Я нарисую тебе смерть

ГЛАВА 6. Картина вторая

ГЛАВА 6. Картина вторая

На следующий день Киллиан Гримм совершенно случайно очутился в том же парке, в котором я прогуливалась и рисовала практически ежедневно. Он трижды повторил, что наша встреча его удивила и оказалась настолько случайной, насколько это вообще возможно, но была как минимум предначертана богами. Сама Урд постаралась. Через неделю мы столкнулись опять – Гримм заявил, что мой маленький и милый парк настолько пришелся ему по душе, и теперь он иногда сюда заглядывает. Вскоре он подтвердил это делом – стал мелькать у меня перед глазами так часто, что любимый парк мигом лишился всей прелести, а завидев спасённого в очередной раз, я всерьез рассматривала вариант спрятаться от него в кустах.

Поведение его мне тоже категорически не нравилось. Обычно Гримм присаживался рядом на травку и терпеливо наблюдал, как я работаю, иногда задавая вопросы и нахваливая мой несравненный талант. Иногда я специально рисовала, словно пятилетка и все ждала, как он выкрутится. Гримм на фальшивые эпитеты не скупился и продолжал хвалить. Лгун проклятый.

Так же он обязательно интересовался, как дела у моей семьи, здорова ли бабушка и даже наших соседей вниманием не обделял, зная всех по именам. Собирал цветочки на полянке по соседству и дарил их мне – честно говоря, выглядел он при этом на редкость по-идиотски. О себе Гримм тоже пел соловьем, но ничегошеньки толкового так и не спел, подтверждая все мои подозрения на его мутный счет.

И тут либо благодарность за спасенную жизнь не знала границ, либо Киллиан Гримм преследовал какую-то цель (а его финты с цветочками твердо убедили меня в последнем), потому в один прекрасный день я отложила мольберт, присела рядом с Гриммом на зеленую травку и спросила напрямую:

— Герр Гримм, скажите прямо – вы чего добиваетесь?

— Мне нравится твоя компания.

— Это не ответ.

— А тебе, значит, нужен ответ? — как всегда, мой вопрос был принят с едва различимой ухмылкой. Гримм вообще всегда так общался, будто насмехался свысока над чужой глупостью. Или с трудом удерживал в себе злобный комментарий.

— Вы похожи на человека, который ничего не делает просто так. А вы половину лета убили на дурацкие прогулки, высматривая меня по кустам, хотя уверена, у вас имеются занятия поинтереснее.

— Вот так ты думаешь.

Я пожала плечами.

— Не лучшего ты обо мне мнения, так, Сашенька? — он усмехнулся, и впервые за наше знакомство усмешка его стала откровенно злой. Точнее, злыми сделались его глаза – улыбка их совершенно не коснулась. — И менять ничего не желаешь.

— Нет, что вы, герр Гримм. Просто я за честность. Надеюсь, и вы тоже.

— Ставишь меня в угол, да? Выбиваешь признание. Ведь если я отвечу, что мне ничего не нужно, ты сочтешь меня обманщиком и знать не захочешь.

«Я и так не хочу!» — едва не ляпнула я вслух.

— Что ж… думал, мои намерения и так очевидны, ведь я их не скрывал. Но раз ты требуешь признания… нравишься ты мне, Сашенька. Очень нравишься. Чем дольше за тобой наблюдаю, тем милее сердцу ты становишься. Сам не ожидал. Уж не знаю, можно ли это считать за какую-то цель, но если так, то моя цель – это ты.

Сюрпризом его ответ не был, не просто же так он возле меня обретался и цветочки собирал. Но стало понятно: пора с этим недоразумением заканчивать, мое желание быть вежливой со спасенным зашло как-то слишком далеко, еще немного и он решит, что я его в парке каждый день с нетерпением жду. Эх, если бы не бабулино воспитание… я бы так этому гнусу высказала! Но высказывала я только мысленно, и бесилась тоже мысленно. Не получалось у меня погнать Гримма в шею словами, ну никак. Приличные девушки ведь так не поступают. Они терпят и скромно улыбаются.

