Чешуя

«Всем всё равно»

— Антон!

Напряжённый голос отца заполнил коридор.

— Антон!

Такой голос не сулил ничего хорошего.

Мальчик съёжился за креслом, надеясь, что, может быть, вот сегодня отец его не найдёт.

— Мать твою, Антон! — голос из напряжённого стал злым. Глубоким, сильным. Тёмным и густым. Антон видел по телевизору, как льётся мёд, вязкий и тягучий. Вот и голос у отца становился таким. Только не золотисто-коричневым, а чёрным.

Громыхнула распахнувшаяся дверь в детскую.

— Я тебя предупреждал, Антон!

И правда, предупреждал.

Мальчик задержал дыхание, мечтая слиться с креслом. Но мягкая пыльная защитная стена уже полетела в сторону.

— Почему опять двойка? Ты тупой⁈ Тупой, да⁈ Тупо-о-ой!

На кухне мама беззвучно плакала, механически продолжая мыть посуду. Конечно, она тоже виновата. Совсем забыла, что Гена не ест по вторникам картошку. Ну что ей, дуре, стоило вспомнить вовремя и приготовить рис или гречку? Хотя гречку тоже не надо: вчера же ели. Ну, макароны. Капусту тушёную. Перловку. Что угодно! Что угодно, чтобы Антошу не… чтобы Антоша не плакал.

Ночью Антон смотрел в стену. Смотреть в потолок интереснее: там старые звёздочки, которые дедушка подарил, пока жив был, но лежать на спине было слишком больно.

По стене медленно-медленно полз светящийся слизняк. Куда он ползёт? Домой? Интересно, он тоже сердится, когда его сын получает двойки?

Дурак, нет у них никаких двоек! И школ нет. Да и сына нет.

…иногда Антон хотел, чтобы и его не было.

Это началось, когда Антону исполнилось шесть. Пока он был совсем маленьким, папа и мама часто смеялись, держались за руки и даже — фу-у-у! — целовались. Каждые выходные в гости приходили нарядные весёлые тёти и дяди. Приносили роботов, машинки и шоколадки и тоже часто смеялись.

А потом у папы появилась вторая тень. У второй тени были красные глаза и большая страшная улыбка.

Антон пытался рассказать маме, но та только смеялась:

— Тебе кажется, мой хороший! Помнишь, мы вчера кино смотрели страшное? Вот там была злая тень, а у папы такой нету.

Мама была не права. Как это так: мама была не права? Антон пытался не смотреть на тень: вдруг мама всё-таки права, и это ему, Антону, кажется? Взрослым ведь лучше знать.

А потом отец впервые ударил маму. С тех пор Антон никогда не называл его папой. Лучше бы звать его Геной — как тот крокодил в мультике, только злой. Но отец ударил и его, когда он попробовал сказать ему «Гена».

Мама много плакала. Отец первое время извинялся, целовал ей руки, носил цветы. Потом перестал. А его вторая тень смеялась и смеялась. И иногда подмигивала Антону.

Отец научился говорить маме такие слова, от которых она перестала улыбаться. Нет, никаких ругательств из тех, что иногда повторяли мальчишки в садике и взрослые парни на скамейке во дворе. Слова вроде как были обычные, но Антон видел, как от них мама становилась печальнее, слабее и тише.

Родители больше не смеялись вместе — только отец иногда, не держались за руки и не целовались. Никаких посиделок у телевизора по вечерам. В восемь ноль-ноль Антона закрывали в детской, а родители запирались в своей спальне, и почему-то ему казалось, что там происходит что-то очень плохое.

Когда он пошёл в первый класс, мама уже умела закрашивать синяки так, что их почти не было видно. В гости к ним больше никто не приходил. А Антон твёрдо знал, что такое расписание, порядок и уважение.

Отец говорил:

— Ты сам во всём виноват. Делай всё как надо — и я тебя не трону. И не вздумай никому жаловаться. Всем всё равно. А скажешь кому — я твою мать прибью.

И Антон молчал.

