Добрым демоном и револьвером

Глава 24

— Я иногда позволяю себе пофилософствовать, Эмберхарт-кун. Такая вот причуда на старости лет у меня появилась. Не скажу, что самая плохая. Один из моих друзей, всего-то на полгода старше, повадился воровать у своих домочадцев палочки для еды! Да еще так ловок в этом, что никто поймать не может! Однако…

Сидевший напротив меня человек поднял глиняный стакан с чаем, делая неторопливый глоток. Зрачки его глаз задумчиво блуждали, не фокусируясь ни на чем.

— …я говорил про философию. Она помогает… сдерживать порывы. Отрешиться, взглянуть на все происходящее с другой стороны. Понять. Это довольно часто получается… получалось. Но вот с тобой никак не выходит. Ради чего ты все это устроил? Я предложил тебе бескровный выход из ситуации, а что сделал ты? Нажил себе таких врагов, что среди них даже я теряюсь. Что это — отвага, глупость, расчет? Ответишь?

— Отвечу, Асина-доно, — кивнул я, негромко брякая цепями на скованных руках и ногах, — Но чуть попозже. Мне должны кое-что принести…

Старик, сидящий на циновке за решеткой моей камеры, неторопливо кивнул. Его забранные в хвост седые волосы продемонстрировали в слабом свете тюремного коридора фиолетовый отлив. Мы принялись ждать, размышляя каждый о своем.

Нас с отчаянно зевающей Рейко взяли на выходе из усадьбы Ошино. Хозяева, оперативно отправившие большинство приглашенных гостей, жениха и его отца на «Клаузер» Асина Кензо, пустили все наличные силы на штурм своего же дома. Штурма не случилось, случились мы. Сопротивляться я не думал, также строго настрого запретив Рейко прибегать к собственным силам, кроме как для самозащиты. Впрочем, «невинную бывшую невесту», рыскающую по сторонам в поисках первого кандидата, которого можно пристукнуть во имя самозащиты, никто тронуть не рискнул.

А вот меня взяли сначала на прицел, потом под арест, а затем быстро переправили в одну из токийских тюрем и, что самое обидное — на моем личном же дирижабле. Благоразумная Рейко, излучая во все стороны неадекватность и едва сдерживаемую ярость, умудрилась собрать под шумок всё, что я растерял на поле боя, включая немного поломанного «Григория», а затем все хозяйственно уволокла в наш особняк, оставив меня и Кензо в тюрьме.

Но обещала вернуться.

В течение первого часа я пытался донести до надзирателей одну довольно простую мысль, потерпел неудачу, разозлился… и заставил потерпеть всех остальных, заодно получив в компанию настороженного Кензо за решеткой, решившего развлечь себя и меня беседой. Тишина на старика действовала куда как слабее, чем на обычных людей.

Наконец-то послышались звуки бегущего человека. Появившийся японец в форме со следами плохо вытертой крови на лице дрожащими руками просунул в камеру бумажный пакет, который я хищно закогтил, тут же вынув из него пачку «эксельсиора». На поднятую бровь Ашины пришлось протестующе мотать головой, без перерыва в процессе дымопускания. К продолжению разговора я был готов лишь через десяток минут.

— Минусов у вашего бескровного варианта, Ашина-доно, было ровно два, — выпустил струю дыма я в потолок, а потом, посмотрев на собеседника, продолжил, — Он был ваш и… был бескровен.

— Тебе было обязательно убивать мальчишек? — хмыкнул старец, вновь сёрбнув чаю, — Да еще и уродовать их тела?

— Вы серьезно переоцениваете роль Японии в мировой политике, — все-таки высказал я старому воину правду-матку. Тот с хорошо видимым неудовольствием начал жевать столь нелестный отзыв, а я ударился в воспоминания, в которых сначала обезвредил Грегора и Айзека, а затем добил ракшас-патронами в голову с очень близкой дистанции. Зрелище было малоаппетитным.

