Том 6. Под солнцем тропиков. День Ромэна

8. Бой Петьки с чертом

Он был черен, как низшего сорта шоколад, кудряв, как шматок пакли, широконос, курнос, толстогуб, худ и гол. И, кроме всего, смотрел пронзительным звериным взглядом из-под крутого, выпирающего углом лба. Петьки он ничуть не боялся, но и Петька, подумаешь, испугался, что ль?

Размеренным, нарочито ленивым шагом он подошел вплотную к лохматому чертенку и, стараясь глядеть на него сверху вниз, хотя роста они были одинакового, предложил, прищурясь:

– А ну вдарь!..

Петька думал, что прежде чем прольются первые капли крови, ему придется несколько раз повторить свое «А ну вдарь!», на что противник неизменно будет отзываться: «И вдарю!», но ни тот, ни другой до времени кулака в ход не пустят. За это время (Петька знал хорошо) можно основательно изучить слабые места врага, чтобы потом сразу нанести сокрушительный удар. Так обыкновенно начинали драку на Пироговой улице, возле церкви «Всех святых», и совсем не так началась она под южным солнцем Австралии.

Чертенок не заставил себя долго просить. После первого же предложения размахнулся и саданул Петьку под ложечку. Это был дикий некультурный удар, за такой удар у пионеров презирают. Петька охнул и присел с остановившимся дыханием, выпучив в пространство презрительные глаза. Не обращая ровно ни капельки внимания на этот взгляд, чертенок вскочил к Петьке на спину, придавил его к земле, ногами стал душить шею, а руками молотить спину…

Так начался знаменитый бой в Чертовом Лесу под тропиком Козерога…

Дальше события развивались в следующем порядке. Отдышавшись, Петька сообразил, что враг его не настолько силен, насколько пренебрегает всеми правилами благородной драки, и что ему, Петьке, надлежит во что бы то ни стало и как бы то ни было выбраться наверх, иначе будет крышка. Руки его были свободны, он схватил чертенка за ноги (прием недозволенный, но что поделаешь), приподнялся немного и втянул его к себе под живот. Это было сравнительно легко проделать, гораздо трудней представлялось – удержать врага под собой. И Петька не справился с этой задачей, так как не знал еще всех средств, каковыми располагал его шоколадный враг. А тот просто-напросто вцепился острыми зубами в Петькино плечо и прокусил его до кости. Петька взвыл басом, огрел чертенка оплеухой по голове и, потеряв равновесие, покатился на землю. Поднявшись на ноги, он был изумлен, не найдя чертенка ни у себя на плечах, ни перед собой, ни сзади себя. Только черные пятки сверкали в стороне за деревьями.

– Тю-тю-тю… – пустил Петька вдогонку и от души рассмеялся. Но еще рано было смеяться: бой мог повернуть в крайне опасную для него сторону.

Из-за ближайшего дерева выглянула вдруг черная рожица с раскаленными угольками глаз. Она принадлежала тому же чертенку, только вооруженному теперь копьем с каменным наконечником. В ответ на копье Петька поднял револьвер, потом раздумал, сунул револьвер в кобуру и сам спрятался за дерево. Так простояли они минут с пяток, каждый за своим прикрытием. Петька пробовал начать мирные переговоры, чертенок отвечал на них свирепым визгом и рычанием…

Величественные эвкалипты предостерегающе поскрипывали, взирая неодобрительно на разодравшихся букашек-двуногих. Светозарное солнце меркло, застенчиво прикрываясь ажурным облачком.

Нарушил перемирие чертенок. Он выскочил из-за дерева и отбежал в сторону, чтобы дать лучшую мишень для своего копья, но «мишень» тоже умела двигаться, и опять из-за дерева торчала одна голова. Подойти ближе чертенок боялся, зато он устроил бешеную гонку вокруг дерева. За время гонки Петька успел убедиться, что напрасно он своего врага зовет чертенком: ни копыт, ни хвоста, ни рожек у него и в помине не было. Не чертенок, а просто – дикарь, австралийский мальчишка, да к тому же неорганизованный еще, беспризорный, по-видимому. Но кем бы он ни был, надо было кончать игру с ним. От этой игры Петька исходил потом и дышал хрипло. Улучив время, когда дикарь гонял его с меньшим азартом, он сорвал с себя брезентовый мешок и выставил его в сторону. В мгновение ока мешок был пробит насквозь вместе с вареным мясом и сосисками техника Лялюшкина. И столь же мгновенно возле мешка очутился дикарь. Из его черной глотки рвался исступленный победный крик. Бедный, он принял мешок за часть Петькиного тела. Не давая ему разочаровываться, Петька сшиб его с ног и закончил бой, приставив к груди опрокинутого врага его же копье.

– Ну, говори: будешь?! Нет, ты говори: будешь?! Будешь драться еще, голая обезьяна?! – орал Петька, не отпуская копья.

Враг, разбитый по всем направлениям, закрыв глаза, тихонько стонал и готовился к мученической смерти…

И напрасно стонал, и напрасно готовился к смерти. Через пару минут у Петьки во рту стало кисло от неприятной роли кровожадного победителя.

– Садись, пошамаем, что ль! – устало предложил он, опускаясь подле врага на землю и развязывая проколотый мешок. Копье он положил рядом с собой.

Дикарь вскочил на ноги и прыснул в бегство, но, пойманный за ногу, растянулся и снова завыл. Тогда Петька сунул ему в нос увесистый кусок вареного мяса. Это произвело магическое действие. Дикарь смахнул слезы с черных щек, растянул блином рожицу и разделался с мясом в два энергичных глотка. Он был голоден, этот малыш, как выгнанный из берлоги медведь.

