Дневник на итальянском

Не простит.

Казалось, мы пытались объясниться друг другу в чувствах без слов. Одними лишь взглядами. Теми, что заставляли сердце бешено биться, а кровь в венах закипать.

Как извиняться?

Что доказывать?

Смог бы я простить измену?

Как бы чувствовал себя, если бы узнал, что моя любимая девушка с другим?

Я бы предпочёл сдохнуть.

Моё чертова импульсивность меня погубила.

Я должен был остаться в тот день с ней. Выслушать после того, как набил рожу Сэму, поверить. Ведь любовь — это доверие. А она подумала, что я сомневался в ней.

Но и потерять её я не мог. Я готов был ждать. Сколько угодно. Но не потерять её. Этого бы не выдержали мы оба.

— Эрика, — прошептал я, разворачивая её в танце, и все ещё крепко, как в последний раз, прижимая к себе.

Кто ж знал, что он будет последним?

— Нет, — оборвала она меня слишком резко, прошептав. — Ничего не говори. Это больше не имеет смысла. Уже ничего не изменить, а говорить об этом бессмысленно.

— Выслушай меня! Ты сама учила меня, что всегда надо разговаривать. Остыть, дать себе время, но поговорить.

— Почему ты не вспомнил об этом, когда я просила выслушать? — на глаза наворачивались слезы от того, что она была права. И мне нечего было сказать.

Моя незрелость и импульсивность разрушила всё. Я должен был научиться во время останавливаться. Жать на тормоза, а не вдавливать педаль газа, как слепой котенок.

— Завтра меня здесь не будет. — и её слова, как ваза, разбились об асфальт, разлетаясь на тысячу мелких кусочков и заглушая ритм музыки. Все звуки вокруг притихли.

— В каком смысле? — не узнавал я собственного голоса.

— Я забрала документы из школы и перевелась в старую. Больше не могу оставаться здесь. Так будет правильнее. Для всех.

— Ты опять решила все за обоих? — вырвалось у меня. Я не верил, что она это всерьез.

— Ты решил за обоих, когда пошёл к ней!

— У нас ничего не было! — я крикнул, и мне хотелось, чтобы это оказалось правдой. — Вернее, я…я не знаю, как вообще оказался в том чертовом доме и…

— Это неважно, — и на её глазах показались слезы. Первые. Больные. Предательские слезы. — Я не могу оставаться здесь. Нам обоим необходимо расстояние.

— Я не смогу без тебя.

— И я не смогу. — первая слеза скатилась по её щеке. Медленно, не спеша опускаясь к шее. Я прошёл её долгим взглядом и коснулся щеки большим пальцем, чтобы смахнуть.

Эрика вздрогнула от прикосновения, но позволила. И в тот момент, я почувствовал на руке ещё сотню её слезинок. — Но и простить предательства я не смогу. Не получится забыть.

Я бы отдал всё, чтобы забыть.

— Прошу, отпусти меня. Не делай ещё больнее, чем в то утро. Я не хочу больше страдать. Не хочу думать о тебе! Слышишь?

Стоп. Снято.

Все произошло слишком быстро. Во мне оборвалась жизнь, и без неё она уже не имела смысла, но другого выхода не было.

Я облажался.

Я должен был отпустить её.

Не имел парава держать.

Мои губы резко коснулись её. Этот поцелуй, прощальный, отдающий горечью и воспоминаниями, казался самым долгим в моей жизни. И она поддалась. Позволила. Мы целовались, прощаясь, забыв, что должны танцевать. И я пытался запомнить каждую секунду поцелуя, каждый её вздох и соленый вкус слез на губах. Потому что больше не имел права касаться её.

Оборвав поцелуй так же резко, как и начав, я долго всматривался в неё, в её дрожащие плечи и искучанные пухлые губы, на которых не осталось помады, а затем, просто ушёл, кинув на прощание то, что рвалось наружу:

— Я люблю тебя. И это ничего не изменит. Прости, что облажался.

Большими шагами я пересек зал, оставив её одну. Оставив позади себя весь мир, всё, что было мне важным. И это всё приравнивалось лишь к ней одной.

Оставил её. Сохранил лишь в сердце и воспоминаниях.

И если, однажды, нам придется вновь стоять лицом друг к другу, это будет отдавать приятными воспоминаниями, а не болью.