Обычные командировки

— Ну как дальше будет, я-то знаю, — поежилась девушка, — если твоей Валерии Петровне удастся найти что-то интересное, тогда-то ты сам с полной готовностью все факты на стол начальству выложишь, а еще, чего доброго, сам съездишь в Старицы с заранее собранной информацией и потом все, что разыщет врачиха, выдашь за свои собственные труды. Кто же тебя лучше знает, чем я...

— Ну зачем же так, Лена? Фу, как некрасиво. Просто я боялся помешать этой умной и милой женщине. Понимаешь, выручил меня твой шеф. Он говорит полковнику: «Может, этот молодой человек сначала все-таки полностью изучит дело, а потом уже и в командировку?» И ко мне: «Скажите, это не вашу ли дипломную работу по раскрытию убийств я рецензировал?»

— А командировки тебе все-таки не миновать. У меня к тебе, Коля, просьба, когда вернешься, сразу ко мне. Или позвони, я сама приеду. Дай слово, что просьбу мою выполнишь и ничего предпринимать не будешь, пока вместе не обсудим.

— Выполню, честное слово, выполню.

Не повезло Николаю Сомову и на обратном пути. Стал подъезжать к дому — опять разыгралась непогода: пошел дождь, обильный, холодный... На следующий день слег с двусторонним воспалением легких. Почти два месяца, с конца ноября и до середины января, провалялся в госпитале. Навещали его родные, на Новый год почти всю ночь просидела у постели Лена, приходили Фролов, Шаламов, Потеряйко, но их появление не принесло ему радости. Он болел, а его «Тайна» не двигалась с мертвой точки. Лена по его просьбе сходила к Валерии Петровне, и та сама пришла его навестить. Валерия Петровна принесла варенье, мед и заговорщически шепнула, что ему прямой смысл скорее поправиться: есть интересный разговор, но, разумеется, не для больничной палаты. После ее ухода Николай разволновался не на шутку. Вдруг, чего доброго, не дождавшись его выздоровления, пойдет врачиха к Фролову или к самому Смирнову.

Выписавшись из госпиталя, Николай Сомов на следующий же день отправился к Валерии Петровне.

— Ах, Коля! Разве можно приходить к пожилой женщине без предупреждения. Хоть бы открытку послали или уж повестку... — Все это говорила Валерия Петровна в приоткрытую дверь, не снимая цепочки. — Погуляйте с полчасика, хотя подождите, вам же еще нельзя, а на улице мороз. Ладно, бог с вами, ступайте в гостиную и ждите. А я тем временем приведу себя в порядок.

Николай снял пальто и вспомнил, что и в первый раз она его в квартиру не пригласила.

— Берите книги, журналы. Читайте, наберитесь терпения, — крикнула ему вслед хозяйка.

«Старая дура, — выругался про себя Николай, — прихорашиваться задумала. Рассказала бы все, что разведала, и привет». Гостиная оказалась светлой и просторной квадратной комнатой. Красивая стенка, диван, письменный стол, в углу цветной телевизор, а напротив, возле низенького журнального столика, два кресла. На стене полки с журналами и книгами. Увидев «Новый мир» за прошлый год, вспомнил, что Лена ему в госпитале все уши прожужжала: «Найди, прочти «Мартовские иды» Торнтона Уайлдера, интересно! Здорово!» Отыскал журнал и начал просматривать. Увлекшись, стал читать и не заметил, как прошло минут сорок, а то и больше. Хозяйка появилась в черных кримпленовых брюках, в шерстяном свитере такого же цвета и с наскоро уложенными волосами.

— Извините, Николай Павлович, что заставила ждать. Не привыкла разговаривать с посторонними, чувствуя себя не в своей тарелке. Так что прошу не думать, что «эта старая дура» собирается кокетничать именно с вами.

Николай ругнулся про себя: «Прямо телепатия какая-то. Узнала про старую дуру», и почувствовал, как на затылке, за ушами стало тепло, как к щекам приливает жар и вот-вот зальет их румянцем. Чтобы скрыть смущение, вскочил с кресла, неловким движением уронил журналы и, подбирая их с полу, еще больше смутился.

