Ирландские чудные сказания

Глава пятая

Поутру, когда сели завтракать, объявили приход четверых церковников; вошли они, и король глянул на них с суровым осуждением.

— Это что же такое — странствие по воскресеньям? — спросил он грозно.

Святой брат — щеки впалые, узкий лоб, пальцы неловкие, заплетаются, глаза глубоко посаженные, ядовитые — заговорил за всех.

— Верно, — сказал он, и пальцы правой руки вцепились в пальцы левой и удавили их до смерти, — верно, мы нарушили правило.

— Объясняйтесь.

— Нас поспешно направил к тебе наш владыка, Моласий из Дёвениша52.

— Набожный, святой человек, — перебил его король, — он не потерпит нарушения воскресенья.

— Нам велели сказать тебе вот что, — сказал угрюмый церковник и похоронил пальцы правой руки в левом кулаке, без всякой надежды на их воскрешение. — Таков был долг одного из братьев Девениша, — продолжил он, — загонять скот поутру до рассвета, и тот брат, выполняя долг, видел восемь пригожих юнцов, что сражались друг с другом.

— Поутру в воскресенье! — взорвался Дермод.

Церковник кивнул с суровым пылом.

— Поутру того самого священного дня.

— Излагай далее, — яростно проговорил король.

Но ужас схватил Бекфолу за сердце внезапными пальцами.

— Не надо ужасных рассказов по воскресеньям, — взмолилась она. — Не будет добра никому от подобных рассказов.

— Нет, это должно быть рассказано, жена моя милая, — сказал король. Однако церковник уставился на нее мрачно, безжалостно и продолжил рассказ, по королевскому знаку.

— Из тех восьмерых семеро были убиты.

— Они в аду, — сумрачно молвил король.

— Как есть в аду, — вдохновенно отозвался церковник.

— А тот, который не был убит?

— Он жив, — ответил церковник.

— Разумеется, — согласился король. — Излагай.

— Моласий велел похоронить тех семерых негодяев и снял с их нечестивых шей, поганых рук и без-благодатного оружия вес двоих человек в золоте и серебре.

— Вес двоих человек! — раздумчиво молвил Дермод.

— Да, столько, — сказал тощий церковник. — Ни больше ни меньше. И отправил нас выяснить, какая часть этого адского клада принадлежит братии Деве-ниша, а какая есть собственность короля.

И вновь вмешалась Бекфола — заговорила величественно, по-королевски, но живо:

— Пусть братия оставит себе все сокровище, ибо оно воскресное и никому удачи не принесет.

Церковник вновь посмотрел холодно — с суровым прищуром, близко посаженными серыми глазками, — и стал ждать ответа от короля.

Дермод поразмышлял, качая головой, словно доводу слева от себя, а затем кивая — будто доводу справа.

— Сделаем так, как советует милая королева. Да будет сотворен ковчег изощренной работы из того золота и серебра, отмечен днем моим и подписан моим именем, в память о моей бабушке, что породила агнца, лосося, а следом отца моего, Ард Ри53. А то, что останется, пусть пойдет на пастырский посох чеканный в честь Моласия, набожного человека.

— Но рассказ не окончен, — проговорил угрюмый церковник с подбородком-острием.

Король завозился с добродушным нетерпением.

— Если продолжишь, — молвил он, — рассказ когда-нибудь кончится наверняка. Камень на камень — сложится дом, родное сердце, а слово за словом совьется рассказ.

Церковник весь облекся собою и сделался тощ и зловещ. Прошептал:

— Помимо того юнца по имени Фланн, которого не убили, был там и другой человек — при битве и нарушении воскресенья.

— Кто же тот человек? — спросил, тревожась, владыка.

Церковник навострил подбородок, а следом боднул лбом.

— Жена короля, — вскричал он. — Женщина по прозванью Бекфола. Вот эта женщина! — проревел он и указал тощим, негнущимся, бесконечным пальцем на королеву.

— Чтоб мне! — вымолвил король, вперяясь в королеву.

— Если она и вправду женщина! — неистовствовал церковник.

— Что ты хочешь сказать? — в гневе и ужасе переспросил король.

— Либо женщина этого мира, и тогда ее б наказать, либо женщина-сида, и тогда ее б изгнать, но в это священное утро была она среди сидов и обнимала Фланна.

Король рухнул в кресло ошеломленно, переводил взгляд с одного на другого, а затем обратил незрячий, затуманенный страхом взор на Бекфолу.

— Правда ли это, трепет сердечный? — пробормотал он.

— Правда, — сказала Бекфола и стала вдруг в глазах короля белизной и недвижностью. Он указал на дверь.

— Уходи по своим делам, — запинаясь, вымолвил он. — Иди к Фланну.

— Он ждет меня, — отозвалась Бекфола с гордым стыдом, — и мысль о том, что должен он ждать, сокрушает мне сердце.

И вышла она из дворца. Покинула Тару, и во всей Ирландии и на всем белом свете живых не видали ее с тех пор — и не слыхали о ней.

Потасовка в Аллене