Микки-7

* * *

Если в долгой истории человечества и можно отыскать аналогию существованию Диаспоры и созданию Альянса, то это, наверное, освоение Микронезии. Тихий океан на Земле усеян крошечными островами, отстоящими друг от друга на сотни, а то и тысячи морских миль, и люди, которые их заселяли, добирались туда на веслах, на двенадцатиметровых каноэ с выносными балансирами. Когда новички высаживались на очередной остров, им нужно было продержаться на тех запасах, что вмещались в лодку, пока не вырастет новый урожай.

Мы, в принципе, находимся в такой же ситуации, только корабли у нас чуть больше, а путешествия длятся намного дольше. К тому же у нас нет уверенности, что семена, взятые с собой, прорастут на новой почве. Вследствие этого среди взошедших на ковчег существует безукоризненно соблюдаемое правило: толстякам в колониях не место.

Сразу после приземления на Нифльхейме базовая норма рациона составляла 1400 ккал в день на человека; ее могли увеличить при недостатке мышечной массы или тяжелом физическом труде. С тех пор калорийность рациона урезали дважды, поскольку по неизвестной причине на этой планете ничего не хочет расти даже на гидропонике. До каннибализма мы еще не дошли, но большинство членов экипажа заметно отощало.

Из этого следует вывод: хотя запрет на множественные копии самого себя не является в Альянсе строжайшим табу, рассчитывать на то, что в обед останется добавка и ее хватит на еще одного расходника, не приходится.

— Слушай, — говорит Восьмой, — если ты надеешься, что я горю желанием сгинуть ради тебя в люке для переработки биомусора, должен тебя разочаровать. Понимаю, ты виноват не на все сто, но моей вины в случившемся и вовсе ноль целых ноль десятых процента.

Я начинаю мерить комнату шагами, но в отсеке три на четыре метра это не сильно успокаивает. Восьмой сидит на краешке кровати, упершись локтями в колени, и чешет виски, соскребая ногтями остатки дряни из бака.

— Надо не виноватого искать, а выход из положения, — говорю я.

— Убьем двух зайцев одним выстрелом. Иди и сам прыгни в рециклер.

Я мотаю головой.

— He-а, даже не рассчитывай.

Он неприязненно смотрит на меня и, поморщившись, выковыривает из уха засохшую пробку из питательного раствора.

— Но это несправедливо! Сколько я живу — минут двадцать, не больше? А ты пожил хотя бы пару месяцев. Так что исчезнуть следует тебе.

У меня появляется недобрая улыбка.

— Нет, — говорю я, — даже не пытайся меня этим шантажировать. Тебе тридцать девять лет, как и мне. Ты обладаешь всей полнотой моих памяти и опыта, за исключением тех недель, что я не обновлялся. Да ты бы даже не сообразил, что недавно вылез из резервуара, если бы не засохшая слизь.

Он смотрит на меня.

Я — на него.

— Сколько бы мы ни спорили, Седьмой, мы все равно не договоримся. Компромисса не существует, согласен? — говорит он наконец.

И конечно, он прав. Это не просто конфликт, где один может в конце концов уступить. Мы не счет в ресторане делим: я заплачу сегодня, а ты в следующий раз.

— Окей, — бодро отзываюсь я. — Как поступим? Доложим командованию?

— Нет! — поспешно возражает Восьмой. — Плохая идея. Маршалл и без того считает расходников чем-то противоестественным. А если выяснит, что мы раздвоились, убьет обоих на месте. Все должно остаться между нами.

Правда в том, что, если мы сейчас обратимся к Маршаллу, он, вероятнее всего, скажет, что Восьмой вообще не должен был появляться из резервуара, а потому его следует незамедлительно вернуть в состояние биомассы. Мне хочется сообщить ему об этом, но… Я колеблюсь. Наверное, я его понимаю. Действительно несправедливо отправлять человека обратно в небытие, когда он еще толком не успел вытащить слизь из ушей после бака.

Но какова альтернатива? Я ведь тоже не хочу уехать в люк трупосборника — не больше, чем он.

— Послушай, — говорю я. — Мы что-нибудь придумаем. Позволь мне помыться и переодеться здесь. А ты иди в химический душ на третьем, смоешь с себя остатки дряни. Встречаемся через полчаса у рециклера.

— Хорошо, — говорит Восьмой. — Через полчаса. Увидимся там.

Он идет к двери, открывает ее, но на пороге медлит и оборачивается:

— Эй, ты же не поступишь со мной как скотина? В смысле, ты ведь не собираешься позвонить командованию, пока я в душе, и дать делу официальный ход?

— Нет, — обещаю я. — Этого я делать не стану, хотя уверен, что решение было бы в мою пользу. Мы сами все уладим.

Он улыбается:

— Спасибо, Седьмой. Увидимся через полчаса.

И дверь за ним захлопывается.