Ирландские чудные сказания

Глава вторая

Сказывал Кариде:

Женой Монгана была в ту пору Бротирна — Пламенная. Женщина пылкая и неистовая: кровь внезапно приливала к ее щекам, и она, с виду лилия, вдруг превращалась у всех на глазах в розу, за это и назвали ее Пламенной. Любила она Монгана восторженно и самозабвенно — Пламенной ее прозвали еще и за это.

Но был некий расчет даже в самых безудержных ее порывах: пусть и захватывал ее восторг влюбленности, он же и мучил ее — как всех, кто любит великих людей этой жизни и стремится стать равным там, где равенство невозможно.

Ибо муж ее был одновременно и больше себя самого, и меньше. Меньше себя самого он был, потому что он — Монган. Больше себя самого — потому что давно исчез из мира людей. Скорбь по нему спели, погребальные торжества отыграли много-много лет назад, и Бротирна чуяла в нем тайны, опыт, знания, в коих не находилось ей места и коим она люто завидовала.

И потому постоянно задавала ему мелкие простые вопросы касательно всего на свете.

Взвешивала все сказанное, по любому предмету, а когда разговаривал он во сне, Бротирна прислушивалась к его грезам.

Знание, почерпнутое ею из этих слушаний, мучило ее куда жутче, нежели удовлетворяло, ибо имена других женщин не сходили с уст его, иногда в словах нежности, иногда с проблесками гнева или отчаяния, и во сне говорил он запросто о людях, каких упоминают сказители, но умерших много веков назад. От этого смущалась она и преисполнялась самой яростью любопытства.

Среди имен, какие супруг ее произносил, было одно, кое появлялось чаще прочих и звучало с томлением, любовью и тоской, и о нем думала она чаще всего: то имя — Дув-Лаха. Пусть и спрашивала Бротирна у Кариде, своего сказителя, и допытывалась у него, ничего не удавалось ей узнать о женщине, когда-то известной под имени Черная Утка. Но однажды ночью, когда Монган вроде бы говорил с Дув-Лахой, он упомянул ее отца — Фиахну Дув мак Деманя90, и сказитель пояснил, что со смерти того короля минуло без счету лет.

Впрямую попросила она тогда мужа поведать историю Дув-Лахи, и под влиянием их взаимной любви он пообещал когда-нибудь все ей выложить, но всякий раз, стоило ей напомнить ему об обещанном, он смущался и говорил, что расскажет ей все погодя.

Шло время, и бедная Пламенная ревновала к Дув-Лахе сильней и сильней и все меньше сомневалась: узнай она, что произошло тогда, станет полегче ее измученному сердцу и натешится ее совершенно естественное любопытство. А потому ни единой возможности не упускала она, чтобы напомнить Монгану о его обещании, и с каждым разом подтверждал он данное слово — и откладывал на потом.