Том 6. Под солнцем тропиков. День Ромэна

Двойная извилистая линия – речонка Иркун, что значит «легкомысленная»; на берегу ее я родился и, так сказать, самой судьбой был предопределен к роли иркун-окнирры… Я – змееныш, как и все собственники этих чуринг – Ковровые Змеи. Вот я разделен на шесть равных частей, из которых только одна – черная: я туземец на одну шестую. Прохвосты! Как они дознались об этом с такой точностью…

Далее змейка выросла… лет 10 мне было. И вот она перечеркнута грубым злым крестом, – значит, испытания первого я не вынес: зубы у меня все целы, пожалел зубы. Потом – перерыв: с 11-и лет я исчезаю из общины. Здесь я должен буду нарисовать книгу, перо и линейку – пускай поймут, что я не болтался зря, а учился…

Обмуслив карандаш, Бамбар-биу изобразил в перерыве названные предметы.

– Учился я в миссионерской школе в чудном городе Германсбурге, где находится лютеранская миссия; рядом с ним – Ист-Элис, резиденция мистера Брумлея, куда мы идем. Прибавлю еще крест и митру, потому что в школе меня учили попы, прививая к моей темной дикарской душе кроткие законы Христа и уча во всем следовать этим законам, как следуют им все белокожие христиане…

Переходим к следующему рисунку. Я выучился и вернулся к своему племени 16-летним здоровенным балбесом, буйным и непокорным. Уже тогда я стал восставать против идиотских и косных обычаев нашего племени и учил молодежь отвечать на насилия белокожих ножом, бумерангом и ядом. В благодарность за мое поведение и учение старики изобразили меня здесь в виде громадной змеи с пустой головой…

Дальше – новый перерыв, еще не ограниченный никаким рисунком: не успели старички. Я бежал из общины, пробыв в ней полгода, и предался скитальчеству по всему миру. В Лондоне я окончил университет по курсу юридических наук. В Берлине слушал лекции по социологии. В Париже работал в организации анархистов… Трудно передать все это графически, а следует… в назидание потомству. Поставлю это время под знаком науки, к которой я рвался, и бомбы, которой взрывал тучные животы.

Бамбар-биу нарисовал змейку, вкушающую из чаши мудрости, и бомбу, осколками распарывающую чье-то брюхо.

– Новый период. 19 лет. Империалистическая бойня. Мне за кого драться? За Англию? Хо… За Германию? – плевать хочу на страну социал-предателей… За Россию? – там гуляла царская нагайка… В бойне не хочу участвовать. Заявляю об этом открыто республиканскому правительству Франции, где я в то время нахожусь. Каторга в Кайене. Милое местечко на берегу Атлантического океана в Южной Америке. Адская жара, изнурительная лихорадка, железо на ногах, работа – 10 часов в день по пояс в воде, кишащей гадами, тучи мух и москитов; отвратительная кормежка, квартира – каменная клетка. Гибли каторжане, как мухи. Но я, Бамбар-биу, житель тропиков, шестикровный, чувствую себя сносно.

На хлебах радушной республики пробыл два года. Поправился, – кожа да кости. Когда сняли колодки – за добрый нрав, – к праотцам двух надзирателей. Бежал через джунгли: змеи, дикие звери, мухи-«тигры», отравляющие миазмы болот, солнце, как расплавленный свинец. Но я, Белый Удав, слопал все, не подавился. Добрался до Венецуэлы. Пароход и – снова Франция… За даровые хлеба расплатился по-царски. Не люблю хвастать, но Париж – Париж золота, бриллиантов и шампанского – трепетал при одном моем имени, а имя – цифра, унаследованная от каторги – «1111» – мой номер на рукаве, отличающий меня от остальных 1.500 каторжников. Отмечу сейчас, чтобы не забыть, этот период знаком числа.

На чуринге рядом с чашей мудрости и бомбой появился зловещий частокол «1111».

Кое-как дотянул до конца войны, не угодив на новые даровые хлеба. Грянула в России революция. Я там с первых месяцев ее. Здесь знаю, за кого нужно драться, здесь не отказываюсь от винтовки… Я – рядовой красноармеец, «ходя», как прозвали меня товарищи за косые мои глаза. Я исколесил Россию на стоптанных английских «танках» из конца в конец. Бил Каледина, Корнилова, Деникина. Был у Перекопа, съедаемый вшами. Дрался с англичанами в Архангельске. Лупил Юденича под Ленинградом… Стоп, пионер! Штык и знамя с серпом и молотом пусть украшают чурингу…

Новый период. Разбит враг. От Ресефесерии к чертовым бабушкам катится… Период зализывания ран и восстановления разрушенного в буре. Я учусь свежему опыту русской революции, и учусь русскому языку – языку Великого Октября. Три года, как три мига, три ярких мига, незабываемых. Понял я, дуропляс, свое заблуждение: революции с кондачка не делаются. Мое бунтарство среди соплеменников – ребячество глупое…

Но, пионер, трудно обуздать нетерпеливую натуру, страждущую к тому же за кровь своего народа… Я снова в Австралии. Месяцем раньше тебя, пионер, прибыл. Начал с того, что навестил австралийскую коммунистическую партию. Разошелся я с ней, пионер, по некоторым вопросам. Неистовствует во мне смешанная кровь. Сознаюсь. Не прав я по-ленински, знаю… Террор, кровавый страшный террор исповедую я для тех, кто ведет мой народ к верному угасанию… Я не могу ждать, не в моей натуре это, когда через 5-10 лет придет мировая революция… Я терроризировал Париж в два месяца. В Париже три миллиона жителей, во всей Австралии – 5 с половиной… Лишь на два с половиной миллиона больше. Понимаешь выводы, мальчик?

– Отмечай на чуринге, что нужно, – сказал пионер, не имея на лице сочувствия.

– Еще одну бомбу нарисую, – сказал Бамбар-биу, с трудом подавляя болезненную судорогу губ.

– Еще что ты делал? – строго спросил пионер.

– О! – Бамбар-биу слабо улыбнулся. – Это ты одобришь. Я готовился к тому (когда ты прибыл), чтобы начать просветительную работу среди своего народа. Я думал начать с общины Ковровых Змей и постепенно расширить масштаб. Мне кое-что мешало, теперь этого нет… Твое прибытие, о пионер, открыло новую эру…

– Говори об эре.

– Потом, после. В пути. Пойдем немного закусим, да завалимся на боковую. Выступим с заходом солнца.