Ирландские чудные сказания

Глава четырнадцатая

Долгий, нелегкий был путь, ибо, хоть мак ан-Дав и был крепок сердцем и добр волею, все же не всякий способен нести на спине человека из Ольстера в Лейнстер и не заболеть. Тем не менее, если без отдыха гнать свинью или сказ, рано или поздно окажутся они там, куда хочешь загнать их, а человек, что переставляет ноги, одну за другой, одну за другой, выберется из дому и придет наконец к кромке моря и к краю земли.

Добрались они в Лейнстер в разгар праздника на Маг-Лиффи, и пришлось им спешить и двигаться без передышки, чтобы успеть, и так пришли они к ма при Келл-Комань, и смешались с толпой, что собиралась на праздник.

Велико и радостно было стечение людей вокруг них. Юноши и девицы не держали друг дружку за руки, лишь когда обнимались. Шли взрослые ядреные женщины, и не болтали они, лишь когда набивали друг дружке рты яблоками и пирогами с мясом. Шли юные воины в зеленых, пурпурных и красных плащах, что плескали на ветру у них за спинами, и не смотрели те воины презрительно на бойцов постарше, лишь когда бойцы постарше сами смотрели на юных. Шли старые воины с бородами длиною в ярд, что плыли у них за плечами, как пучки соломы, и не лелеяли они сломанную руку или пробитый череп, лишь когда лелеяли раны на животе или ногах. Шли стайки молодух, что хихикали, покуда хватало дыхания, и сияли улыбками, когда дух перехватывало. Шли ватаги мальчишек, что тайком перешептывались и показывали пальцами во все стороны разом, а то вдруг срывались на бег, словно табун шальных лошадей. Ехали дяди в телегах, набитых жареным мясом. Женщины с крынками медовухи, женщины с молоком и пивом. Люди обоих разновидностей с башнями на головах, те капали медом. Дети с корзинами, полными красных яблок, старухи-торговки с морскими гадами в панцирях и вареными омарами. Люди, что продавали хлеб двадцати сортов, с маслом поверх. Торговцы луком и сыром, а также те, кто сбывал части доспехов, пустые ножны, рукояти копий и ремни для нагрудных пластин. Люди, что стригут волосы, или пророчат удачу, или купают в горячей воде из котла. Те, кто наделяет подковами коня или вышивкой плащи; те, кто снимает пятна с меча, или красит ногти, или торгует борзыми.

Великое радостное собрание стекалось на праздник. Монган со слугой его присели на травянистый взгорок у дороги и наблюдали за толпами, валившими мимо.

Тут-то Монган глянул направо, откуда шли люди. Натянул капюшон плаща на уши и на лоб.

— Ахти мне! — сказал он встревоженным басом. Мак ан-Дав повернулся к нему.

— Живот заболел, хозяин?

— Нет, — ответил Монган.

— Отчего тогда издал ты этот зверский утробный рык?

— Это я подал знак, — ответил Монган.

— Как бы то ни было, — отозвался мак ан-Дав, — в чем дело?

— Глянь на дорогу по эту сторону и скажи мне, кто едет, — велел хозяин.

— Какой-то вельможа с дружиной.

— Это король Лейнстера, — сказал Монган.

— Тот самый, сказал мак ан-Дав с громадной жалостью, — тот самый, что забрал твою женщину! И, — взревел он с непревзойденной лютостью, — тот, кто и мою жену взял в той же связке, а она в нее не увязана!

— Тсс, — сказал Монган: кто-то, услышав крик, остановился перевязать сандалию, а может — подслушать.

— Хозяин, — промолвил мак ан-Дав, когда дружина поравнялась с ними и пошла дальше.

— Что, добрый друг мой?

— Позволь мне кинуть маленький камешек в короля Лейнстера.

— Не позволю.

— Самый маленький, маленький камешек — всего лишь раза в два больше моей головы.

— Не позволю, — повторил Монган.

Когда король исчез из виду, мак ан-Дав застонал, утробно и грустно.

— Охом/ — вскричал он. — Охон ио годе![15] — сказал он.

Человек, перевязывавший сандалию, проговорил:

— Тебе больно, мил-человек?

— Уходи, — сказал мак ан-Дав, — уходи, плосколицый ты проныра.

— Не осталось в этой стране вежливости, — буркнул странник, отошел на достаточное расстояние и оттуда метнул в нос мак ан-Даву камень — и попал.