Я нарисую тебе смерть

ГЛАВА 47. Люди и боги

ГЛАВА 47. Люди и боги

Сложности возникли сразу, когда Шеддикс объяснил, что не может даже коснуться двери, она из особого материала, готовая выстоять против самых разных существ, даже таких сильных, как Шеддикс. А между стенами, на первый взгляд каменными, таится все тот же материал. Наша камера медленно, но верно превращалась в могилу. А Шеддикс все пытался держаться от меня подальше и порой срывался в частое шумное дыхание. Кажется, его ранили, и силы требовали восполнения. Срочного. Шеддикса мучила жажда, о которой он стеснялся сказать вслух, не хотел меня напугать. Но я и так все прекрасно понимала.

Нас поместили вместе, чтобы… чтобы кто-то умер.

Хорошая новость была только одна – по соседству все-таки сидели Нил и Кристин. Их голоса долетали до нас с трудом, слишком толстые стены, но Шеддиксу удавалось различить все, что они кричали. В основном звали на помощь. Нас слышали, но не понимали, кто сидит в соседней камере, ведь ни Нил, ни Ти, не обладали особенным слухом.

— Зачем вообще Двору Правосудия так поступать? — простонала я в темноту, некстати вспомнив, как тот же Дворец отрубил руки Бастиану Гессенеру. Зрелище было жуткое, а поступок и того хуже. Соразмерно прегрешению, как сказали бы во Дворце. Тогда в чем мой грех? С Шеддиксом хотя бы все понятно…

— Они заинтересованы в жизни Мора, он им полезен.

— Зачем? Я понимаю, раньше он уничтожал своих же тварей, выступал против других богов… но сейчас можно справиться своими силами! Разве им самим не страшно? Держать рядом такого… зверя. Они же его даже не контролировали! Он творил всякое с моей семьей, со мной… и никому не было дела.

— Все мелочи, пока он не создает тварей вроде меня, а люди… сломанные жизни – всего лишь небольшая погрешность, цена успеха, — философски ответил Шеддикс. Его голос опять изменился, стал слабым и тихим. Такое уже происходило раньше, во время наших шныряний по комнате, и я знала, что вскоре дыхание Шеддикса участится, его будет ломать от желания… напасть на меня. Он будет корчиться в углу, и каждый такой приступ длится все дольше. А потом он меня растерзает. Не выпьет кровь, а именно растерзает, потому что ему сейчас так худо, что он не сможет остановиться. Он сам так сказал, в очередной раз предлагая его убить.

Мы посидели в тишине и Шеддикс вновь взялся за старое:

— Саша́, ты должна это сделать. Убить меня, пока есть шанс.

— Может, лучше я тебя свяжу?

— Это меня не остановит, когда… не остановит.

— Не буду я тебя убивать! — разозлилась я. Одно дело – расправляться мысленно с Гриммом-Мором разными способами, совсем другое… сделать это. Оказаться в ситуации, когда сидящий напротив человек, или не совсем человек, предлагает с ним расправиться. И делает это так отрешенно, обреченно даже… я знала, что не смогу.

— Ты не понимаешь, — прошептал Шеддикс. — Мне все равно не выжить. Если я сделаю тебе что-то… он протащит меня через все моровы пытки. У меня уже и нет никого, но… есть одна семья далеко на западе. Я их предок, далекий и уже неважный, но для меня… они важны. И Мор для меня важен, не хотелось бы погибнуть от его рук.

— Ты сумасшедший. Сам слышишь, что говоришь? То убить его предлагаешь, то не хочешь погибнуть от его рук, ведь он тебе так дорог… определился бы, в самом деле. И это меня многие считали чудно́й…

— Ты еще поймешь, каково это.

— Может быть, — согласилась я. — А ты это увидишь, понял? Есть пророческая картина, а на ней я, а значит, эту ночь мне суждено пережить. Так что завязывай с предложениями расправы, они мне неинтересны.

Шеддикс в ответ тихо засмеялся.

А позже опять часто задышал.

От страха я подтянула к себе колени, сжалась в комок. Обычное дыхание не должно так пугать, да и наличие картины грело душу… но разум не слушался, мне все равно было страшно. Шеддикс беспокойно возился в углу и боролся с собой. Я клацала зубами от ужаса, а еще радовалась, что в одной камере с ним оказалась я, в не Кристин или Нил.

— Еще немного времени у нас есть, — Шеддикс произнес это не без труда, тяжело сглотнув. — Но боюсь, в следующий раз… Саша́, лучше бы твои слова оказались верными. Для тебя лучше. Не знаю, как мы отсюда выберемся, но… надо торопиться. Или Мор пусть поторопится, если он вообще знает, где мы…

И я уставилась на дверь, как на последнюю надежду.

Не хотелось, конечно, чтобы нас отсюда вытащил Мор, но еще я переживала за Шеддикса, он казался неплохим малым. Сломленным, отравленным вечным проклятьем, но… он всегда приходил мне на выручку, веселить пытался. Даже сейчас готов был пожертвовать собой.

