Микки-7

17

— Эй, — зовет Кошка, — просыпайся.

Я открываю глаза. Мне нужна минута, чтобы сориентироваться и понять, где я нахожусь. Вчера вечером мы сдвинули кровати Кошки и ее бывшей соседки по комнате, но в итоге мы оба спали на половине Кошки: она, думаю, по привычке, а я из-за смутного ощущения, что проявлю своего рода неуважение, заночевав на кровати недавно умершего человека. Сейчас Кошка приподнялась на локте, ее рука лежит у меня на плече, а лицо почти касается моего.

Для ясности: у нас не было секса.

Поначалу я автоматически предположил, что все идет именно к сексу, когда Кошка попросила меня вернуться в ее отсек вместе с ней. Думаю, и она не исключала такого развития событий, но когда дошло до дела, я не смог отделить чувства к Кошке от мыслей о Нэше и Восьмом, а сама Кошка, если честно, нуждалась не столько в сексе, сколько в живом человеке рядом, который прогонит чудовищ прочь.

Меня это вовсе не обидело. Я понимал, что она чувствует.

— Уже почти девять, — сообщает Кошка. — Тебе никуда не нужно?

Хороший вопрос. Моргнув, я открываю список дневных дежурств. Похоже, сегодня я должен быть на гидропонике, пытаясь уговорить кучу полумертвых кустов уродить хоть пару помидоров. Фактически, я должен быть там уже час назад. Но поскольку мне не прилетело уведомление о прогуле, Восьмой, видимо, сейчас в теплицах, прищипывает почки и проверяет уровень кислотности почвы.

Похоже, мое дежурство выпадает на дни сражений с ползунами, а его — когда приходит время присматривать за растениями. Надо бы это обсудить.

А пока, насколько я понимаю, весь день в моем полном распоряжении — впервые с момента нашего приземления на Нифльхейме. Следует позаботиться только об одном: убедиться, что в течение дня я нигде не пересекусь с Восьмым и не наткнусь на тех, кто видел его в другом месте.

Задачка легче легкого, если бы мы не жили в перевернутой салатнице меньше километра в поперечнике.

— У меня сегодня выходной, — говорю я. — А у тебя?

Она пожимает плечами.

— За последние два дня меня дважды чуть не убили при исполнении. В службе безопасности за такое вроде бы дают освобождение на полсмены. Так что до полудня могу не объявляться.

Я вылезаю из-под ее руки и сажусь, стараясь не опираться на все еще опухшее левое запястье. Кошка перекатывается на бок и встает. Мы оба спали в нижнем белье: серых растянутых футболках и шортах, неравномерно вылинявших от пота и многочисленных стирок. Оно настолько уродливое, что вид Кошки в таком наряде внезапно воспринимается более интимным, чем если бы она была обнаженной.

— Так что? — спрашивает Кошка. — Какие планы?

Я тру лицо и откидываю волосы со лба. Она открывает шкафчик и достает чистую рубашку.

— Не знаю, — говорю я. — Давненько у меня не было выходного.

По правде говоря, единственный мой план — весь день болтаться по куполу в надежде, что я не встречу никого, кто сообразит, что в это же самое время я нахожусь в сельхозотделе, подкармливая из пипетки кусты помидоров, но этого я ей сказать не могу. Кошка натягивает штаны и снова садится на кровать, чтобы надеть ботинки.

— Что ж, — говорит она, — а я планирую поесть. Ты как?

Я усмехаюсь:

— Согласен. Угощаешь?

Она оглядывается через плечо, сощурив глаза.

— Нет, не угощаю, — бросает она. — И просто для сведения: еще раз попробуешь прикоснуться к моей еде — и у тебя будет две искалеченные руки вместо одной.

Нет так нет. Но попытаться стоило.