Том 6. Под солнцем тропиков. День Ромэна

Петька подтянул к себе безмоторный ялик Джона. За Джоном потянулся ящик. С минуту пионеры хлопали безмолвно веками, уставившись друг на друга.

– Ну? – спросил Джон.

– Вот-те и ну! – отвечал Петька.

– Образумился чудак?

– Похоже на то.

Еще промолчали минуту, что-то трогательное желая высказать. Потом Петька со вздохом:

– Я, пожалуй, вскрою ящик.

– Вскрывай, – отвечал Джон, тоже вздохнув.

Петька отвернул шурупы, снял крышку. В ящике, упакованные в газеты двухнедельной свежести, находились аккумуляторы и новый мотор с пропеллером. Дальше – в ситцевом платочке (по черному полю – незабудочки) пирамидкой сложены были сдобные лепешки на сале и под ними, просаленные, лежали два письма.

Первое письмо.

«Должен тебя информировать, мальчик, что бабка твоя без тебя окончательно взбесилась (извините, конечно, за выражение). Как меня завидит, хапает здоровенную кочергу и через весь пустырь – словно жеребенок-стригунок. Кочерга безусловно про меня. Очень непристойно выходит, потому как в последний раз били меня 20 годов назад, когда я попу в церкви чорта бумажного прицепил на рясу.

А бабке твоей ничего не цеплял, и ты, пожалуйста, прилетай немедля, как у меня есть для тебя занятное дельце, а аккумуляторы и мотор используй, если старые попортились. Новый мотор на ять, до 400 верст в час нашпаривать может, обрати на это внимание. Верка, моя дочь, которая тебе кланяется, безусловно вернулась.

Техник-механик-гальванский скок Лялюшкин».

Второе письмо.

«Петух. Жив ли ты, умер ли ты, живому или мертвому даю тебе строжайший приказ от имени вожатого пионеротряда Николки, обещавшегося выключить тебя из списков, если ты не вернешься через три недели: возвращайся немедленно, какие бы дела первосортной важности ни удерживали тебя.

Это первое. Второе: бабушка наша чахнет не по дням, а по часам: ежедневно ворочать техника кочергой – занятие для ее лег не пустяковое. Меня пока не бьет, но муштрует, муштрует: не стучи сапожищами; не чавкай, когда ешь; не храпи, когда спишь; не дуди носом, когда сморкаешься; не скрипи пером, когда пишешь; не хлопай дверьми, мой уши, стриги ногти, брейся на дню два раза, не жги керосина позднее десяти, вставай в восемь и т. д. и т. д… Петух, я этого не вынесу. Без шуток говорю, Петух: если ты не вернешься через три недели, отверну голову твоему кролику, скормлю лягушек кошкам и сбегу от бабки. Куда? Не все ли равно. Куда глаза глядят, хоть – к африканским туарегам… и буду с ними на песке пасти верблюдов.

Твой угнетенный дядя.

Приписочка. Лепешки тебе посылает бабушка. Еще забыл написать: как тебе известно, она бросила церковь восемь лет тому назад.

Снова стала ходить. Пионер?! Твоя репутация?! Т.У.Д.»

Церковь пришибла Петьку сильнее приказа вожатого.

– Джон, – сказал он, – я должен лететь домой…

– Питер, – возмутился Джон, – не свинство ли это?

– Свинство, Джон, но моя бабушка очумела: в церковь без меня стала ходить…

– О…

– Уверяю. Еще грозят выставить меня из отряда.

– Тогда лети. Но ты вернешься?

– Я постараюсь вернуться.

– Сначала представь меня ребятам-Змеям.

– Будь покоен.