Я нарисую тебе смерть

ГЛАВА 13.2

ГЛАВА 13.2

Историю я изложила максимально коротко, желая быстрее избавиться от бесполезных полицейских и приступить к уборке. Мужчины, как назло, восвояси уходить не спешили, вместо этого с насмешливым видом задавали вопросы. Один из них мне понравился больше всего:

— Скажите, а вы никак не могли… так скажем, спровоцировать герра Гримма? Возможно, вы недоговариваете? Или случившееся ограбление имеет, так скажем… неожиданный для следствия характер?

— На что вы, интересно, намекаете?! — возмутилась я.

— Сами понимаете, фройляйн, обиженные девушки на многое способны, иногда они делают некоторые… так скажем, импульсивные вещи, о которых впоследствии приходится сожалеть.

— Хорошо, что я не из таких девушек. И сразу отвечу на ваш невысказанный вопрос: нет, я не устраивала погром в собственном доме, чтобы досадить хорошо известному вам мужчине посредством привлечения полиции, мне бы подобное и в голову не пришло.

Как и ожидалось, полицейские моей историей не прониклись, а стоило им узнать, что весь день я гуляла по городу без определенной цели (и что еще важнее, без свидетелей, то есть, в полном одиночестве), они окончательно убедились, что погром в доме учинила я сама, чтобы потом оговорить обидевшего меня мужчину (формулировка почти официальная). Потому драгоценности не пострадали. Хотя ничего не мешало мне их спрятать и обвинить Гримма еще и в воровстве, раз уж я обиженная женщина с жаждой мести. Похоже, по логике полиции, я обиделась не так сильно.

Как только мужчины меня покинули, на прощание пообещав заглянуть еще раз «для сбора необходимых улик», на пороге дома появилась фрау Вагнер и предложила помощь в уборке. От моего отказа она отмахнулась и юрко проскользнула в дом, а ведь ей восьмой десяток пошел. Надеюсь, в ее возрасте я буду такой же прыткой, если, конечно, доживу до столь преклонных лет. Теперь в это как-то не верилось.

В компании фрау Вагнер уборка прошла приятно, женщина отвлекала меня позитивной болтовней и на собственные вопросы отвечала без моей помощи. Уверена, она даже не заметила, что я молчу, размышляя о своем.

— Ох, Александрушка, давно я тебя не видела, столько годков минуло… какой же ты красавицей расцвела, и ведь копия своей бабушки, да отпустят ей боги все совершенные при жизни грехи. И Аннушка всегда упертой была, как надумает что, так не сдвинешь ее с места… эх, тебе ли не знать, дитя, тебе ли не знать. Не хотела Аннушка покидать родной дом, так до смерти тут и жила. Пусть земля ей будет пухом, а душу ее воспоют светлые боги… неординарным человеком была Аннушка, особенным. Помню, как взглянет иногда, что и мужчины ее сторониться начинали.

Я улыбнулась, вспоминая бабушкино упорство, ее фирменные фразы.

— И знаешь, Александрушка, — продолжила щебетание фрау Вагнер, — раньше за тобой заметно не было, но теперь… да-да, не улыбайся так, пронзительный Аннушкин взгляд до сих пор жив в моей памяти! И как ты на полицейских посмотрела, один даже споткнулся от неожиданности… ну вылитая же Аннушка! Столько всего в тебе от нее, дорогая, столько всего…

Фрау Вагнер дружила с моей бабулей всю жизнь, я выросла на ее глазах, вместе с сестрой и братом, а потом и вовсе собиралась замуж за ее внука. Фрау Вагнер одна из немногих, кто в курсе трагедии моей жизни, ведь все произошло у нее на глазах. А главное – фрау относится к немногочисленным людям, которые не считают меня сумасшедшей «творческой личностью».

— Александрушка, знаешь, что я приметила? — когда мы покончили с уборкой на первом этаже, спросила соседка. — А бабушкины-то бриллиантики на месте все. Даже кольцо, которое ей подарил твой дед, пусть светлые боги позаботятся о его душе, а колечко кругленькую сумму стоит, дед же так любил ее, прекрасную Аннушку, так безумно любил и никогда не жалел средств... ухаживал за ней – на зависть всем! И это… неужто грабители тебя и не ограбили совсем?

— Похоже, кольцо для них ценности не представляло, — криво улыбнулась я.

Фрау Вагнер дурой не была и быстро поняла, что к чему. Может, женщине уже немало лет, но память все еще при ней. Ахнув и приложив к груди сухонькую ручонку, фрау Вагнер осела на кресло и уставилась на меня:

— Милая, неужто опять началось? Бесогонство проклятое…

— Не стоило мне возвращаться, да?

— Ох, бедная моя девочка, бедная милая Сашенька, — женщина подошла ко мне и заключила в объятия. — Все он никак не угомонится? Столько лет ты в родной дом и носа не казала, уж как Аннушка переживала по этому поводу, как страдала… молча конечно, ты же свою бабку знаешь – слова лишнего не скажет, с ней постоянно приходилось читать между строк. Но она надеялась, что все у вас будет хорошо, все образуется в конце концов, и он поймет, что с тобой так нельзя, нахрапом звериным, да и ты мягче станешь, уступишь в малом… ты девочка сильная, справишься.