Эдвину Муру было бы с высокой колокольни чхать на возможные репутационные потери в Японии. Серьезных претензий к лучшему в мире целителю никто бы не предъявил, более того, даже меня бы заткнули/макнули в грязь/убили, вздумай я прийти с железобетонными доказательствами куда угодно. Слишком уж нужен и важен миру хороший друг моей бывшей семьи. А уж если бы я психанул, выдав так желаемый английскими лордами фейверк на всю страну…

— Ашина-доно, — взял слово я, — Мне, поверьте, неловко за то, что я посмел ввести вас в заблуждение, но, уверяю вас, подобный казус случился только из-за охватившего меня восхищения вашим кораблем, отвагой ваших солдат и трепетом лицезрения вас вживую. Все это случилось настолько внезапно…

— Хватит маяться дурью и задымлять помещение, мальчишка, — нахмурился японец, вставая одним гибким слитным движением, — Ты обманул меня, убил кровную родню одного из могущественных людей мира и унизил императорское семейство, выставив брата императора низким вором. Думаешь, что долго проживешь после всего этого?!

— Думаю, да.

От моего невозмутимого ответа старик завис с поднятой в воздухе ногой. Постояв так пару секунд, он поставил конечность на холодный тюремный пол, полностью развернулся ко мне и скрестил руки на груди.

— Убеди меня! — потребовал он, — Убедишь — и я забуду об обмане! Даю слово!

Первым я назвал то, что буквально бросалось в глаза. Невиновность. Во всех происшествиях де-факто и де-юре, я был совершенно не виноват. Самое обычное поведение смелого и не очень умного дворянина, защищающего свое имущество и честь. Я стрелял, убивал, нападал и защищался строго в рамках Кодекса. Конечно, подобная мелочь из уст «свободного рыцаря» никого бы не заинтересовала, если бы не одно «но». Мне полагалась защита, а её представили лишь двумя наивными девчонками.

Почему? Неизвестно. Загадка сия великая есть, но отвечать на нее перед императором кому-то придётся. Если он, конечно, изначально был заинтересован в том, чтобы мои упражнения с Героем увенчались успехом.

На этом месте старик с фиолетовыми прядями в волосах задумался, теребя себя за узкую бородку.

«Второй» фактор был не менее прозаичен. Чересчур смелые действия Таканобу Исаму и Эдвина Мура на фоне творящейся в стране катавасии с культистами. Тут рельсы подрывают, хабитаты горят, в городах волнения, а эти господа смело накаляют обстановку. Зачем? Почему? Откуда столько смелости? Для господина Исаму выступить сразу против царственного брата и против семи влиятельнейших родов империи как-то чересчур героически, не правда ли? Конечно, если бы я сунул хвост между ног и проглотил бы похищение невесты, то подобного впечатления не было… но имеем, что имеем.

В-третьих, был «Паладин». Энергично избавляя себя от комьев засохшей грязи, я популярно объяснял Кензо как ценность самого СЭД-а, так и нужду Японии в пилоте, который не станет прислушиваться к кому-либо, кроме своего монарха. Продемонстрированное же мной «нежелание прислушиваться» ко всем, включая Мура, Таканобу и самого Ашино, мало стоить не может. Если императору нужен верный палач — то стоит просто избавить ценного претендента от мусора, который налип на его жизнь… по чужому попустительству.

— Есть еще четвертое и пятое, Ашина-доно, — добавил я, вновь закуривая. Старику определенно не нравился запах табака. Убирая огонек с пальца, я продолжил, — Четвертый столп моей не такой уж и крепкой уверенности в том, что все окончится хорошо… заключается в том, что в данный момент мне плевать, выживу я или нет. Более того, я предпочту смерть, чем продолжение такого жалкого существования.

— Ты саботируешь договор?! — прищурился дед.

— А чем я лучше вашей страны? — удивился я, — А вот пятое я вам не скажу. Оно только для ушей императора.

После этих слов Кензо, не сказав ни слова, просто ушел. А я лег на койку дымить сигаретой, подводить итоги жизни и праздновать свой шестнадцатый день рождения.

