Чешуя

«Никому не помогай»

Мать привезла Дашу к бабушке, пьяно улыбнулась и сказала:

— Ну, ты, это, поживи с бабой, ладно?

— А когда ты приедешь за мной?

— Скоро, доча, скоро!

Мать больше не приехала. Нет, вопреки бабкиным предсказаниям она не потравилась палёной водкой, не выпала из окна, её не зарезал пьяный собутыльник. Просто не приехала.

Даша часто слышала, как бабка ругается с матерью по телефону, а потом шёпотом называет её нехорошими словами и капает в кружку с чаем резко пахнущие капли.

Даша понимала, что бабушке она не очень-то нужна. Та ведь была ещё нестарая: любила наряжаться и ходить с подружками в театр и в кафе. Но с пятилетней внучкой не разгуляешься. Так бабка говорила подругам по телефону, громко вздыхала, ругала непутёвую дочь и жаловалась на диковатую внучку.

А как не быть диковатой, если с самого раннего детства Даша чаще играла со светящимися мушками и бабочками, чем с другими детьми? Матери было всё равно: она начала пить, потому что их бросил Дашин папа. Сама девочка его не помнила — ушёл он очень давно.

Она пробовала показывать матери и её друзьям прозрачных котов, ярких рыбок и светящуюся мошкару, но те лишь отмахивались да хихикали: мол, не белочка — и ладно. А один из маминых приятелей — огромный и пучеглазый — зашёл к ней в комнату и долго, страшно смотрел на притихшую девочку. Потом наклонился близко-близко и, еле ворочая языком, прохрипел:

— Никому… ик… не говори… молчи! В дурку пос-с-садят… ик…

Даша испугалась и на всякий случай ничего никому не говорила. Вообще. Целый месяц. Мать не заметила, а её новые друзья решили, что девчонка немая.

Как-то мать почти не пила целых три дня. Разогнала приятелей, кое-как сделала уборку и даже пыталась готовить. Пригоревшие кислые оладьи, пережаренные дешёвые котлеты, сыроватая картошка — Даша всё съедала и радовалась. В садике её, конечно, кормили, но попадала она туда нечасто. Мать забывала её отводить, а сама она добраться до садика не могла — до него надо сначала ехать на автобусе, а потом идти пешком через гаражи и страшный пустой парк, где водились жуткие пляшущие тени и живые статуи без лиц. Да и приготовленное мамой казалось особенным. Пусть и было невкусно.

Даша думала, что началась «нормальная жизнь», про которую говорила заходившая несколько раз бабушка. Бабушка морщилась, глядя на грязные полы, немытую посуду, непричёсанную внучку и нетрезвую дочь. И спрашивала:

— Когда ты начнёшь нормальную жизнь, Лариса⁈

Мать улыбалась и разводила руками.

И вот она, нормальная жизнь!

Потом приехал дядя. Даша сначала испугалась, спряталась в шкаф: там она отсиживалась, когда мамины гости затевали драки.

Но дядя Юра оказался добрым. Он привёз ей красивую куклу, плюшевого зайца и большущую шоколадку! И улыбался совсем не как мать. Его улыбка была светлой и яркой, а её — бледной и ненастоящей.

Дядя Юра сводил племянницу в магазин. Купил ей три красивых платья, сумочку с нарисованными котятами, кучу резиночек, фломастеры, альбом. А ещё корону как у принцессы, браслетик, ещё одну куколку с чемоданчиком, полным одежды, туфельки, цветной пластилин, розовый шарик с пингвином — столько всего, что она заплакала прямо в торговом центре.

Дядя Юра не стал ругаться. Опустился на корточки рядом с ней и негромко спросил:

— Что случилось, Даша?

Она помотала головой и продолжила плакать, прижимая к груди сумочку и куклу с чемоданом. Остальное дядя разложил по пёстрым пакетам и нёс сам.

— Ты кушать хочешь, Даш? Пошли пиццу поедим? Или что ты любишь?

Она заплакала ещё громче.

Рядом стали останавливаться люди. Кто-то спросил:

— Это ваша девочка?

— Да, моя, — ответил дядя Юра. — Даша, милая, что такое? Устала?

