Обычные командировки

— Очень мало, — признался Сомов.

— Но слышали в институте, небось с психиатрией знакомились? Есть такая форма шизофрении, именуемая манией преследования. Я наблюдала Родиона Силыча, особенно в последние годы, и он мне иногда казался именно таким шизофреником. То есть я хочу сказать, что вам не стоит обращать внимание на все мои предположения... Если Яковлев действительно страдал манией преследования, пусть и в скрытой форме, то все эти его страхи — результат больной психики.

— Ну вот, Валерия Петровна, как вы легко и просто зачеркнули все свои предположения... А мне вот кажется, что здесь есть та самая ниточка, за которую можно зацепиться, чтобы распутать весь клубок. Я ведь тоже пытаюсь разгадать, чего или, вернее, кого боялся Родион Силыч Яковлев. А он, оказывается, просто-напросто шизофреник? Вот мы и уперлись в тупик... Ответьте, пожалуйста, на мои вопросы.

— Слушаю вас, Николай Павлович.

— Хороший врач была Людмила Родионовна?

— Не только хороший, а отличный невропатолог.

— Правда, невропатолог не психиатр, но все же. Могла ли Людмила не распознать шизофрению у отца, с которым общалась постоянно?

— Скорее всего, нет.

— Случалось ли, что Людмила Родионовна жаловалась вам на его болезнь?

— Случалось, и довольно часто, но разговор велся о больной ноге, о сердце, о давлении.

— И последний вопрос из этой серии. Как вы считаете, могла скрыть от вас Людмила Родионовна, что отец болен шизофренией, если бы она вывела такой диагноз?

— Нет. Я в этом твердо убеждена.

— Тогда вопрос из другой серии. — Николай едва удержался, чтобы не сказать: из другой оперы. — Замечали ли вы признаки страха у Марфы Ильиничны?

— Замечала. Настороженность постоянно, а страх временами. Факты? Пожалуйста. Едва Родион Силыч задерживался и вовремя не возвращался с работы, она просто места себе не находила. Хотя совсем иначе относилась к опозданиям дочери. Она никогда не открывала дверь, дважды не переспросив: «Кто там?» Мало того, обязательно через закрытую дверь перекинется с тобой несколькими словами и только потом откроет. Люда говорила, что мать ужасная трусиха, а отец ничего не боится.

— А у Марфы Ильиничны не было мании преследования?

— Что вы, ни намека. Если и говорить о какой-то мании, то уж, скорее, у нее могла быть мания величия.

— А в чем она выражалась?

— Так сразу и не скажешь, — задумалась Валерия Петровна. — Во-первых, была она властная, строгая. Я себе ее частенько представляла в розвальнях, закутанную в шубу, непримиримую, как боярыня Морозова. Во-вторых, все в доме держалось на ней, за ней было последнее слово. Но, пожалуй, и не это главное. Мне иногда казалось, что Марфа Ильинична несет на себе какой-то мученический крест. Бывало, спрошу у Люды: «Почему Марфа Ильинична сегодня какая-то замкнутая?» — а та ответит: «Да она всегда такая». Вот, видите, — улыбнулась Валерия Петровна, — и мания величия здесь ни при чем.

— Ну а страх? Можно допустить, что у Марфы Ильиничны страх был следствием какой-то реальной угрозы?

— Вполне согласна. В особенности если припомнить давний случай с приходом человека, разыскивавшего Якушевых. Кстати, тогда и сам Родион Силыч, который, по уверению Люды, ничего не боялся, был явно чем-то испуган. Люда, видимо, просто свыклась с домашней атмосферой, так как выросла в ней. Излишнюю предосторожность считала старческими причудами. Подождите, не уточняйте, — остановила она Сомова, собравшегося задать ей новый вопрос. — Между мной и Людмилой никогда не было разговоров о каких-то реальных угрозах ее семье. Вы ведь это хотели выяснить?

— Валерия Петровна, вы не свидетель, а кладезь криминалистической мудрости.

— Согласна. И сейчас вы в этом убедитесь.

Снова в руках блеснуло пенсне, сквозь сигаретный дым женщина стала разбирать последнюю, не перечеркнутую запись на картонке.

— Не кажется ли вам странным то, что старики Яковлевы жили в постоянном страхе, а Людмила ничего о какой-то опасности не знала. Может быть, эта угроза, опасность, породившая постоянный страх, возникла до ее рождения или в ее младенческом возрасте? Скажите, вы не были на родине Яковлевых? Может быть, там удалось бы найти разгадку? Хотите, я съезжу в Старицы? Наверное, там живы какие-нибудь старики или старухи, что помнят Марфу Ильиничну и Родиона Силыча. Не беспокойтесь, я постараюсь, чтобы приезд мой никакого шума не произвел. Я и раньше туда собиралась, а теперь моя поездка обретает еще больший смысл: дело-то не кануло в Лету, а им занимается мыслящий человек...

— Ну говорите дальше, говорите, — усмехнулся Сомов.

Валерия Петровна заметно растерялась и молча стала перекладывать с места на место конверт, сигареты, спички.

— Тогда я закончу за вас. «Правда, этот «мыслящий» человек очень молод, не имеет опыта за своими плечами».

— Опыт придет. Было бы желание, — усмехнулась женщина. — Я оставлю вам фотокарточки, те, что вы вчера просили, но прошу их вернуть.

— Верну. Обязательно верну. Пожалуйста, напишите дома все, что вы мне говорили, в той же последовательности и с теми же рассуждениями. Я сейчас вызову машину, и вас отвезут домой.

— Не нужно машину. У меня дела здесь в центре. Всего вам доброго.

Сомов подписал женщине пропуск и вежливо проводил ее до дверей.