Несмотря на мрачность сложившейся ситуации, я был доволен как слон, заскочивший на огонек в лавку горшечника. По счетам я расплатился красиво, с размахом и душой, не скупясь на чаевые и дарственные подписи. Акулы, искренне полагавшие, что с мальком можно не церемониться, готовятся к похоронам, придумывают оправдания, строят планы мести, которая, скорее всего, никогда не осуществится.

Рейко… с ней вообще все замечательно. После произошедшего инцидента, который станет достоянием общественности со страшной скоростью (на не случившейся свадьбе было множество свидетелей), к ней остерегутся соваться с неприличными предложениями. Испепелит и кивнет не на какую-то там мартышку, а на императорскую семью! Мол, похищали меня уже, пуганая я. Имею право на самооборону.

С друзьями… или теми, кто себя считает моим другом, все более-менее хорошо. Как минимум, Распутин избавлен от дирижабля. Из-за моего «героизма» в одно лицо какие-либо претензии французу и русу предъявить будет невозможно.

С прислугой… я давно уже предпринял определенные меры на случай своей незапланированной кончины. Чарльз Уокер знает, где лежит особый конверт, который следует вскрыть после моей гибели. Там немного — лишь деньги на билет в Европу, да бонус размером в годовую зарплату. Долю Азата они вполне смогут разделить…

— «Про меня забыл!»

— «Могу завещать тебе свое тело!»

— «Нет уж, я лучше домой…»

Ну вот, даже демон из какого-то межгалактического заполярья совсем не хочет на мое место.

Трое суток тишины и покоя в уютной камере я воспринял как прекрасную возможность выспаться. Получилось даже немного отъесться, потому как местные служители закона явно остерегались испытать на себе вновь воздействие Тишины, а стрелять в меня им определенно запрещали. Но всё хорошее имеет свойство заканчиваться, поэтому, сильно заскучав, я вновь принялся баловаться со своим даром.

Через час пришли вооруженные, но дрожащие и кровоточащие люди, которые открыли камеру и попросили меня уйти. Просьба была не искренней, уйти мне предложили всего лишь в душевые, после которых меня уже встречал Уокер, привезший несколько парадных комплектов одежды.

Мне предстояла аудиенция с императором Японии.

Принимали нас в небольшом, но очень светлом помещении, которое, как я понял, предназначалось для очень личных и не совсем официальных встреч. Любовь японцев к пустым комнатам у меня всегда встречала недопонимание — зачем нужно столько пустого места? Чтобы встать после неудачных переговоров, сразу имея полную свободу для маневра и фехтования? Эта комната ничем почти не отличалась от большинства — чуть больше света, чуть дороже сорта лакированного дерева, чуть старше полотна с иероглифами…

И император. Он тоже был в наличии. Как и его охрана, состоящая сплошь из вооруженных холодным оружием пользователей техник. Мазнув по людям взглядом, я попробовал прикинуть, сколько из них носят фамилию Цурума, но… не нашел никаких общих черт с Шино.

Кейджи Таканобу был почти копией своего брата, только суше, жилистее и строже. Знаменитые семейные залысины ему шли куда больше, чем министру авиации, делая облик японца хищным и строгим. Рейко верноподданно трепетала, уткнув макушку в сложенные перед собой ладошки. Я подивился тому, что она вообще оказалась способна выполнить подобный поклон — там же грудь должна мешать? Может ее того, подменили?

А, нет, скорее съежилась от восторга лицезрения главного японца мира. Судя по многообещающим взглядам, которыми меня ранее одаряла мандражирующая коротышка, это была именно она собственной выспавшейся персоной. Хотелось даже поспорить на что-нибудь с Эйлаксом, что Рейко найдет способ как-нибудь переиграть всё так, что я в конечном итоге останусь и виноватым, что ее украли и чуть не выдали замуж, попутно оплодотворив, но я все-таки надеялся, что меня после (или во время) аудиенции казнят, а с сероволосой будет разбираться уже кто-нибудь другой.