Том 6. Под солнцем тропиков. День Ромэна

3. Петька в роли следопыта, но…

Новый знакомый Петьки был странный человек с головы до пят, – так, по крайней мере, казалось Петьке и кажется до сих пор. Впрочем, судите сами.

Всему миру известно, что пионер – всем ребятам пример. Он верен делу рабочего класса, он – младший брат и помощник комсомольцу и коммунисту, он – товарищ пионерам, рабочим и крестьянским детям всего мира, он организует окружающих детей и участвует с ними во всей окружающей жизни, он стремится к знаниям, а знание и умение – сила в борьбе за рабочее дело. Таковы законы юных пионеров, и каждый пионер – нужно ли об этом говорить? – знает их на зубок и следует им во всех случаях жизни. Также – обычаи. Я и не подумаю перечислять их. Пусть читатель мой повторит их про себя и остановится на пятом обычае, на котором остановлюсь и я. Обычай этот гласит: пионер не ругается, не курит и не пьет. Теперь: человек, который приветствует Петьку в Австралии правой рукой с плотно сложенными пятью пальцами (пять пальцев – пять частей света, где есть угнетенные…), не должен ли он знать о законах и обычаях пионеров, и между прочим о пятом обычае, который, хотя и поставлен последним пунктом, является далеко не второстепенным, ибо по этому самому обычаю с первого взгляда можно разгадать человека: пионер ли он или вообще мальчишка – неорганизованная шпана. И вот, пожалуйте:

– Сигарку, – предложил Бамбар-биу Петьке, когда они втроем (третий – Дой-на) очутились под навесом шалаша. Сигару он достал из красивого ящичка слоновой кости, ящичек из сундучка, сундучок выкопал ни песка. Кроме ящичка в сундуке находились: бритва, мыльница, колода карт, пузырек одеколона, черный пузатый графинчик с чем-то, несколько хрустальных рюмок и три смены верхнего и нижнего австралийского белья, то есть три небедренных пояска.

– Не курю, – сурово отвечал Петька. Он сильно желал, чтобы в этот момент голос его звучал «как ледяной смерч в арктическом море» или, на худой конец, как ледяная сосулька, гремящая по водосточной трубе.

– Очень жаль, – сказал Бамбар-биу и, действительно, с непередаваемым сожалением взглянул на пионера. Потом он достал пузатый графин и две рюмки, нацедил густой красной жидкости в обе рюмки, одну выпил сам, другую предложил Петьке.

– Не пью, – еще суровей отвечал Петька.

– Очень, очень жаль, – снова сказал Бамбар-биу. – Все-таки, может, выпьете? Замечательно вкусно: сладко, пахуче и нежно. А?..

– Не пью, – повторил Петька и с ненавистью взглянул на искусителя.

– Вы достойны глубокого сожаления, – произнес тот, опрокидывая и вторую рюмку себе в рог.

Выпив, он крякнул, закурил сигару (вторую положив обратно в ящичек) и, расположившись на животе и на локтях, пустил в лицо Петьке густую струю дыма вместе с вызывающими словами:

– Сопляк и слюнтяй…

Петька запыхтел, проглотил слюну, но ничего не ответил.

– Дурак, ротозей и бревно…

Петька начал краснеть и дрожать.

– Калабарский боб, бразильская обезьянка, э-э-э, мокрица и… полено, – перечислял далее Бамбар-биу, не отводя наглого взгляда голубых глаз от лица пионера. – Еще один раз бревно и два раза сопляк…

И вот заговорил Петька, то краснея, то бледнея:

– Если вы, гражданин, хотите вызвать меня на ругательства, то это вам не удастся…

– Дрянь и трус…

– Но если вы не перестанете сейчас ругаться, я тресну вас, гражданин, по уху… клянусь жабой…

– Сингапурская макака…

– Сейчас тресну, а потом застрелю, потому что вы сильней меня… – Левой рукой Петька сжал револьвер, правой – кулак.

– Ну, ладно, не буду, – равнодушно сдался Бамбар-биу.

Но теперь Петька повел наступление.

– Извольте, гражданин, объяснить, – потребовал он и на этот раз, действительно, ледяным голосом, – почему вы ругались.

– А, право, сам не знаю, – «объяснил» Бамбар-биу, – такой, видно, дурацкий у меня характер, но я больше не буду, извините, беру все ругательства обратно. Так сказать, складываю их обратно в свою черепную коробку… для лучшего времени…

– По-моему, вы должны знать наши законы и обычаи, – проворчал Петька, опуская револьвер.

– Законы и обычаи! – воскликнул Бамбар-биу. – Но я по природе своей – анархист. Во мне шесть кровей, шесть человеческих рас. Мать моя была на одну треть австралийка, на треть – папуаска, на треть – яванка. Отец имел в себе китайскую кровь, американскую и голландскую. Каждая кровь говорит о своих законах. Я шестикровный, я не знаю, каким законам мне следовать, и я не следую никаким… Ну, полно, не ворчи. Расскажи-ка лучше, что тебя привело в Австралию?

Этот странный человек снова был добродушен и подкупал своей искренностью. Петька перестал ворчать и начал обстоятельно рассказывать. Начал с письма к бабушке и кончил высадкой своей на здешний гостеприимный берег. Дой-на сидел между ними, крутя головой, так как солнечная ванна, принятая им в дозе весьма неумеренной, вызвала у него продолжительное расстройство кровообращения.

