Ангелы плачут в июне

Глава 20

Полицейский участок мы покинули только вечером, уставшие и опустошённые. Домой возвращались молча. Разговаривать не хотелось, но тишина тоже угнетала, и я первой решилась её нарушить:

— Я звонила Алине. Галя пришла в себя. Думаю, ей больше ничего не грозит.

— В мире, где полно психов и маньяков, таких как твой отец и эта тварь? — огрызнулся крайне взвинченный Войнич, ему вся эта история далась очень непросто. — Как бы не так!

— В таком случае эта, как ты выразился, тварь права, и смерть — спасение от всех тягот жизни.

— Не понимаю, она столько лет работала в больнице и никто ничего не заметил. Как такое возможно?!

— Она ведь такой не родилась. Даже в детстве, когда обнаружила мать повесившейся в сарае, не бросилась никого душить. И потом, спустя годы, когда вытащила из петли собственную дочь-подростка, пытавшуюся свести счёты с жизнью, тоже ничего не произошло. А вот когда девушку через несколько лет изнасиловали и замучили до смерти какие-то отморозки, баба Варя сломалась — стала видеть спасение в смерти и жалеть, что остановила дочь в момент самоубийства, ведь тогда бы она просто умерла и избежала более ужасной участи.

— А Лариса ей просто под руку подвернулась?

— Можно и так сказать. Была как раз годовщина смерти Иры — её дочери. Баба Варя после работы зашла к Никольскому — она убиралась у него два раза в неделю. Хозяев не было дома, но для неё оставляли ключ. Закончила уборку и пошла в гараж за пилой — отпилить обломившуюся ветку дерева, зависшую прямо над входной дверью (ключи у неё тоже были). Что случилось дальше, я точно не знаю. Наверное, она услышала шум внизу, как-то смогла открыть люк и нашла Ларису. Сумку она бросила наверху, а вспомнив, что там есть термос с горячим чаем, вернулась за ней: хотела просто успокоить девочку, чаем напоить. Но Лариса была в невменяемом состоянии — металась, кричала, истерила, сумка перевернулась, из неё вывалились халат и фонендоскоп. Вот фонендоскопом она её и задушила, искренне веря, что спасает от дальнейших ударов судьбы. И Валю тоже она убила.

— Спасла, — скривившись, напомнил Алан. Он про Валю услышал только в участке. — Про неё ты мне ничего не говорила.

— Просто не знала, что эти случаи связаны. Оказывается, в ту ночь Варвара Сергеевна Михасёва тоже ночевала у сестры — приводила в порядок могилу дочери накануне годовщины смерти.

— Опять годовщина.

— Да. Она приехала ближе к вечеру и задержалась на кладбище допоздна, а когда возвращалась, встретила пьяную, расстроенную, рыдающую Валю со следами побоев на лице. Вероятно, она напомнила ей дочь, вот и случилось то, что случилось.

— Откуда ты знаешь такие подробности? Снова побывала в чужой шкуре?

— Да. Было довольно неприятно.

Алан нахмурился.

— Тебе достаточно подержать любого человека за руку, чтобы узнать о нём абсолютно всё, и ты на это даже разрешение не спрашиваешь! Разве это нормально? Даже для обыска нужен ордер!

— Я поступаю так только в крайних случаях и интересуюсь лишь определённой информацией, а не «абсолютно всем».

Спортсмен продолжал хмуриться. Я понимала, что его беспокоит.

— Расслабься, твои мысли я читать не собираюсь. Да и зачем? Ведь в них ничего не изменилось, верно?

— И не изменится, — он остановил машину возле нашего подъезда и посмотрел мне прямо в глаза. — Теоретически я понимаю, что ты ни в чём не виновата. Тебе тоже пришлось не сладко и, наверное, ты неплохой человек… Если бы ты была похожа на свою мать или бабушку всё было бы проще. А так я каждый раз вижу ЕГО глаза, ЕГО волосы, ЕГО наглую вызывающую улыбку и ничего не могу с собой поделать. Мне тяжело с тобой общаться. Я действительно старался быть беспристрастным, но…

Я отвернулась. В глазах защипало и, как назло, никаких отвлекающих острот на ум не пришло.

— Знаешь, я ведь не выбирала ни этих глаз, ни этих волос, ни даже родителей. Во всяком случае осознанно.

Теперь Алан тоже смотрел в сторону.

— Если бы я этого не понимал, давно бы уже… — он устало махнул рукой. — Не важно. А что значит, не выбирала осознанно?

Я вздрогнула, чёрт, вот опять: язык мой — враг мой!

— Поверь, объяснение тебе не понравится. Давай лучше сразу по домам, у нас был непростой день.

— Говори, — настойчиво потребовал Войнич.

— Это из той же серии, что и переселение душ! — Ещё одна попытка откосить.

— Я понял, продолжай.

— Существует теория, что Бог разделил себя на бесчисленное количество душ и создал человечество для того, чтобы через нас познать всё многообразие существующего опыта. Получается, в каждом человеке есть частица бога-творца. Нам даны его творческие способности и священное право выбора. Освободившись от физической оболочки, души оценивают полученный опыт, пересматривают этапы пройденного пути и решают, что из уже пережитого стоит взять в новую жизнь. Как правило, в этот список попадают все нерешённые на прежнем уровне задачи. И они будут повторяться до тех пор, пока не найдётся верное решение. Перед следующим воплощением души составляют что-то вроде жизненного плана. Договариваются, какие роли будут играть и к каким результатам стремиться. Вот и получается, что до того как воплотиться здесь, мы сами выбираем себе родителей там. Это как сложнейшая компьютерная игра: каждая следующая жизнь — её новый уровень, в зависимости от результатов ниже или выше.

— И на каком уровне сейчас твой отец? — с издёвкой уточнил Алан.

Я отвела взгляд.

— Не знаю. Это просто теория.

— Бред! — отрезал он, я не стала спорить.

— Наверное, и что ты теперь будешь делать? Закроешь мою практику или всё же выдашь лицензию на работу?

— Это не работа, а самоубийство! — снова взвился Войнич. — Что бы с тобой было, если бы я не выбил ту дверь?

— Ничего, если бы смогла отойти от неё подальше, — осторожно призналась я.

— Что? — его брови мгновенно сошлись на переносице. Импульсивный какой. — Это было так просто? Почему ты мне не сказала?!

— Тогда бы ты не выбил дверь.

— А если бы я не успел? Ты — чокнутая! — свирепо заключил Войнич.

— А ты эмоционально нестабильный — у всех свои недостатки.

— Выметайся из моей машины, — процедил он сквозь зубы.

— И тебе доброй ночи! — несмотря на десяток, скребущих на душе кошек, я одарила его ослепительной улыбкой и, как положено по законам жанра, ушла не оборачиваясь.