бы я ела гвозди.

— Да.

— Значит, уже лучше.

Кирилл снова улыбается, но я не верю губам, уголки которых направлены вниз. Сколько бы лет и километров нас не разделяло, он всегда знал лучше всех вокруг, что творилось у меня на душе. Так и сейчас Кирилл читает меня, как раскрытую книгу. И он видит, что её страницы порваны и испачканы в крови и слезах.

Кирилл помогает мне подняться на ноги. Мы в подвале, и тут до странности тихо: ни посторонних шумов, ни, уж тем более, криков с улицы. Моя раненая рука перевязана, и её боль сейчас сменилась ненавязчивым жжением. Помимо меня, Кирилла и Бена в подвале Эдзе, Нина и Лиса. Взгляда последней я старательно избегаю.

— У вас же есть план? — спрашивает Эдзе.

Он протягивает Кириллу мой отрезок Нитей Времени. Кирилл завязывает их у меня на запястье.

— Конечно, — отвечает Бен. — Именно сейчас мы его и выполняем.

— Нет, я о том плане, где вы точно знаете, как остановите Христофа, не навредив ходу истории. Настолько я понял из ваших разговоров, именно это — ваша главная цель.

— А-а-а, этот план…

Бен косится на меня. Я едва соображаю, а он ждёт, что я возьму ответственность на себя?

— Значит, так далеко вы ещё не думали, — раньше всех нас Эдзе сам отвечает на свой вопрос.

Я скребу ногтями по коже, пытаясь стереть кровь, принадлежащую Лие. Но она ещё глубже проникает в мои поры, и это сводит меня с ума.

— У нас была идея найти Авеля и рассказать ему всё, — подаёт голос Нина. — Объяснить, что стоит последить за Христофом.

— Только вы про одно важное звено не забывайте, — подмечает Эдзе. — Про самого Христофа. Может, Авель и поможет вам, вот только Христоф навряд ли будет действовать по тому же сценарию. — Эдзе замолкает. Устало выдыхает, прикладывает пальцы к переносице, словно пытается побороть головную боль. — Вы так и не поняли, что ни прошлое, ни будущее вам уже не спасти? Всё, на что вы теперь способны — это задать истории верное направление и не допустить ошибок, которые могут повлечь за собой что-то фатальное.

Эдзе прав, даже я это понимаю. Мы хотели не дать Христофу довести дело до конца, но совсем позабыли про то, что существуют люди, учащиеся на своих ошибках.

И Христоф, заплативший за второй шанс сполна, наверняка один из них.

Нина и Бен идут к кругам из костей и занимают каждый своё место. Один остаётся для меня. Но я делаю несколько маленьких шагов к выходу из подвала. Могу легко сейчас побежать наверх, и, если повезёт, меня даже не успеют поймать раньше, чем я окажусь снаружи. А там нырнуть в дерущуюся толпу — и дело с концом.

Лишь бы только ещё раз увидеть Лию…

— Рося?

Я оборачиваюсь. Кирилл подходит ближе и берёт меня за руку.

— Она мертва, — произношу я. — Лия мертва. — Перевожу взгляд на Лису. — И Лукас тоже.

Похоже, для Лисы это новость. Она поджимает губы, скрывая дрожь подбородка, но её глаза сразу становятся влажными. Когда по щеке пускается первая слеза, я продолжаю:

— Не такого решения мы искали.

Дёргаю руку на себя, но Кириллову хватку не так просто ослабить.

— Подумай о тех жизнях, что вы спасёте, — произносит он мягко.

— А что насчёт тех, которые мы погубим? — не унимаюсь я.

Даже считай сейчас Кирилл меня неправой, едва ли у него хватит смелости сказать мне это в лицо. Все, кому удавалось пробиться через бетонные стены к моему сердцу, знают, что оно сделано из хрусталя.

— Я в тебя верю, — Кирилл зажимает обе мои ладони между своими. — Ты всегда стремишься поступать правильно…

— Слыхал, куда ведёт дорожка, выстеленная благими намерениями? — не церемонясь, перебивает Бен.

Скрестив руки на груди, он смотрит на нас с Кириллом с нескрываемым раздражением.

— А ты слыхал, на что способны фейри? — Кирилл высвобождает одну свою руку и, поднимая её, перебирает воздух пальцами.