— Понятно, — спокойно кивнула я, мечтая оказаться подальше от этого парка и от собеседника. Девиз целого лета, да и только. — Но вам не кажется, герр Гримм, что вы несколько… старше меня?

— Десять лет, по-твоему, большая разница?! Только не говори, что ты из тех, кому нравятся ровесники-сопляки, — спасённый закатил глаза, словно ни на секунду не верил в подобное. Или как будто девятнадцатилетние парни и в самом деле наматывали сопли на кулак и на большее способны не были. Между прочим, это далеко не так, они еще как способны! Вон Нил – втянул в неприятности, до сих пор расхлебываю! Чем не способность?

— Хорошо, десяток лет и впрямь ерунда. Тогда у меня к вам еще пара вопросов.

— Задавай.

— Чем вы занимаетесь, герр Гримм?

— Киллиан…

— И все же, чем вы занимаетесь по жизни? К примеру, я пишу картины с переменным успехом. Учусь в художественной школе и в ближайший год планирую продолжать. Мечтаю получить диплом. Но вы все это и так хорошо знаете, будет честно, если и я узнаю что-то о вас, не так ли?

Если мой вопрос и не понравился Гримму, то виду он не подал.

И ответил легко, точно готовился заранее:

— Я занимаюсь всем понемногу, Сашенька. К примеру, недавно стал совладельцем тату-салона с интересным мастером. Нил Гарден, слышала о таком? А напротив салона мужской клуб, тоже мой. Еще пара городских газет, заводов, ну и остальные мелочи, лень перечислять, да и незачем твою хорошенькую головку забивать ерундой. В общем, будущую супругу я обеспечить смогу и в ресторан ей не придется идти в заляпанном краской платье, — он вновь улыбнулся так, словно дарил королевский подарок какой-то оборванке, и я не без труда поборола желание ткнуть кистью в его наглый серый глаз. — У тебя есть еще вопросы, Сашенька?

Его «Сашенька» звучало еще хуже, чем нилово «Алексашенька».

— Да, есть еще парочка. К примеру, кем была девушка, погибшая в ту ночь? Или почему вас пытались убить отравленной стрелой?

— Без понятия – это ко второму вопросу. За мысли и намерения грабителей я не отвечаю, к счастью. А с милой фройляйн я познакомился в тот же вечер, когда на нас напали, бедняжке просто не повезло, и я ничего не мог для нее сделать. Обидно получилось, я ее не спас… Ну как, я ответил на все твои вопросы?

— Да. Спасибо.

Спасибо, лгун проклятый.

— Ну что? Теперь я могу позвать тебя куда-нибудь, или мне и дальше ходить за тобой в этот парк? Не подумай, что я против сбора цветочков для твоих несравненных картин, но мне нравится разнообразие…

— …и рестораны, я это помню. Но единственное, что могу вам посоветовать, герр Гримм, это найти другую девушку, которая с удовольствием наденет купленное вами платье и разделит с вами прекрасный ужин в ресторане. А я еще помучаюсь с сопливыми ровесниками, пожалуй.

— Значит, вот так ты решила?

— Да.

— Не нравлюсь тебе?

Я решительно покачала головой, надеясь, что теперь-то Гримм точно из моей жизни исчезнет – как никак, а удар по его самолюбию я нанесла неслабый. Но максимально вежливый, даже бабуля бы придраться не смогла.

— И переубедить тебя не получится?

— Извините, но нет. Это невозможно.

— Извиняю, но хочу получить утешительный приз, — как-то подозрительно легко сдался спасенный.

— Не думаю, что я обидела вас настолько, что задолжала еще и приз, — я потянулась за альбомом и собралась было подняться, но Гримм удержал меня за руку и притянул к себе. Слишком близко. Слишком нагло. Словно наш разговор лишил его необходимости соблюдать границу. Играть в милого парня.

— Отпустите! — прошипела я, краснея от возмущения.

— Не нервничай, Сашенька.

— Если вы сейчас же меня не отпустите, я закричу.