Глаза уже болели от любования темнотой.

Но в конце концов железная дверь распахнулась. За нами все-таки пришли, но это был далеко не Мор. А герр Бастиан Гессенер собственной персоной. Нет, дверь открыл не он лично, но колоритность пришедших в Дворец Правосудия парней не оставляла простора для фантазии. Это люди Бастиана Гессенера.

Нас ждут новые испытания.

— На выход, — скомандовал новоприбывший грубым голосом. — Живо!

Проследив, что Шеддикс способен самостоятельно подняться, я встала, но на выход не торопилась. Что-то сейчас будет? В прошлый раз Шеддикс запросто выкосил целый дом с похожими злыми на вид парнями, и даже не запыхался. Сейчас он сможет так же? Или…

Раздался выстрел, Шеддикс заскулил и затих.

Или нет.

— Прости, красавица, но твой приятель останется тут гнить. А вот ты уже как получится: либо будешь хорошей девочкой, либо сгниешь в другом месте, зависит от тебя. Будешь хорошей девочкой?

— Конечно, — улыбнулась я, мысленно желая этому придурку сгнить, лучше прямо на моих глазах и моментально. Хотя в глобальном смысле он ни в чем не виноват, он лишь пешка в играх темного бога. Мор это Мор, он мог расправиться с Гессенером, даже не вставая со стула. Что вообще может угрожать божеству? Точно не человек, ко всему прочему безрукий, лишенный мощного таланта вносить изменения в картины будущего.

Теперь, зная о сути старого врага, я и понимала больше.

И осознавала, что нахожусь в очередной игре.

Без вариантов.

— Куда поедем? — улыбнулась я, пока меня хватали за руки и тащили по коридору. — К слову: все мои предыдущие похитители немного сдохли. Говорят, в жизни все циклично, как тут не поверить… пожалуй, я и поверю, глядя на ваши трупы. Это случится очень скоро…

За словоблудие я схлопотала под дых. Больно с непривычки, но я уже кое-что о боли выяснила: она быстро угасает. Ослепляет вспышкой и уходит, оставляя слабый отголосок, как забытое воспоминание. Я менялась каждый день и чувствовала это. Страх и неопределенность предыдущих дней тоже уходили. Все-таки хорошо знать правду, какой бы страшной она не являлась. В голове становится ясно, никакой мешанины из домыслов и безумный идей.

Меня вытащили на улицу и запихнули в машину.

— Куда едем? — поинтересовалась я. — Дайте угадать: герр Гессенер ждет?

Вместо ответа меня ткнули локтем в живот. Еще немного, и я начну получать от этого удовольствие, честное слово. Во мне всегда присутствовала некая безуминка, спасибо Мору проклятому, который заставил в это уверовать, но сейчас ситуация окончательно выходила из-под контроля. Хотелось смеяться, громко и до икоты, до хрипоты сильно. Эти глупые головорезы казались помойными крысами, или того больше: пылью под ногами, чем-то совсем незначительным в игре темного бога.

Машина остановилась где-то далеко за городом, герр Гессенер не изменял себе: очередной безликий дом. Видимо, в таких обычно устраивают резню, содержат и пытают заложников… раньше я была в делах подобных не сведуща, а вот теперь меня просветили, все объяснили опытным путем.

Герр Гессенер ждал на втором этаже, рядом с ним красовался мольберт.

— Говорят, ты рисовала что-то для Дворца Правосудия? Покажи это, — и указал на коробочки с кистями и красками.

Я даже спорить не стала, молча подошла и приступила к делу. Понятно же: чем быстрее напишу картину, тем быстрее узнаю, что задумал Гримм-Мор. Хотя некоторые мысли на сей счет в голове уже созрели. Даже не знаю, в чем дело… возможно, все в тех же изменениях, что со мной происходили, а быть может, в правде, что я узнала. Все вдруг стало проще.

Ненависть к Гримму раньше бы меня ослепила.

А теперь нет.

Оказалось, получая удары под дых, начинаешь соображать лучше. Все, что угодно, лишь бы не получить вновь, и даже извечная ненависть к врагу отходит на второй план. Ни к чему его ненавидеть – вот, что я поняла. Пусть он возненавидит меня. Пусть он сгорает от этого чувства в огне, пусть мучается день за днем, пусть в его мыслях только я и останусь.

Да будет новый этап в наших отношениях!

— Не улыбайся так, — оборвал мои кровожадные мысли герр Гессенер. — Мне эта улыбка будет теперь в кошмарах сниться.

— Не волнуйтесь, — размахивая кистью, успокоила я. — Кошмары не будут мучить вас слишком долго, герр. Рано или поздно вы уснете без сновидений. Кажется, такие сны еще называются вечными.

— Не нарывалась бы ты, художница.

И я молча продолжила писать будущее.