Достойно есть

Последние строки стихотворения («Гнев усопших да будет вам страшен…») подражают пророчествам дельфийского оракула. Вместе с тем здесь содержится аллюзия на Откровение Иоанна Богослова: «И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?» (6: 9—10). У Элитиса разгневанные души усопших объединяются с разгневанной стихией земли (скал изваяния).

Дни свои сосчитал я и только тебя не нашёл… – лейтмотив второго псалма – одиночество, отвержение и неразрешимый конфликт с миром конформных, не выходящих за рамки обыденности, жизненных установок. Собеседником Элитиса остаётся божественное начало, то недосягаемое и возлюбленное Другое, что воплощается для поэта и в родине, и в свободе. В первых строках, как отметил Лигнадис (σ. 123), содержится перефразированная цитата из Песни песней: «На ложе моём ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его» (3: 1).

Кикеон – священный напиток из воды, ячменя и трав, который пили посвящаемые в Элевсинские мистерии. Таинства элевсинского культа были неразрывно связаны с темой смерти и воскресения, нисхождения в Аид и восхождения к вечной жизни.

Страсть к другим, ещё более белым, Еленам – имеется в виду спартанская царица Елена, из-за похищения которой началась Троянская война. Герой отрекается от земной любви и уютной обустроенной жизни «в доме с белой невестой и горшками цветочными» ради единения с предметами своей высшей, мистической, любви.

И за кровь отомстить мертвецов моих непогребённых – Т. Лигнадис (σ. 124) полагал, что этот мотив взят из трагедии «Антигона» Софокла: фиванский царь Креонт бросил мёртвое тело своего врага Полиника на съедение хищникам и под страхом смерти запретил гражданам прикасаться к нему, но сестра Полиника, Антигона, нарушила запрет и похоронила брата. Однако никакого отмщения в этом сюжете нет. Я подозреваю, что Элитиса вдохновил образ разгневанного Ахилла, спешащего отомстить за своего друга Патрокла. В «Илиаде» тело Патрокла остаётся непогребённым до исполнения мести.

Один я встал к рулю… —гимн одинокому героическому пути, этот текст почти не требует комментария. Орнаментальная симметрия строф, повторы и перечисления («однажды и дважды и трижды я…») восходят к византийской поэтике, но вместе с тем и к структуре народных песен. Перечень бедствий, где говорится о землетрясениях, опустошениях, злодеяния хврагов и родных, взят из ектеньи (просительной молитвы), читаемой на литургии: «Избавь, Господи, город сей и всякий город и страну от голода, мора, землетрясения… нашествия иноплеменников и междоусобной войны». В оригинале вместо опустошений назван голод.

Каменные зубы продолжают тему противостояния изменчивого времени и незыблемой основы.

Меч студёных вод – образ, заимствованный из 57-го кондака Романа Сладкопевца, но в корне переосмысленный: у Романа «влажный меч» и «студёное озеро» – орудие казни сорока Севастийских мучеников. Венец зноя как символ славы и святости имеет настолько широкое распространение в мировой культуре, что возвести его к одному источнику просто невозможно, но нельзя не отметить, что в этом кондаке Романа венец тоже упоминается.

Погонщики мулов – второе чтение, действие которого разворачивается в конце января – начале февраля 1941 года («спустя три цельных недели» после событий «Дороги на фронт»), начинается с прибытия на передовую продовольственных подвод (мулы служили основным транспортом для доставки провианта и боеприпасов). Из старой газеты фронтовики узнают о том, как легкомысленно был воспринят в тылу их подвиг («а вечером в театрах пели песни и представляли сцены из нашей жизни»). Далее следует фантастический, нарочито басенный, диалог между двумя солдатами. Имена героев выбраны неслучайно: Лефтерис – производное от Элефтериос («Освободитель»), а Зоис – мужской аналог имени Зоя, означающего «Жизнь».

Делвино, Агии Саранда, Корица – греческие названия албанских городов Дельвина, Саранда и Корча, отбитых у итальянских фашистов зимой 1940 года, а Превеза и Арта – города в Эпире.

Грозя им вслед раскрытой пятернёй – Зоис провожает скомканные газетные листки немыми ругательствами. Поднятая вверх рука с растопыренными пальцами – это «фаскело» или «мундза», оскорбительный жест, выражающий презрение и негодование.

Первая ласточка в небе… – поговорку «Одна ласточка весны не приносит» Элитис уже оспаривал устами внутреннего Логоса в одном из гимнов «Бытия». Теперь он возвращается к этому образу, на этот раз задействуя фольклорную поэтику (Т. Лигнадис приводит вероятные источники) и византийскую символику Благовещения: у Романа Сладкопевца ласточка поёт «Восстань, Адам, от смертного сна» (Λιγνάδης, σ. 135).

В предчувствии весны, каким его изображает Элитис, вновь объединяются христианские и языческие представления: возрождение умерших может быть отнесено к уже возникавшему мотиву Страшного суда, но в дохристианских религиях многих народов встреча весны была связана с культом предков. Так и в древних Афинах во время весеннего праздника Анфестерий поминали усопших и верили, что их души возвращаются на землю в эти дни.

Бога-Творца Элитис называет Первомастером. Так называли в народе начальника артели строителей, плотников или других мастеров, и, по всей видимости, выбор Элитиса был вдохновлён народными песнями. В песне «Артинский мост» маленькая птичка советует строителям принести человеческую жертву: «пока не сгубите души, держаться мост не будет, / но не губите сироту, ни странника, ни гостя, / а только первомастера красавицу-супругу» (Λιγνάδης, σ. 136).

