Достойно есть

Но прежде всего ты увидишь пустыню… – Т. Лигнадис подчёркивал, что шестой гимн пронизан аллюзиями на псалмы Давида (σσ. 78–79), начиная прямо с первой же строки: «Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной» (Пс 62: 2). Чтобы стать собой, герой должен удалиться в пустыню, как Давид, Иоанн Креститель и Христос, – и эта пустыня обретает черты скалистого побережья. Истощённая коза, пасущаяся на голых камнях, может символизировать козла отпущения: «И возложит Аарон обе руки свои на голову живого козла, и исповедает над ним все беззакония сынов Израилевых и все преступления их и все грехи их <…>, и понесёт козёл на себе все беззакония их в землю непроходимую, и пустит он козла в пустыню» (Лев 16: 21–22).

Акриды – саранча – пища Иоанна Крестителя в пустыне («Иоанн же носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих и ел акриды и дикий мёд» (Мк 1: 6)).

По верёвке жиденькой я спускался – Элитис не говорит, куда именно спускается герой, но этот образ проясняется в строках «белизны искал до предельной яркости / черноты». Здесь отчётливо видны алхимические символы: чернота – это нигредо, первая стадия получения философского камня, когда все компоненты становятся однородной чёрной массой. На второй стадии, альбедо, чёрная первоматерия трансформируется в белое вещество, уже обладающее магическими свойствами. Карл Юнг трактовал нигредо как спуск в подсознательное, за которым следует просветление (Jung C. G. Psychology of the Transference. Collected Works. Vol. 16. London, 1954. P. 279). Но в алхимическом мистицизме философский камень символизировал самого Бога: материя преображается, чтобы достичь бессмертного, божественного состояния.

И тогда наступило время прийти подмоге / жребий выпал ливням – Т. Лигнадис приводит цитату из псалма: «Обильный дождь проливал Ты, Боже, на наследие Твоё, и когда оно изнемогало от труда, Ты подкреплял его» (Пс 67: 10).

Чистота… пред тобою… – «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (Быт 2: 25).

Герой выходит из пустыни – человек выходит из небытия в бытие, – и на этом завершается сотворение мира: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Быт 1: 27). Сотворение женщины у Элитиса происходит из водной стихии («с высоты струящееся серебро… / влажные волосы девушки») – и тем самым указывается на её божественное происхождение, родственное морю и нереидам предыдущего гимна.

Главу рогатую солнца лик… восходил Бездвижный Великий Овен – смысл этих строк не вполне ясен; вероятно, Элитис имеет в виду вовсе не Откровение Иоанна Богослова и не созвездие Овна, как считал Лигнадис (σ. 81), а солярные символы дохристианского времени. Это может быть египетский бог солнца Амон-Ра, почитавшийся греками как Зевс-Аммон. Египтяне изображали его с головой барана, а эллины и римляне – с бараньими рогами.

Что добро? Что зло? – «А от дерева познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь» (Быт 2: 17). У Элитиса божественный Логос тоже предостерегает об опасности («а иначе уже ничего не будет»), но здесь она интерпретирована иначе: нельзя отклоняться от точки, на которой держится равновесие мира. Лигнадис приводит параллель из Т. Элиота: «At the still point of the turning World… Neither from nor torwards; at the still point, there the dance is…» (σ. 81). СозвездиеВесов служит ещё одним символом космического баланса.

Оттого что мгновения так же как дни вращались… – время тоже выстроено по принципу фрактала, повторяющихся подобий: дни равны месяцам, а мгновения – дням. Человек измеряет время своим существованием («я был стрелкой»). К этой теме Элитис тоже вернётся в позднем творчестве, и похожее перечисление дней недели (Вторник Среда Четверг) возникнет в элегии «Всегда по пятницам дождливо». Ирида – богиня радуги.

И одним движением пальца толкнул опасность – теперь, когда мир и человек уже созданы, они неумолимо движутся к грехопадению.

Фосфор, калий и марганец входят в органические соединения, необходимые для жизни. Герою показывают химическое строение плоти – а следовательно, и её смертность. Здесь нет алхимического символизма, опирающегося на какую-либо традицию.