Он тут же ослабил хватку и рассмеялся. Заразительно так.

— Напугал? Извини. Я всего лишь хотел, чтобы ты мне на прощание что-нибудь нарисовала. На долгую память… на будущее. Ты же можешь это сделать? Кто знает – может, ты мне такое будущее посулишь, что я больше никогда тебя не потревожу?

— Это какое-то условие?

— Боги, ну разве можно быть такой подозрительной?! Я просто хочу узнать будущее, вот и все. Ты мне в этом поможешь?

Если после этого он отстанет…

— Почему бы и нет? — неохотно ответила я и взяла в руки альбом и карандаш. Первое время Гримм наблюдал за мной, но потом раскинулся на траве и прикрыл глаза, вроде бы задремав на солнышке.

А я быстрыми и точными движениями карандаша выводила рисунок. Очертания собственного дома узнала сразу – скромное крылечко сбоку, рядом с дверью окно, а на втором этаже в комнате, что была для меня студией, небольшой балкончик с яркими цветами на нем. Рука задрожала от предчувствия, я испуганно покосилась на Гримма, но тот, кажется, и вправду уснул. Одним домом мой набросок не ограничился – на крыльце я нарисовала двоих, высокого темноволосого мужчину и хрупкую девушку с невероятно красивым лицом в форме сердечка, и с копной светлых блестящих волос. На девушке я изобразила белоснежное платье, и оно делало ее такой воздушной, почти невесомой и совсем не похожей на обычного человека. Петра с самого детства походила на светлое божество, и такой девушке нечего делать рядом с Киллианом Гриммом – а темноволосым мужчиной на рисунке был он. И моя маленькая сестренка уж точно не должна смотреть на него с такой мечтательностью, с таким счастьем, с такой бесконечной надеждой. Столько чувств сразу, что страшно. А ведь это всего лишь набросок.

«Нет. Нет, нет, нет и нет» — судорожно думала я, с ужасом глядя на творение рук своих. Это не может быть правдой, ни за что не поверю…

Гримм заворочался и накинул руку на лицо, закрываясь от солнца. От ужаса я не могла двигаться, переводила взгляд с наброска на Гримма и едва не сломала карандаш о зубы – с таким остервенением его грызла. Первый порыв – бежать подальше, пока этот гад не проснулся, я поборола и посоветовала себе рассуждать здраво. Если убегу, ушлый Гримм точно поймет, что дело нечисто, а значит, стоит убедить его в обратном. Само собой, о том, чтобы показать иезуиту настоящий набросок, и речи не шло: мне-то предельно ясно, насколько опасен Киллиан Гримм, а вот Петра с ее привычкой видеть хорошее во всех подряд, даже в отъявленных мерзавцах, может оказаться в опасности.

Хотя нет, не так.

Петра совершенно точно окажется в опасности.

Стараясь действовать как можно тише, я перелистнула страницу альбома и приступила к работе. Об аккуратности особо не беспокоилась, главное, побыстрее закончить и вернуться домой, где я смогу обдумать все в спокойной обстановке. В итоге у меня получился неплохой такой черно-белый набросок с Гриммом, сидящим за столом в кресле. Физиономию ему подарила свирепую, почти зверскую – уверена, именно такую он чаще всего являет миру, когда не пытается играть в рубаху-парня. Напротив Гримма, спиной к зрителю, я изобразила четверых мужчин, они встали так, чтобы не загородить самого главного героя картины. В целом работой осталась довольна – пусть этот проклятый спасённый ломает голову, что перед ним за мужики такие, и чем не угодили, а я пока подумаю, как защитить Петру и что для этого можно сделать.

Когда Гримм проснулся, я торжественно вручила ему рисунок, а сама, сославшись на переутомление и яркое солнце, побежала домой, прижимая альбом к груди и призывая себя не паниковать раньше времени. Дома перенесла набросок на большой холст, стараясь не упустить ни единой мелочи, а потом полночи разглядывала написанную картину. Тогда я впервые по-настоящему задалась вопросом – а это вообще возможно, изменить предначертанное пророком?