Ты на кручах горных меня ваял – в этой строке, как и в последней («Ты в горах основал меня»), читается явная аллюзия на псалом 86: «Основания его на горах святых». К этому же образу Элитис обратится в следующем стихотворении.

Помнишь, волхвы забрали… – волхвы, первыми поклонившиеся новорождённому Христу, заменяют здесь учеников, предавших тело Христа погребению после распятия. Местом погребения у Элитиса оказываются одновременно и земля («в чёрной глуби колодца»), и море («в недрах морских зыбей») – то есть весь мир. Бездна символизирует сошествие Христа во Ад.

Повязал Ты поясом мне моря – ср. в псалмах: «И Ты обратил сетование моё в ликование, снял с меня вретище и препоясал меня веселием» (Пс 29: 12), «Бог препоясывает меня силою и устрояет мне верный путь» (Пс 17: 33).

Основанья мои на горах… – намеченный в предыдущем стихотворении библейский мотив, полностью заимствованный из 86-го псалма, теперь раскрывается со всей полнотой. Неопалимая купина – в Пятикнижии пылающий куст, из которого Бог говорил с Моисеем: «И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнём, но куст не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает. Господь увидел, что он идёт смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей!» (Исх 3: 2–4). У Элитиса таким пылающим видением становится память народа.

Пинд – крупнейший горный хребет Греции, Афон – одна из высочайших горных вершин. В южной оконечности Пинда находится гора Парнас, обитель Аполлона и Муз, а Афон – главный центр православного монашества.

Вешает за ноги дни – Тасос Лигнадис высказал поразительно меткую догадку: в этой строке Элитис вспоминает об освежёванных пасхальных ягнятах, подвешенных головами вниз в мясной лавке (σ. 142). В следующей строке пожирающее свои жертвы Время «с шумом высасывает» мозг из костей. Агнец, как известно, символизирует Христа, но и любого невинно убиенного.

От лица небес бежали враги мои – «Да восстанет Бог, и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его» (Пс 67: 1).

По пяте узнающая воина… – перефразированное латинское выражение ех ungue leonem, «по когтю [узнавать] льва». Здесь имеется в виду пята Ахилла – его единственное уязвимое место. Т. Лигнадис считал, что Элитис подразумевает мужественную походку (σ. 143).

Певец облаков и прибоя, заснувший во мне… – от образа грозных гор Элитис переходит к образу не менее грозного, бушующего моря. Фракиец – это и северный ветер («фракийский ветер» древних географов), и Орфей – величайший певец греческой мифологии: о его фракийском происхождении сообщают многие античные авторы. Быть может, Элитис сравнивает свою дремлющую поэтическую мощь с Орфеем ещё и потому, что последний считался автором космогонической поэмы о происхождении мира и всего сущего. Ср. у Аполлония Родосского: «Пел он о том, как когда-то и суша, и небо, и море, / Раньше друг с другом в одну перемешаны будучи форму, / В гибельной распре затем отделились одно от другого / И средь эфира своё неизменное заняли место / Звёзды, а также луна и пути неуклонные солнца. / Пел он, как горы взнеслись…» (Apoll. Rhod. Argon., I, 496–501, перевод Г. Ф. Церетели).

В простую жестянку я кисти свои / все разом макаю и крашу… – поэт изображает себя одновременно иконописцем и корабельным маляром. Обмакивание кисти в краски напоминает седьмой икос 34-го кондака Романа Сладкопевца: «Потому что Плоть Моя, как ты видишь, становится для Меня хартией (бумагой) и Моя алая Кровь – чернилом, в которое макая и пишу отпущение грехов всему миру и дарую жизнь взывающим ко Мне». Глагол «макать» верно передан только в переводе архимандрита Амвросия (Погодина), который я и цитирую.

Святой Канарис, святой Миаулис, святая Манто – святыми заступниками греческого народа названы здесь герои морских сражений Освободительной войны: адмирал Константинос Канарис (1793–1877), адмирал Андреас Миаулис (1769–1835) и первая в Греции женщина, получившая звание генерал-лейтенанта, – Манто Маврогенус (1796–1840).

Пришли / притворившись друзьями… – смысл седьмого псалма совершенно прозрачен: Элитис говорит об иноземцах, и прежде всего о западноевропейцах, пытающихся насадить свою культуру и подчинить себе Грецию. Т. Лигнадис замечал, что Мудрец, Основатель и Геометр взяты из комедии Аристофана «Птицы»: там это Предсказатель, Законодатель и Землемер (σ. 150).

Дворцы и могучие башни / челны и другие суда – ср. у Аристофана: «От врагов, не от друзей же научились города / Крепостные строить стены и военные суда» (перевод С. К. Апта).

Пришли с золотыми петлицами… – в предыдущей части речь шла о бескровном порабощении. Теперь Элитис говорит о завоеваниях. Велик соблазн решить, что под «пернатыми чудищами Севера и хищными тварями Востока» понимаются одни только немецкие и болгарские фашисты, оккупировавшие Грецию во время Второй мировой войны, но, скорее всего, масштаб рисуемой поэтом исторической картины гораздо внушительнее. С востока на Грецию нападали персы, затем арабы и, наконец, турки; с севера – германские и славянские племена, рыцари-крестоносцы, венецианцы, генуэзцы. Именно поэтому Элитис не даёт врагам более конкретных определений: ему важно подчеркнуть их принадлежность к многовековым потокам захватчиков.