Микки-7

3

— Что ж, — говорю я. — Похоже, у нас проблемы.

Я сижу за письменным столом, повернувшись к кровати. Восьмой сгорбился и сел, уронив лицо в ладони. Я понимаю его ощущения. Когда просыпаешься после резервуара, кажется, будто одновременно страдаешь от жутчайшего похмелья, средней степени проказы и в довершение — от кессонной болезни.

— Неужели? Да мы в полной заднице, Седьмой. Хуже, чем в заднице. Как ты мог это допустить?

Я вздыхаю, откидываюсь на спинку стула и растираю лицо руками.

— Ты о чем? О том, что Берто заранее записал меня в покойники, испугавшись, что его сожрут, и не стал меня спасать? Или о том, что я причинил всем кучу неудобств, оставшись в живых?

— Не знаю. И то и другое. Не дашь мне полотенце?

Я сдергиваю полотенце для рук с дверцы шкафа и бросаю Восьмому. Он кое-как очищает лицо и шею от большей части засохшей дряни, трет волосы.

— Бесполезно, — замечаю я.

Он злобно взглядывает на меня и продолжает тереть.

— Без тебя знаю, козел. Я помню, как ты в последний раз проснулся после бака, представляешь? А еще помню, как просыпались Шестой, Пятый и Третий… пожалуй, всё. Но, так или иначе, у меня те же воспоминания, что и у тебя.

— Не совсем, — возражаю я. — Я не загружался почти месяц.

— Чудно. За это отдельное спасибо.

Я вздыхаю.

— Не волнуйся, ничего хорошего ты не пропустил.

Он швыряет в меня грязным полотенцем, вылезает из постели и идет к шкафу.

— Со стиркой ты тоже не заморачивался, да?

— Похоже. Месяц выдался тяжелый.

Восьмой достает с верхней полки заношенный свитер и ветрозащитные штаны.

— Чистого белья что, вообще нет?

— Посмотри под кроватью.

Он одаривает меня взглядом, полным ненависти и отвращения.

— Да что с тобой стряслось? Не припомню, чтобы кто-то из нас был свиньей.

— Я же сказал. Последние недели дались мне непросто.

Он встает на колено, выуживает из-под кровати боксеры, рассматривает, держа их в вытянутой руке, потом подносит чуть ближе к лицу и нерешительно нюхает.

— Да чистые они, — уверяю я. — Случайно пнул под кровать.

Он снова бросает на меня сердитый взгляд, отворачивается и одевается.

— Спасибо, — говорю я. — А то странно смотреть, как я тут расхаживаю голым.

— Ага, — соглашается он. — Наверное.

Он снова садится на кровать и запускает обе пятерни в волосы, слипшиеся в одну массу, черную и блестящую, как гуталин. По крайней мере, ему хотя бы удалось разодрать их на отдельные пряди. Хотя, чтобы шевелюра выглядела нормально, нужно еще раза два пройтись жесткой щеткой.

— Ну, — говорит он, — и как теперь быть?

Я смотрю на него. Он оставляет волосы в покое и отвечает таким же прямым взглядом.

— Что? — спрашивает он.

— Ну… ты же понимаешь, что вылез из бака по ошибке? Я ведь не умер. Если командование обнаружит, что мы размножились…

Его взгляд становится жестким и злым.

— Поясни, что ты имеешь в виду, Седьмой.

— Да брось! Мы оба знаем, что я имею в виду. Одному из нас придется исчезнуть.