Чешуя

«Никаких оправданий»

Пашке часто снился пожар. Сначала дым. Потом огонь. Огонь охватывал комнату постепенно, расцвечивая оранжево-жёлтым обои, шкаф, шторы.

Иногда Пашка героически бросался в пламя и вытаскивал кашляющую от дыма мать и испуганную заплаканную сестрёнку.

Но чаще он лежал, скованный неодолимым параличом. Не страхом, нет. Неспособностью двигаться. Беспомощностью.

В реальности в его комнату ввалился сосед, дядя Лёня, вытащил обмякшего мальчишку, вызвал «скорую». Потом все говорили, что Леонид — герой. Выбил дверь, спас мальчика! Жаль, его мама и сестра погибли.

Пашка стискивал зубы до боли. Надо молчать. Пусть думают, что дядя Лёня такой крутой. Только Пашка знает, что Леон струсил сунуться дальше, в глубину квартиры. Туда, где задыхались в дыму мама и мелкая Ритка.

Трус.

Подлец.

Чтобы искупить свою вину, Леон оформил опеку над спасённым мальчишкой. У Пашки была бабушка, но старушка была настолько древней, что ей никто бы не доверил ребёнка. Пашка, конечно, был рад, что его не сдали в приют. Но если Леон рассчитывал, что в благодарность он простит ему маму и Ритку, то он никогда не ошибался сильнее.

Пашка просыпался, судорожно вздрагивая. Потом часами лежал, глядя в темноту. Он отомстит. Обязательно отомстит, и тогда станет легче. Надо только подождать.

Через несколько месяцев они с Леоном переехали на другой конец города. Пашка перевёлся в новую школу. Ничего интересного: такие же малолетние идиоты, как и в прежней. Сразу после пожара он подрался с пацанами во дворе, решившими, что дразнить его сироткой — хорошая идея. Сломанный нос, порванное ухо и разбитая голова убедили их в обратном. Леон пробовал говорить с ним, но Пашка смотрел волком и так молчал, что было понятно: будет драться и дальше. Если надо, то насмерть. И жаловаться ему, дядя Лёне, не будет. Никому не будет.

В новой школе его пробовали задирать из-за фамилии. На главного остроумца Пашка кинулся молча и страшно. Повалил и бил. Куда придётся, но в каждый удар вкладывая всю ярость прошедшего года, за всё: за пожар, за похороны, за лживую жалость Леона. И за то, что он сам ничего не может с этим сделать. Кто-то попытался вмешаться — Пашка вцепился в него и чуть не задушил.

Уже дома понял, что ему больно ходить, а на правом боку здоровенный синяк: видимо, пнули. Плевать. Языкастым пацанам досталось куда больше. Теперь не тронут. Пашка усмехнулся отражению: пусть боятся.

Была с Леона и ещё одна польза: он, как и сам Пашка, был видящим. Ещё в старом доме он начинал понемногу учить юного соседа. А после переезда взялся за обучение всерьёз.

Пашка учился по полной. Всё знать. Всё уметь. Не только знаки. Видящий, с точки зрения Пашки, должен быть сильным и самостоятельным. Ни от кого не зависеть и ничего не бояться. Он одинаково усердно учился и драться, и плавать, и готовить, и варить зелья типа невидимых для людей чернил. А ещё — разбирать схемы в старых дневниках видящих, читать на латыни, на английском и на немецком, составлять сложные знаки и защитные контуры.

…если как следует набегаться и учиться до изнеможения, то, может быть, не увидишь во сне огонь.

В новом классе было трое видящих. Но скрывать это не получалось только у тощего Эдика Петрова. Он то и дело таращился на «рыбок», мушек, котов и тени. Пашка временами украдкой смотрел на Петрова со смесью слабого интереса и снисходительного высокомерия: одноклассник с таким детским восторгом глядел на существ, что казался совсем малышом.

Весной Пашка случайно услышал, как Кузьмин со своей компашкой достают Петрова. Сначала пожал плечами и хотел пойти по своим делам. Но шавки Кузьмина явно задумали что-то нехорошее: в выкриках слышалась злая азартная радость, от которой Пашке захотелось оскалиться.

Забьют несчастного.