— Вряд ли я такая же сильная, как моя бабушка.

Фрау Вагнер спорить не стала, лишь улыбнулась. С уборкой на втором этаже было решено подождать, все равно там много комнат, жить в которых уже никто не будет, к чему тратить силы? И только из моей старой студии мы вытащили часть испорченных вещей.

— Аннушка говорила, ты несколько лет не рисовала?

— Не до того было.

— Опять из-за него?

В ответ я промолчала – больная это тема. До сих пор. Когда-то я упивалась талантом и властью, что он даровал. Мнила себя особенной, девушкой с предназначением и большим будущим, думала, мое имя будет что-то значить, ведь боги не одаривают кого попало. Наверное, столь ярко представляют будущее только восемнадцатилетние особы, а потом… потом жизнь вносит нещадные коррективы. Жизнь, или другие люди с их страшными намерениями все испортить.

В любом случае, сейчас я лучше отрублю руку, чем возьму в руки кисть.

Фрау Вагнер чутко уловила мое настроение и поспешила сменить тему:

— Что думаешь делать, милая? Опять бежать без оглядки?

— Возможно.

— Если хочешь, сегодня можешь переночевать у меня. Места много, скрасишь вечерок одинокой старушке, — фрау Вагнер поднялась и погладила меня по волосам. — Идем, лапочка, напою тебя чаем, и мы вместе решим, что да как, авось и придумаем выход…

Было уже поздно, да и сил продолжать уборку не осталось, потому предложение фрау Вагнер я приняла с удовольствием. Пару дней вполне смогу пользоваться ее гостеприимством, а дальше… дальше придется что-то решать. При мысли о продаже родного дома и очередном отъезде накатывала глупая тоска, а еще бессильная злость – почему я? Почему я вообще должна уезжать? Ведь два человека вполне могут ужиться в большом городе, даже несмотря на взаимную нелюбовь. Хотя… это я так думаю, похоже, у Киллиана Гримма другие мысли на сей счет.

Мы с ним вообще никогда не сходились во взглядах.

Утром я вернулась домой и первым делом забралась на пыльный чердак. Стоило это сделать еще вчера, во время разговора с полицейскими у меня мелькнула дельная мысль о настоящей цели «грабителя», но как мелькнула, так и пропала – фрау Вагнер отвлекла разговорами, да и тоска по испорченным вещам, остаткам прошлой жизни, занимала больше остального.

Что ж, злоумышленник, кем бы он ни был, даже чердак стороной не обошел. На слое пыли, что покрывала пол, отчетливо виднелись следы мужских ботинок; сундук с детскими игрушками перевернут, мои старые картины валяются посреди комнаты, а ведь раньше они покоились в дальнем и пыльном углу, прикрытые кучей тряпок. Дрожащей рукой я потянулась к старым работам, но тут же отскочила назад.

— Глупости какие, — пробормотала, тряхнув головой. И повторила громче: — Глупости! Это просто старая мазня, увлечение из прошлой жизни…

Подбадривая себя таким образом, я откинула первое полотно. Моему взору открылись дурацкие голубые цветочки в вазе на клетчатой скатерти. Миленько. Но и дальше не лучше – за голубыми цветочками последовали подсолнухи, ромашки и какие-то до скрежета зубовного милые растения неизвестного происхождения. Помнится, бабушка Анна считала, что к цветочкам у меня особый талант, вот я и старалась ее радовать, хотя сейчас прекрасно видела – художник из меня посредственный. Дар у меня присутствовал, но иного толка.

За цветочками последовали многочисленные портреты младшей сестры Петры – она слыла редкой красавицей, и работа с ней приносила удовольствие. Петру я могла писать целыми днями, она так меня смешила… То ли дело старший братец – строптивый и неусидчивый тип с бабкиным характером, такого попробуй нарисуй нормально! В детстве мы с Виктором дрались столь же отчаянно, сколь и любили друг друга, а Петра всегда наблюдала за нами с лукавой улыбкой и тихо обожала нас обоих. Счастливая такая семья, пусть даже дети и не знали собственных родителей… разве что Виктор кое-что о них помнил. Не уверена, были ли мы на самом деле так счастливы, как я это видится сейчас. Надеюсь, что были, мне нравится так думать.

И прошлого было жалко до слез.

Просмотрев картины, я пришла к неутешительному выводу – меня все-таки обокрали. Пропали две мои самые ненавистные работы, я презирала их так сильно, что внутри все горело, хотелось схватить эти проклятые картины и уничтожить, разорвать, сжечь… я не сделала этого тогда, несколько лет назад, потому что из города уезжала в спешке. А бабушка Анна оставила их… у нее всегда был уникальный взгляд на мои способности. И на жизнь. Мы во многом не соглашались, и дурацкие картины вкупе с изображенным на ней человеком стали последней каплей.

А теперь картины пропали.

И это очень, очень плохо. Для меня, конечно.