Когда продуктовый мешок в полном бессилии растянулся на земле, между недавними врагами завязался дружественный разговор.

– Пэтька. Я – Петька… – ткнул себе в грудь победитель.

– Пэть-ика… – повторил дикарь, расплываясь в черномазой улыбке, и в свою очередь отрекомендовался:

– Дой-на. Ма – Дой-на…

Так к обоюдному удовольствию они узнали имена друг друга.

Затем Петька, как примерный пионер, поинтересовался: организованы ли австралийские ребятишки в пионеротрядах, но на этот вопрос получил столь уклончивый, хоть и многоречивый ответ, что ничего не понял.

– Ладно, сам увижу, – ничуть не смутился он этим и перешел к тому, что касалось цели его путешествия в эту страну.

– Дэвочка, маленький дэвочка… – начал он, помогая себе мимикой и жестами. – Маленький дэвочка прилетал… фффф… по воздух… Россия – там, сюда – здесь.

Он был горд, что умел так хорошо объясниться, но Дой-на, выслушав его с блестящими глазами, откровенно и весело рассмеялся. Потом смешно передразнил все его телодвижения и мимику.

Петька обиделся.

– Оч-чень хорошо, – сказал он, надув губы. – Хочешь – вздую… Если, дурак, ничего не понимаешь, то и не косороться…

Это наставление произвело на дикаря некоторое впечатление, он сделался серьезней и внимательней. Но как только Петька опять приступил к своим расспросам, он зафыркал еще несдержанней и, справедливо опасаясь взбучки за это, удрал за дерево.

Петька вызвал его оттуда ласковой улыбкой. В его расчеты не входило терять друга, приобретенного с таким трудом. «Как мне к нему подойти?» – бегала Петькина мысль по закоулкам мозга и наконец нашла исход. Усадив фыркающего дикаря рядом с собой, он достал записную книжку и карандаш и перевел свои расспросы из области разговорной в область начертательную. Рисовал он недурно, и после первых же движений его искусного карандаша Дой-на, напряженный и серьезный, начал смекать что-то.

В несколько штрихов Петька нарисовал баню, возле бани – себя самого с галстуком на шее. Галстук для придания ему большего сходства с оригиналом он зачертил красным карандашом.

– Пэть-ика, – воскликнул изумленный дикарь, размазав рисунок грязным пальцем.

Петька стукнул его карандашом по носу за небрежное отношение к предметам высокой художественности и рядом с собой нарисовал девочку с двумя косичками. На этот рисунок Дой-на ничего не сказал, хоть и напыжился, как индюк на кошку.

На втором рисунке девочка с косичками села в лодочку. На третьем – лодочка поднялась в воздух, встречный ветер раздувал платье маленькой пассажирки, и косички ее торчали палочками, параллельными земле. – Дой-на запыхтел, что-то соображая.

На четвертом рисунке появился черный утес, под ним – озерцо. В воздухе над утесом – лодка с девочкой… У Дой-ны вырвался крик, знаменующий собой сильнейшую степень возбуждения. – Пятый рисунок показал, как девочка брела от утеса к лесу.

Здесь Петька отложил карандаш и подвел австралийца-мальчишку к последнему эвкалипту, где была метка Веры. Дикарю более ничего не требовалось, он все понял. Мало того, он знал эту белую девочку.

– Бамбар! Бамбар! – закричал он, танцуя на месте, как застоявшийся конь, и хлопая себя руками по бедрам. Читателю, незнакомому с австралийским языком, я объясню: «бамбар» значит «белый».

Петька очень обрадовался, – не тому, что Дой-на сказал «бамбар», а тому, что при этом слове он поднял белый камень и приложил его к своему шоколадному лицу. Понимай, мол: у девочки было белое лицо.

Дикарь отбежал в сторону от дерева с меткой и наглядно показал, что произошло затем в том месте, где были массовые следы.

Сначала он сделал из своих паклеобразных волос подобие двух косичек, потом, взяв в руку острый камень, шатаясь поплелся от дерева к дереву. За каждым деревом здесь сидело по такому же чернокожему, как он, – это он и показал, бросив на время первую свою роль и поочередно посидев с свирепым лицом за целым рядом деревьев… Девочка с косичками между тем шла и шла, ничего не подозревая. Вдруг на нее набросились чернокожие. Дой-на изобразил короткую схватку. Они подняли свою пленницу, отчаянно кусавшуюся, и понесли ее. Продолжая изображать многочисленную процессию, Дой-на двинулся вглубь леса. Петька за ним. Пройдя шагов сто, дикарь изобразил новую массовую сцену. Оказывается, похитителей караулили другие чернокожие. Новая схватка длилась с четверть часа, – Дой-на честно провозился сам с собой в течение этого времени. В результате ее первые чернокожие все же вышли победителями. Они устремились дальше в лес, в южную сторону, со своей ношей, а вторые, понурив головы, повернули на север…

Идти дальше за победителями Дой-на отказался, выразив на лице своем невыразимый ужас. Побежденным он явно сочувствовал, и из этого нетрудно было вывести заключение, что они приходились ему родственниками.

Петька попытался при помощи того же карандаша узнать что-нибудь о дальнейшей участи белой пленницы. Дикарь понял его и начертил на песке костер и над костром, в облаках дыма, шестиногого жука. Жук этот при детальном рассмотрении оказался сильно упрощенной фигурой девочки с двумя косичками… Впрочем, Дой-на сумел и успокоить разволновавшегося пионера, показав на руках, что сожжение или поджаривание белой пленницы произойдет не скоро – через шесть пригоршней или, иначе, через тридцать солнечных дуг, когда наступит какое-то «корробори».