Пашка сунул телефон в карман и зашёл за угол, откуда доносился шум.

— Вы чё тут делаете? — негромко, с ленцой в голосе спросил он. — Орёте, как черти, мешаете мне уровень пройти.

Шавки Кузьмина, торопливо подтягивая приспущенные штаны, затявкали:

— Уходи!

— Вали отсюда, Зверь!

— Мы тут педика учим — не твоё дело.

Сейчас Зверев уйдёт — и они сделают, что задумали. Петров, скорчившийся у ног Кузьмина, поднял голову и посмотрел на Пашку глазами раненного щенка.

Пашка секунду вглядывался в лицо одноклассника, «украшенное» синяком, а потом встряхнулся и сказал:

— Отвалите от него, уроды.

Усмехнулся, готовясь броситься на любого, кто подойдёт ближе.

Банда Кузьмина попятилась.

— Сам отвали!

— Эй, ты чё, больной⁈

— Да ну его на хрен!

— Он, может, тоже педик!

Он уронил сумку на землю. В руке остро заточенный карандаш. Прищурился, глядя на Кузьмина: в глаз? В шею?

Оскалился:

— Ну, кто первый⁈

Кузьмин побледнел.

— Ты чё…

— Да он чокнутый…

— Валим! Валим!

Шавок как ветром сдуло.

Пашка смотрел им вслед: жалкие твари. Сплюнул, поднял сумку и похлопал по плечу неподвижного Эдика.

— Идти сможешь?

Петров еле-еле сумел сесть и прошептал:

— Да… наверное…

Поднял голову, посмотрел на Пашку как на героя.

— Ты где живёшь?

— В пятиэтажке, возле остановки…

— Хм, не дойдёшь. Ладно, давай к нам. Если Леон дома, он тебя полечит.

Пашка подставил плечо — и Эдик повис на нём.

Прошептал:

— Спасибо…

Чужая благодарность оказалась неожиданно приятной.

Вечером он долго думал: вот у урода Кузьмина есть банда. Да, они жалкие и трусливые, но они помогают лидеру. Слушаются его. Зависят от него.

Пашка решил: ему нужны свои. Те, кто будет смотреть на него, как Эдик, а не как Леон, жалостливо и лживо. Надо собрать свою банду. Нет, не сейчас, конечно. Возможно, через несколько лет. Пашка умеет ждать.

Свои должны ценить Пашку больше, чем всех остальных. Подумав, он решил, что в свою банду возьмёт видящих, которые ему чем-то обязаны. Или таких, у кого никого нет. Но только способных и готовых становиться сильнее. Зачем ему слабаки?

И Эдика возьмёт: силёнок у него не то чтобы много, но он за Пашку готов на всё. А это дорогого стоит.

Пашка учился у Леона ещё активнее. Если хочешь, чтоб за тобой пошли люди, ты должен быть сильным. Должен быть самостоятельным.

Пашка начал ходить на задания с учителем с десяти лет. Сначала совсем простенькие, но на практике всё иначе, чем в теории, так что Пашка безропотно разгонял мелких тварей и чертил примитивные значки.

В пятом классе он посветил Эдика в свою тайну, рассказал, что Леон ему не дядя. Что Леон — трус. Эдик, кажется, не поверил: конечно, Леон делает вид, что ничего не боится. Пашка и сам не раз задавался вопросом: почему Леон сейчас отважно кидается на любую опасность и не пасует даже перед мощными монстрами, то и дело возвращаясь в крови, со сломанными конечностями или перевязанной головой? Потом Пашка понял: Леон пытается оправдаться в собственных глазах за свою трусость. А может, пытается заслужить Пашкино прощение: мол, смотри, какой я молодец! Но зря. Пашка никогда его не простит. Никогда. Он обязательно отомстит. А потом сможет спать спокойно.

В тот же год Пашка выбрал себе имя для посвящения — Полоз. Он будет Великим Полозом, и в его глазах будет отражаться весь мир.