Бамбар-биу слушал молча, кутая голову в облаках сизого дыма. Перед началом рассказа он растянулся на песке во весь свой необыкновенный рост, и ноги его по колени вылезали из-под шалаша.

– Значит, ты видел Верины следы… – раздумчиво произнес он, когда Петька кончил. – Повтори-ка еще раз, что ты видел?

Петька повторил:

– От вершины черного утеса к озеру тянулись песчаные вдавления, будто кто на коленях и на руках полз здесь. Потом…

– Обожди. А не могло быть обратного: от озера к утесу, хочу я сказать?

– А с утеса куда? – вместо ответа задал резонный вопрос Петька.

– С утеса… гм… гм… обратно к озеру или прямо к лесу…

– Но, – возразил Петька, – выходит, что человек туда и обратно зачем-то сделал путь ползком, а потом поднялся на ноги и зашагал к лесу. Единственно верно: он сполз с утеса, напился воды и только тогда поднялся.

– Ты прав… Продолжай. Следы тянулись до леса. Потом – ленточка. Красная или синяя, ты говоришь?

– Красная.

– Ты точно помнишь: у Веры была красная лента в волосах, когда ты ее видел с яблони?

– Скорее, синяя, – сознался Петька, – или черная… Но она могла в дороге переменить ее: ведь у девочек так много лент.

– Гм… Этот твой пункт слабей предыдущего. Голодный, и напуганный к тому же, человек, пускай даже это будет девочка, не станет заниматься в дороге туалетом.

Однако Петьку нелегко было сбить. Он нашелся:

– Какая бы лента ни была у Веры в волосах, это не важно. У нее была с собой, в кармане что ль, еще запасная красная ленточка, и она вынула ее из кармана, когда потребовалось заметить местность…

– Могла вынуть из кармана… – повторил Бамбар-биу и, взвесив этот новый аргумент, согласился, – могла. Продолжай… В лесу ты видел, говоришь, глубокие отметины на деревьях?

– Отметины на деревьях – подтвердил Петька, – сделанные или ножом или острым камнем.

– Ты видел когда-нибудь нож у Веры?

– Н… не знаю. Скорее, нет. Но она могла камнем еще, я сказал…

– Камнем или ножом – в конце концов безразлично. Вот ты сказал: глубокие. Ты твердо стоишь на этом?

– Да-да, довольно глубокие…

– Вера – очень сильная девочка? Сильней тебя? – спросил Бамбар-биу.

– Н-нет… Скорей, напротив, – отвечал Петька, чувствуя, что позиции его шатаются.

Бамбар-биу молчал, выпуская дым из носа, изо рта – кольцами, спиралью, струями и просто – облачками. Около двух минут он скрывался в тумане. Петька терпеливо ждал, когда рассеется этот туман.

– Никуда не годный пункт, – решительно прозвучал голос Бамбар-биу (его лица еще не было видно). – Слабая девочка, ослабевшая вдобавок от длинного путешествия, делает глубокие порезы в жесткой коре эвкалиптов, да еще камнем, а не ножом. Это не Вера делала их.

– Кто же? – подпрыгнул Петька.

– Не знаю. Меня там не было, – последовал глубокомысленный ответ из того места, где можно было предполагать голову Бамбара-биу.

– Но… Дой-на?! – воскликнул Петька, – Дой-на был там, и он все видел. Он великолепно понял меня, когда я рисовал ему историю Вериного путешествия…

Тут Бамбар-биу так оглушительно и резко расхохотался, что дымовые потоки кинулись опрометью из шалаша вон и пепел его сигары, целый вершок пепла, упал на голую его грудь и рассыпался пирамидкой. Прохохотав мучительно долгое время и успокоившись, мало-помалу, Бамбар-биу заговорил со слезами явного восторга в голосе:

– Дой-на с пылким воображением парень. Дой-на будущий поэт. Он ни бельмеса не понял из твоих рисунков, но, говорит, «белый чертенок был так зол, что мне стало холодно, право», и ему, чтобы согреться, только и оставалось, что сделать вид великолепно понявшего все объяснения «злого белого чертенка»… Следы он, правда, видел и хорошо прочитал их, но при высадке неизвестного пилота не присутствовал и вообще не видал его в глаза… По следам он узнал, что были две партии, которые следили за каким-то человеком. Одна партия – люди из города – по всей вероятности, метисы, продавшиеся белым капиталистам, в другой были наши соседи, туземцы из племени Ди-эри. Они подрались легонько, и метисы, люди из города, одержали верх. Человека они увели с собой. Вот и все, что знает Дой-на…

– И все-таки это была Вера, – упрямо заключил Петька, – потому что красную ленточку я видел своими глазами.

– Не знаю. Ничего не знаю, – вздохнул Бамбар-биу, – но я согласен помочь тебе разыскать ее… или вообще того, кто опустился на утес. Через недельку – другую я узнаю, куда увели метисы неизвестного человека. Потом мы двинемся вместе. Твой револьвер хорошая штука. Он мне может пригодиться…

Теперь, когда сигара больше не дымила, Петька легко убедился, что по лицу Бамбара-биу ползала довольно двусмысленная улыбка.

Странный человек этот Бамбар-биу, странный с головы до пят…