Он взял её на руки, поднял и стал укачивать. Она обняла его, неловко прижав игрушки, и уснула.

Проснулась уже в кафе. Дядя составил её игрушки на диванчик рядом с ней, купил ей пиццу и уже подтаявшее мороженое, а сам негромко беседовал с незнакомой тётей, которая почему-то называла его странным словом «шпиль». У тёти была чуднáя причёска: тут коротко, там длинно — и блестящая кнопка на брови. Но выглядела она круто.

Увидев, что Даша проснулась, крутая тётя улыбнулась и ушла. Даша долго смотрела ей вслед: незнакомка так красиво двигалась, будто танцевала на каждом шагу.

— Кто это, дядя Юра?

— Моя подруга. Ты кушай, Даша. Потом домой поедем.

Она ела медленно-медленно: домой совсем не хотелось. Дядя Юра не торопил, как иногда торопила мать, ждал и улыбался.

Когда они вышли из торгового центра, девочка спросила:

— А ты с нами навсегда останешься?

— Нет, милая, мне уже надо ехать. Думал, дольше получится отдохнуть, но — увы. Работа зовёт. Надо денежки зарабатывать, чтобы помогать твоей бабушке и вам с мамой.

Даша погрустнела. Наверняка, как только дядя Юра уедет, всё хорошее кончится.

Так и вышло. Через день после отъезда дяди мать снова напилась. Потом появились её приятели. А ещё через день от дядиных подарков остался только браслетик, который Даша спрятала под матрас. А мать почему-то всё время ругала дядю Юру: мол, будет её жизни учить, чокнутый придурок! А ведь всё время улыбалась ему, пока он был тут.

Даше стало обидно за дядю, и она крикнула матери, чтобы та не обзывала дядю — он хороший!

— А я что — не хорошая тебе⁈ — рявкнула мать и влепила дочке оплеуху.

Даша разревелась, мать тоже. Долго извинялась, обнимала и целовала её, но дочка ей больше не верила.

Через месяц у матери появился особый приятель — дядя Гоша. Ради него мать мыла волосы, подметала пол и красила губы старой помадой. А у него на плечах жила змея. Жуткая невидимая змея. С двумя головами без глаз. И, кажется, никто-никто её не видел.

Даша спряталась в шкаф, а когда дядя Гоша попытался её достать, стала плакать и отбиваться.

Мать обещала приятелю с ней поговорить. Гоша ушёл, мать выманила её из шкафа и стала спрашивать, что не так.

Даша пыталась описать маме змею без глаз.

— Она страшная! Она тебя укусит, мама!

— Ну что ты говоришь такое? Нет там никакой змеи, Даша! Не выдумывай!

— Есть, мама! Слепая змея! С двумя головами! Скажи дяде Юре! Он увидит!

— Не выдумывай! Нет никаких змей!

— Есть! Слепая змея!

Потом вернулся Гоша и сказал, что она «психическая» и что Лариса должна выбрать, с кем ей жить: с ним или с этой «психичкой».

Утром мать сунула немногочисленные вещи Даши в сумку и отвезла её к бабушке.

— Ну, ты, это, поживи с бабой, ладно?

— А когда ты приедешь за мной?

— Скоро, доча, скоро!

…Через год Даша перестала ждать мать. Бабушка кормила, одевала, водила в садик, а потом в школу. Жаловаться было не на что. Но Даша почему-то постоянно чувствовала себя никому не нужной. Одинокой.

Бабушка хотела вырастить из внучки куколку — милую, добрую отличницу в платьице. Но у Даши быть милой куколкой никак не получалось.

Поэтому бабка всегда была недовольна.

— Не называй меня «бабушка»! Я — Ираида Петровна!

— Ты в моём доме живёшь — слушайся!

— Не смейся громко.

— Платье порвала⁈ У меня их что, тысяча⁈ Зашивай!

— Вырастешь беспутной, как мать!

— Не плачь.

— Зачем носишься по улице? Ты девочка — ходи красиво. Никто тебя замуж не возьмёт!

— Не кричи.

— Веди себя прилично!