Кирилл не причинит вреда понапрасну — он совсем не такой, какими были его родители. И Бен как-то чувствует это, потому что лишь закатывает глаза на пустую угрозу.

— Обещай мне, что найдёшь Лию, когда всё кончится, — говорю я, наклоняясь к лицу Кирилла. — Похорони её.

— Понял, — отзывается Кирилл.

Я обнимаю его. Он целует меня в щёку. Я будто уже переместилась в прошлое, но лишь на пяток лет, в тот самый волшебный возраст, где кроме меня, Кирилла и бесконечных летних дней, которые мы проводили вместе, от подъёма и до ужина, больше ничего не существует.

Нехотя, отстраняюсь от Кирилла и иду к пустому кругу из костей. Перешагиваю границы, встаю в середину. Подвал наполняется знакомым свечением. Наша кровь на костях испаряется густой красной дымкой, поднимающейся в воздух и стеной отгораживающей меня от остальной части помещения.

Очень хочется спать. Что-то режет запястье, и я опускаю взгляд вниз. Нити Времени, сужаясь, обхватывают мою кисть тугим кольцом.

Эта боль — лишь очередной экземпляр в моей коллекции. Скоро она совсем перестанет иметь для меня значение, став частью сущности. Спросите меня, из чего я сделана, и я отвечу: из сожалений, из любви, которую временами так тяжело было дарить, и из звериной доли нестерпимой боли.

Я закрываю глаза. Темнота вокруг сгущается. * * *

В комнате, где я просыпаюсь, темно, и лишь свет луны, попадая внутрь через незашторенное окно, помогает мне разглядеть интерьер. Пытаюсь приподняться на локтях, но путаюсь в какой-то ткани. Её здесь слишком много, она душит меня. Ещё несколько секунд яростного сопротивления, и я мешком падаю вниз, больно ударяясь спиной.

Издаю глухой стон. Зато теперь мне легче выбраться из тканевых оков. Встаю и вижу, что свалилась я с большой кровати, запутавшись в простынях.

— У тебя всё в порядке? — спрашивает голос за дверью.

Я подхожу к ней вплотную. Моя ладонь замирает над ручкой. Тот, кто стоит с противоположной стороны двери, первым её открывает.

Удар приходится по лбу, да такой сильный, что я падаю назад. В помещение проникает тёплый свет от подсвечника чудаковатой формы, который в руках держит замерший на входе мужчина.

— Сильно ударилась? — спрашивает он, приседая передо мной на корточки.

Я вижу его впервые, но он… То, как он глядит на меня из-под густой рыжей чёлки и как молча протягивает руку, помогая встать, говорит мне о наших близких отношениях.

И вдруг в голове всплывает имя: Васюша.

Именно Васюша, не Вася и даже не Василий, хотя мужчине передо мной на вид лет тридцать. Его отец — ведьмак, а мать — фейри. Поэтому у Васи такие необычные глаза фиолетового цвета. Он страж. Я вижу это по клятве, которая в тусклом свете наливается серебром.

Он миротворец.

— Нет, — наконец выдаю я, качая головой.

С плеча что-то спадает. Я касаюсь головы, провожу пальцами по волосам. Они заплетены в длинную косу.

— Я слышал грохот, — говорит Вася.

Свободной рукой он касается моего лица и поворачивает на себя, внимательно разглядывая последствия столкновения с дверью. Так я замечаю белые полосы шрамов на его собственной правой щеке. Когда-то давно раны были настолько глубоки, что сейчас шрамы образуют ровные впадины, напоминающие вырытые каналы.

— Смотришь на меня так странно, — протягивает Вася. — Сестра, тебе нездоровится?

— Кошмар приснился, — бормочу я.

Вася кивает, словно это уже не первый раз.

— Пойдём. Нужно что-то сделать с твоим лбом.

Я вспоминаю про удар, и боль возвращается. Вася тащит меня в ванную комнату, где подводит к умывальнику. Ставит подсвечник на его край, освещая висящее рядом зеркало. Пока он включает воду и смачивает полотенце, я смотрю на своё отражение. Маленький аккуратный нос со вздёрнутым кончиком. Брови дугой, отчего глаза кажутся большими и выразительными. Тонкие губы. Скулы будто специально выделены с помощью румян, хотя я чувствую, что на моём лице нет и грамма косметики.