Затрещала внутри меня древесина – предчувствие Распятия, но словом ξύλο, которое сегодня обозначает дерево как материал, раньше могло обозначаться и дерево как растение. Так Роман Сладкопевец называет древо познания (1.7.5). Т. Лигнадис приводит ещё несколько подобных цитат (σ. 86). Уханье сыча в греческом фольклоре, как и в славянском, возвещает о несчастье. Тот, кто был убит, – Христос, смывший кровью грехи человечества (в мир людской направив ручей кровавый).

Звезду трамонтаны – трамонтаной греческие моряки называют северный ветер и северное направление: Элитис имеет в виду Полярную звезду. Пейзаж, открывшийся глазам героя в этом видении, – остров Лесбос: оттуда были родом отец и мать Элитиса, и там будущий поэт проводил летние каникулы. По шершавой тропе Святого поднимается новомученик Феодор, покровитель Лесбоса, убитый турками в 1795 году. Гера – залив и область в юго-восточной части острова; затем Элитис перечисляет расположенные там сёла, и первым он упоминает Пападос – родину своей матери.

Другой стороне твоей – герою необходимо осознать последствия грехопадения в мире и в человеке («в почве и в человеческом теле»). Гибель, грех, несправедливость оказываются не изъянами, но полостями, создающими пространство для чуда и подвига («полость Смерти для Младенца Грядущего» и т. д.). Более того, и сама человеческая душа оказывается пустотой, которая должна быть заполнена другими людьми. Для этого она вновь погружается в темноту («ночь… заняла во мне место») и учится состраданию, вслушиваясь в страдания других («стуки плачи удары в грудь»).

Среди этих других герой видит воинов, монахинь-подвижниц с лампадками. Но Внутренний Логос предупреждает его о врагах. В чёрных рубашках ходят фашисты; на языке хирогриллов говорят, по всей видимости, люди с мелкими нравами (слово «хирогрилл» взято из книги Притчей Соломоновых: так названы маленькие пустынные зверьки – даманы). Поедание сырой пищи символизирует дикость. Неясно, кто назван Водными Дикарями, но Ненавистники Хлеба, Бледнолицые и Новостервятники (последнее слово образовано по аналогии с названиями политических партий) явно обозначают власть имущих. Вместе эти определения похожи на перечни варварских племён у древних авторов.

Четверица, или тетрактис, – пифагорейский символ мироздания в виде равнобедренного треугольника. Исследователи отмечали, что Элитис исказил это слово и назвал четверицу Тетрактидой (τετρακτίδος вместо τετρακτύος). Я полагаю, что это не ошибка, но звучание намеренно сближено с τετράχτιδος – четырёхлучевой. Тогда нужно читать так: «…оконечности креста Четырёхлучицы». Примечательно, что греческий писатель Никос Казандзакис однажды – уже после издания поэмы – назвал распятого Иисуса «пятилучевой молнией» («…Πεντάχτιδος κεραυνός, ο Ιησούς ο Σταυρωμένος». Καζαντζάκης Ν. Ο φτωχούλης του Θεού. Αθήνα, Εκδόσεις Καζαντζάκη, 2008. Σ. 356). Возможно, эту гипотезу кто-то уже выдвигал, но в известных мне книгах она не встречалась. Уверенности в ней у меня, впрочем, нет, и поэтому я перевожу просто «Тетрактида».

Пение петуха напоминает об отречении Петра от Иисуса: «Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух» (Мф 26: 74); это символ предательства и, быть может, метафора объявления войны: недаром упоминаются казарменные бараки.

Прямые Колонны и Могучие Звери на Метопе – образ дорического храма, о котором Элитис писал как об идеальном воплощении «глубинного духа» древнегреческой религии. Звери и «несущие богопознание люди» на рельефе метопы едва ли обладают конкретным прототипом – скорее, Элитис хотел передать общее настроение архаической скульптуры.

Навек одесную меня – ср: «Всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную меня» (Пс 15: 8).

Так вот же я – в последних строках гимна герой сливается воедино с направлявшим его Логосом и полностью осознаёт свою личность и своё предназначение.