Бабка выпорола её лишь раз: когда увидела, как внучка играет с невидимым котом. Била и повторяла:

— Ты дура? Ты больная, как мать? Да⁈

Даша онемела на месяц. Больше бабка её не трогала. Могла оставить без обеда и ужина. Запереть в комнате. Не разговаривать пару дней. И постоянно повторяла:

— Я из-за тебя и твоей матери постарела раньше срока.

Сначала эти слова пугали Дашу до слёз: она боялась, что бабушка совсем состарится и умрёт — и всё из-за неё, из-за Даши. Но скоро ей стало всё равно. Бабка так часто повторяла одно и то же, что внучку вскоре стало тошнить от слова «прилично» и многочисленных запретов.

Дядя приезжал каждый год. На день, на два, максимум — на три. Давал деньги бабке и ей, наверное, и матери тоже.

Привозил подарки — плюшевых зверей, шоколадки, платьица, краски и карандаши. Но это ерунда. Однажды вручил племяннице амулет. Сказал, что от светящейся и прозрачной мелочи эта подвеска защитит. А если появится что-то действительно огромное и опасное, путь Даша звонит ему. Она кивнула, записала номер и забыла.

Дядины визиты не радовали, ведь после его отъезда особенно остро ощущалось одиночество. А если не радоваться ему, то как будто всё нормально. Приехал — и приехал. Уехал — и уехал.

Она покрасила волосы в чёрный, сделала пирсинг и татуировку в виде знаков с подаренной дядей подвески. Бабка ругалась и орала, ну и что? Внучка кривила губы в ухмылке, от чего бабка орала ещё громче. Смешно.

Мать появилась, когда Даше стукнуло четырнадцать.

Бабка в тот день ушла к подружке. В дверь тут же робко постучали.

Даша глянула в глазок: какая-то тётка. Соседка, наверное. Открыла дверь.

И почти сразу узнала в потрёпанной тётке мать.

Та прищурилась, с недоумением разглядывая тощего подростка с неровно подстриженными чёрными волосами.

— А Даша дома?..

— Чё надо? — дёрнула плечом девчонка.

— Доча… ты?

— Ну?

— Ой, доча… ты как выросла! Какая… красавица…

— Чего тебе?

— Ой, а пусти домой, а?

— Это бабкин дом — не мой. Чего тебе?

— А ты чего, доча, сердишься, что ли?

Даша продолжала холодно смотреть на постаревшую женщину, выглядевшую старше собственной матери.

— Ой ладно, доча, ну не сердись. Я же хотела приехать! Но потом Гоша умер… — она зашмыгала носом. — А потом болела я. Я и счас, это, болею… помираю! Дай денег, а? Тебе же Юрик оставляет, да?

Даша секунду вглядывалась в жалкую фигуру на пороге, ища хотя бы след потусторонней сущности. Не нашла. Захлопнула дверь.

А через месяц Даша увидела за бабкиной спиной три дёргающиеся тени. Похожие она видела в парке возле садика, когда была совсем маленькой. Но те близко не подходили, а эти жутко дрыгались прямо за бабкой.

Характер у бабки испортился тут же. Она стала орать без повода, швырялась в Дашу едой: мол, жри! Выкинула все внучкины вещи с балкона. Много пила: чай, молоко, воду из-под крана. И, кажется, медленно раздувалась. Это отёки или…?

Даша гадала два дня, а на третий позвонила дяде. Тот не на шутку встревожился. Сказал, что сейчас в Аргентине — приедет, как только достанет билет на самолёт. Обещал позвонить знакомым, но через полчаса снова связался с племянницей: увы, все, кто мог бы помочь, не в городе.

— Придётся тебе, Даша, задержать дикие тени до моего приезда. Они в общем-то не опасны, если не к тебе пристали. То есть тебе вреда не причинят, а вот бабушку могут убить…

Даша вздохнула и согласилась.

Шпиль велел нарисовать над бабушкиной кроватью знаки, которые он сейчас фотографией пришлёт, и воткнуть что-нибудь металлическое в тени, когда бабушка уснёт, хотя бы гвозди или разогнутые скрепки. Это на время остановит процесс, а потом и он подъедет.

Даша очень хотела, чтобы дядя Юра приехал и сам всё сделал. Но понимала: времени мало — бабка может и помереть от этих теней. Как тот Гоша от слепой двухголовой змеи.