Валерия Петровна стояла посреди комнаты и, прищурившись, сдерживая улыбку, наблюдала за Сомовым.

— Располагайтесь, курите. Чаю или кофе? А может быть, чего-нибудь покрепче?

— Спасибо, Валерия Петровна, я от горячего чая, пожалуй, не откажусь.

Женщина вышла, а Николай, опустившись в кресло, чувствовал себя мальчишкой, чьи мысли угадываются взрослыми.

Через несколько минут появилась Валерия Петровна, на большом цветастом подносе принесла стакан в серебряном подстаканнике, варенье в вазочке, конфеты, тарелку с бутербродами. Из-под цветной махровой салфетки выглядывал нос пузатого чайника.

— Не буду вас томить, Коля, пейте свой чай, а я тем временем отчитаюсь о своей поездке. Как только я вернулась из Старицы, а это, надо сказать, совсем заштатная деревня, я пришла к вам. Позвонила раз, другой, никто не отвечает, звоню секретарю, говорит, Сомов болен, и любезно сообщает номер телефона Фролова. Алексей Иванович — так, кажется? Звонить ему не стала. У нас с ним с первых же дней не получилось контакта. Мне передали, что он чуть не причислил меня к тем, кто мог, по-вашему выражаясь, дать «наколку» на семью Яковлевых. Думаю, выздоровеет молодой, энергичный сыщик, сам меня найдет. Столько лет прошло, что же теперь поспешничать. — Валерия Петровна закурила и, улыбнувшись, посмотрела на Николая. — Вы сегодня из госпиталя?

— Нет, вчера.

— Ну все, больше не буду издеваться. Знаете что, откройте-ка вон ту дверцу, — женщина указала на лейпцигскую стенку, подождала, когда Сомов выполнит просьбу, — и, пожалуйста, достаньте вон ту бутылку и рюмки. Я, пожалуй, выпью. Налейте мне. Ужасно люблю, когда за мной ухаживают.

Сомов опять чуть не чертыхнулся. Бутылка дорогого коньяка «Наполеон» была наполовину пустой. Он взял рюмку, неловко поставил ее перед Валерией Петровной и открыл бутылку.

— Пожалуйста, немного.

Она отпила и начала рассказывать:

— В Старицах живет моя бывшая пациентка, и я поехала к ней, прихватив кое-какие медикаменты. Та приняла меня с распростертыми объятиями. Я ей откровенно рассказала о цели своей поездки, и мы вместе стали искать старожилов. Километрах в пятнадцати от Стариц есть деревня Голубино. Там мы нашли бабушку, маленькая, сухонькая такая старушка, а хозяйство у нее крепкое. И корова, и овцы, и гусей полный двор. Фамилия ее Лысова Агриппина Самсоновна. — Николай достал авторучку. — Вы не записывайте, — остановила его хозяйка, — я подготовила вам обо всем полный отчет и даже на машинке отстукала. Самое удивительное то, что у бабуси прекрасная память. Никаких старческих провалов. Кстати, она все время жаловалась на жизнь, как ей не везет. Раньше, говорила, народу было полный дом, а в доме хоть шаром покати. А теперь дом полная чаша, еды вдоволь, да едоки все разбежались. Помнит Самсоновна Родиона Яковлева. Хорошо знала и Марфу Ильиничну, эта бабушка моложе Марфы года на три. Прислуживала у них на свадьбе и говорит, что Яковлевы были самыми богатыми людьми в округе. Водились у них и золото и драгоценности. Причем, с ее слов, Родион Силыч, как только почувствовал приближение революции, все свое хозяйство продал и в звонкую монету обратил. Человек он был экономный, бережливый, это я и сама знаю. Агриппина Самсоновна так и сказала: «Родион, бывало, и копейку оброненную подберет. Сурьезный человек был, крутой. Ты, — говорит, — отыщи Нюшку, она у них в няньках долго жила. Взяли ее Яковлевы девчонкой, как у них дочка народилась. Она тебе куда лучше все обскажет. Мне сказывали, что эта Нюшка сейчас птичницей в совхозе. А пошто ты все про них выспрашиваешь?» Пришлось мне, Николай Павлович, солгать старому человеку, грех на душу взять. Умолчала я о том, что они погибли. Просто, говорю, дружила с Людмилой, а где они сейчас, не знаю. А она мне в ответ: «Тут, милая, никто не знает. Разве только Нюшка что про них слыхала, вот ты ее и спытай». В совхоз я не смогла добраться: пошли дожди, началась слякоть, и я, как и вы, простудилась. Вы уж сами ищите эту Нюру — няньку Людмилы. Думаю, она значительно моложе Родиона и Марфы, в няньки-то в те времена девчонок брали. Кстати, вы слышали что-нибудь о родственнике Марфы, Спиридоне Драгине?