У Леона банды не было, но был приятель, Шпиль. Тот, насколько понял Пашка, брался за самые сложные и дорогие задания по всему миру, чтобы обеспечить сестру с дочкой и мать. Когда Шпиль приезжал в родной город, они с Леоном обязательно встречались. Шпиль привозил экзотические сувениры, странную еду и записи о монстрах со всего света. Пашка приходил с учителем и слушал, читал, смотрел.

Однажды, придя к Шпилю, Леон и Пашка застали там тощую девчонку с чёрными крашенными волосами и пирсингом в брови.

Девчонка смотрела исподлобья, но не боялась.

— Это моя племянница, Даша, видящая, — сказал Шпиль. — Это мой друг, Леон. И его ученик, Паша.

Девчонка была на год младше, но не казалась малявкой, как тот же Эдик порой.

Пашке она понравилась. Нет, не как девчонка. Как будущий член банды. Настороженная, колючая, резкая. Сильная. И наверняка много знает: Шпиль столько умеет, столько информации привозит из-за границы!

Года через три они с Леоном случайно спасли мальчишку, выловив на старом мосту тёмного двойника. Спасённого Антона пристроили к Шпилю.

К десятому классу он всё решил: они создадут банду под названием Змеи. Будут истреблять монстров, за деньги или из интереса — когда как. Не будут ни от кого зависеть и не будут никому подчиняться. Будут свободными, смелыми и сильными. Будут одной командой.

Леон предлагал Пашке-Полозу пойти в спецотдел, но он только отмахнулся. У него есть план, а всё остальное — к чёрту!

Весной они отправились усмирять речного дракона. Монстр забрался в протоку и уже утянул на дно человека, вздумавшего пройтись по тронувшемуся льду. Полностью растает дракон к концу недели, но за оставшиеся четыре дня может утопить ещё кого-то, потому Леон взялся зачистить речку.

Избавиться от этой твари в общем-то несложно, но нужно быть осторожным. Рассерженный дракон метко швыряется ледяными шипами, похожими на остро заточенные сосульки.

— Прикрой меня, я круг изгнания закончу! — велел Леон.

Полоз кивнул. Выставить защиту для него легче лёгкого. Но заскучать видящие не успели: оказалось, что драконов здесь три!

Дьявол!

Шипы летели, со свистом рассекая воздух. Защита рухнула за три минуты. «Сосулька» пробила куртку Полоза и больно оцарапала руку. Несколько шипов вонзились в землю рядом с ним.

Леон уворачивался от атак драконов и чертыхался: ещё бы — драконы вообще-то крайне редко заплывают в протоки, предпочитая простор реки. А тут целая компания!

Первого дракона уничтожили, запустив в него удвоенным уничтожением. Потом немного побегали по берегу. Второй дракон получил бутылку с «бензинкой» — и за секунду развеялся паром. Третий погонял их по берегу ещё с четверть часа, не давая сосредоточиться, но в итоге тоже схлопотал двойное уничтожение.

Леон неуклюже растянулся на грязной истоптанной земле.

— Эх, ногу подвернул!

Перед Полозом сверкал вонзённый в землю шип. Ещё полминуты — и он растает, как и остальные, оставив немного солоноватой воды.

Полоз выдернул шип. Какой острый.

Подошёл к Леону. Тот зашнуровывал ботинок, сидя на земле.

Это шанс. Такой бывает раз в жизни, и то не у всех.

Полоз коротко замахнулся и всадил шип в шею учителя.

Леон захрипел, давясь кровью. Вскинул руки к торчащему из горла шипу. Упал на землю, глядя на ученика.

Наверное, хотел спросить: за что? А может, всё понял.

Шип истаял. Кровь, удивительно тёмная, совсем не как в кино, залила куртку и свитер Леона. Он уже не трепыхался. Еле заметно шевелились губы: то ли сказать что-то хотел, то ли уже агонизировал.

Полоз стоял над телом учителя и не чувствовал холодного ветра с реки. Не чувствовал, как замерзают руки. Ничего не чувствовал.

Вечность спустя он позвонил в спецотдел и отстранённым, тусклым голосом сообщил, что речной дракон убил Леона.

Потом были допросы и ненужные соболезнования. Кажется, следователь из спецотдела чуял, что в смерти Леона что-то не так, но обвинить его ученика, осиротевшего, как следовало из документов, во второй раз, не решился.