Иногда отец отключался. Вот сидит с недовольным лицом, ест мамин суп — и вдруг роняет голову на стол. Но беспокоить его нельзя: мама однажды попробовала его разбудить, он тут же вскочил и принялся лупить её. Страшно. Молча. В кровь.

Когда это случилось, Антон закричал и выбежал в подъезд. Стучал в двери, звал на помощь. Но никто ему не открыл. Отец прав: всем всё равно.

Когда ему стукнуло восемь, отец сломал ему руку за то, что сын попросил не бить маму в день её рождения. Мама плакала и наедине просила Антона никому не рассказывать, что случилось.

— Скажем в больнице, что ты упал, ладно? Пожалуйста, мой хороший! Папа нас любит, просто у него был тяжёлый день… а я сама виновата…

Чтобы мама перестала плакать, он согласился.

Когда Антону исполнилось одиннадцать, отцовская тень в первый раз заговорила с ним.

— Хочешь избавиться от «крокодила Гены», мальчик?

Антон развернулся в постели, поморщился от привычной боли в исполосованной ударами ремня спине и с недоверием уставился в темноту своей комнаты. На полу светились красным знакомые жуткие глаза.

— Ну, чего тебе? — шёпотом спросил он.

— Хочешь избавиться от «крокодила Гены», мальчик? — повторила тень.

— Как?

Тень усмехнулась и зашлась в беззвучном хохоте.

— Я расскажу. Только слушайся меня.

На следующий день Антон стащил на кухне большой мясной нож. Спрятал, по совету тени, в сиденье кресла, подпоров край обивки.

Ночью тень сказала:

— Жди год.

— Это долго!

— Так надо.

— Ну, и что мне делать?

— О, это просто, мальчик. Тебе надо только одно: ненавидеть «крокодила Гену».

Это и правда было просто. Антон и так ненавидел голос отца, взгляд, улыбку, одежду, походку, запах его одеколона — всё-всё.

А весной мама утонула.

Отец вывез их на природу, далеко за город. Приказал им с мамой собирать мелкие белые цветочки. А потом мама провалилась в ледяную протоку. Антон побросал цветы и побежал спасать её.

— Мама! Мама!

Она билась в воде и звала на помощь.

Отец перехватил его у самой воды. Сжал плечо так, что кости захрустели, и сказал:

— Бесполезно. Видишь, какая тварь её схватила?

Антон сквозь слёзы видел гибкие корни, опутавшие мамины ноги и утаскивающие её вниз. Он пытался вырваться, но не сумел. Отец быстро разозлился, швырнул его на землю и приложил головой о камень.

— О тебе же забочусь, тупой!

Пришёл в себя он уже дома. Прислушался: мама не возилась на кухне, не шуршала веником в коридоре, не сидела в ванной. Её не было. Совсем.

У Антона сильно болела голова, рука плохо слушалась, почему-то ныл правый бок. Но всё это было неважно.

Он смотрел в потолок сухими глазами и чувствовал, как внутри него что-то смерзается ледяным комом.

С утра отец велел ему готовить завтрак. Антон поставил чайник и посмотрел отцу в глаза.

— Не смей! — рявкнул отец.

И тут же отключился.

Тень, распластанная на холодильнике, сказала:

— Неси нож.

Антон молча сходил за почти забытым в недрах кресла ножом.

— Хорошо. Теперь отрезай меня. Вот тут. И здесь. Вот тут. И тут. Молодец.

Закончив, Антон остался стоять рядом с отцом. Внимательно смотрел на него. Сколько у него седых волос. Какие глубокие морщины. Он такой старый. Как просто ударить его ножом. Прямо в горло. Он не успеет проснуться.

Антон крепче перехватил нож.

— Сейчас нельзя, — сказала тень. — Ночью. Всё будет ночью.

И беззвучно засмеялась.

Очнувшийся отец без слов поднялся и ушёл в спальню. Просидел там до полуночи.

В полночь тень шепнула Антону:

— Пора идти. Сегодня с «крокодилом Геной» будет покончено.