— Слышал. Это он был осужден за покушение на председателя сельского Совета?

— За что его судили и сидел ли он, не знаю. Но бабушка Агриппина о нем вспоминала. Вот, пожалуй, и все, что для вас вызнала. Хотя нет, не все. Была я в Старицах возле дома Яковлевых. Ходила смотреть, где Людмила родилась. Стоит, наверное, лет сто и еще столько же простоит. Большой, каменный, двухэтажный. При Яковлевых в первом этаже магазин скобяной был. А на втором этаже жилые комнаты. Во дворе складские помещения, тоже каменные. Сейчас там контора Заготживсырье размещается. Чаю вам подлить или, может, все-таки коньяку?

Николай Павлович Сомов — инспектор уголовного розыска — дочитывал «Тайну» и переживал жесточайшие муки. Вот-вот придется идти к начальству и убеждать его в том, что нужно работать на родине Яковлевых. Что там есть люди, с которыми за все шестнадцать лет никто из работников уголовного розыска и не разговаривал. Знал Сомов, что его сейчас же спросят, с кем же это до сих пор не поговорили, и придется ему выкладывать все про бабушку Агриппину и няньку Нюшу. Фролов, конечно, прищурится, смерит взглядом своего подчиненного и ехидно поинтересуется: «А откуда у вас, милейший Николай Павлович, эти сведения?» И придется показывать им второе объяснение Валерии Петровны и рассказать, что лежит оно, это объяснение, у него в столе третий месяц и что не доложил он о нем начальству своевременно потому, что сам лично хотел все факты перепроверить. Может, и не скажут, но уж зато обязательно догадаются, в чем тут дело. Поймут, что инспектор Сомов присвоил себе чужие сведения, присвоил для того, чтобы выдать за свое то, что сделала старая женщина... Ну и пусть думают что угодно, это он переживет. Хуже будет, если он на месте не найдет ничего интересного. Ничего такого, что может пролить свет на «Тайну». А вот этого не может быть. Он, Сомов, уверен, что искать нужно в первую очередь там. Да ведь и полковник, и начальник следственной части согласились с ним в прошлый раз и оба не возражали, что нужно начинать работу на родине Яковлевых. А вообще, что тут гадать? Что раздумывать? Ведь врачиха поехала с его согласия. Он, Николай, фактически одобрил, организовал, что ли, ее поездку. И Сомов решил: «Пусть объяснение пока лежит... Съезжу, а там будет видно».

Николай закончил изучать последний том в середине марта и сразу же доложил Фролову:

— Все, Алексей Иванович! От корки до корки десять тысяч восемьсот страниц.

— Прочел? Ну, молодец, ну, молодец! Идем брать.

— Кого брать? — опешил Сомов.

— Как кого? Убийц, грабителей. Тех, что погубили Яковлевых. — Фролов явно паясничал, но глаза оставались серьезными, настороженными.

— Кого брать, не знаю, — насупился Сомов, — но самое слабое место в этом деле — проверка старых связей Родиона и Марфы, это очевидно.

— Считаешь, что в Старицах надо искать? — уже серьезно спросил майор.

— Ну а вы сами-то как думаете?

— Возможно, ты и прав. Мало там тогда поработали. Да разве в то время могло кому-то прийти в голову то, что преступники могли знать Яковлевых еще с дореволюционных времен, что начинать нужно было в Старицах? Полистай еще раз дело по всем своим выпискам и заметкам, а я доложу начальству.