Отец вышел из комнаты и молча стал собираться.

— Идём, идём, — говорила тень. — Нам надо на старый мост. Нож можешь не брать.

Старый мост — это на другом конце города. Идти долго придётся.

— А, ерунда! — сказала тень. — Смотри! Отец развернулся и ушёл в спальню. Через полминуты вернулся с телефоном и позвонил в такси. Он говорил с диспетчером, даже улыбался, но его лицо оставалось пугающе неподвижным. Антону стало страшно, впервые со смерти мамы.

Они без проблем доехали до старого моста. Тень всю дорогу смеялась и комментировала всё, что видела за окном. Антон смотрел прямо перед собой и молчал. Отец молчал тоже.

Потом они медленно поднимались на мост, и тень шептала:

— Просто столкни его в воду. Он не будет сопротивляться. Не так и страшен «крокодил Гена», а? А потом мы с тобой заживём!

На мосту было пусто и очень ветрено.

Отец неуклюже взобрался на каменные перила и сгорбившись уселся на них.

— Толкай.

Антон подошёл к отцу.

— Толкай!

Сердце билось где-то в горле. Почему-то тяжело было дышать.

— Ну же!

Он сглотнул и нерешительно поднял руки. Отцовская спина такая широкая.

— Он нарочно твою мать туда увёз! Он хотел, чтоб она умерла!

Антон вскрикнул и изо всех сил пихнул отца в спину. Тот мешком полетел вниз.

— Молодец! А теперь давай…

Чудовищная вспышка света чуть не выжгла Антону глаза. Он повалился на холодный камень и зажмурился. Мост под ним ощутимо вздрогнул. А что, если это отец возвращается⁈ Трясёт мост, лезет из воды? Нет! Нет! Нет!

Потом в звенящей холодной тишине кто-то сказал:

— Эй, пацан, ты как?

Антон с трудом заставил себя поднять голову и открыть глаза. Перед ним стоял почти взрослый кудрявый смуглый парень.

Из темноты кто-то спросил:

— Как он, Полоз?

— Вроде понимает меня, — отозвался парень.

— Хорошо! А я тёмного двойника уже запечатал!

Парень по имени Полоз протянул руку, и Антон нерешительно принял помощь.

Из темноты вышел высокий мужчина. Он подбрасывал на ладони поблёскивающее в слабом лунном свете кольцо.

— Жалко продать нельзя! Ты как, пацан? К твоему папаше пристал тёмный двойник. Вот где-то подобрал родитель твой такую — ну, или похожую — цацку. И чем-то двойник его зацепил. Как давно он изменился?

— У него тень вторая появилась. С красными глазами. Это двойник?

— О, так ты видящий? Да, это двойник. Так сколько у него эта тень была?

— Шесть лет…

Полоз присвистнул, а мужчина удивлённо охнул.

— А, так двойник тебя готовил! — он хлопнул себя по лбу. — Раз ты видящий. Поня-я-ятно.

— Что понятно?

Антон колотила дрожь. То ли от холода, то ли ещё от чего.

— Тень с тобой говорила?

— Да…

— Предлагала к тебе прирасти? Ты для двойника куда лучше подходишь, чем обычный человек.

— Нет… не знаю… я отца с моста скинул, — прошептал Антон.

Потом развернулся — и его вырвало.

Двое странных незнакомцев долго-долго расспрашивали его обо всём, что случилось с момента появления красноглазой тени.

Когда небо посветлело на востоке, парень по имени Полоз спросил:

— Ты в детский дом хочешь, пацан?

Антон помотал головой.

Полоз велел ему подождать, отвёл мужчину в сторону, и они о чём-то тихо, но оживлённо поговорили.

Когда они вернулись, мужчина сказал:

— Я кое с кем переговорю, тебе опекуна назначат. Это мой друг, Шпиль. Он хороший человек, и видящий вдобавок. Шпиль племянницу воспитывает — Полоз вот считает, что он сможет, и о тебе позаботиться. Пойдём, парень!