Обычные командировки

— «Тайну», — невозмутимо, глядя в глаза начальнику, объявил Фролов.

— Как «Тайну»?

— Так. Сомов писал диплом по убийствам, ну и пусть с самого начала посидит над серьезным делом, все равно кого-то нужно выделять. Не могу я, Анатолий Федорович, опытных от текущих дел отрывать. А Сомову сам помогать буду. Да и вы ему помощь обещали. Пусть парень на свежую голову изучит все материалы, поучится документы составлять. Может быть, у него и новые мысли появятся. Кстати, я слышал, что в Англии для усовершенствования производства приглашают людей, совершенно не знающих этого производства, просто имеющих голову на плечах, говорят, им со стороны виднее. Надо же, додумались, а? — серые глаза Фролова еще больше сузились.

— В общем, я так понимаю, — проговорил полковник, — решил ты, Леша, цирк с новичком устроить...

— Тогда прикажите, кому передать это дело. Я немедленно выполню ваше распоряжение. Только потом уж давайте этого работника не будем отрывать ни на какие свежие дела.

— Не будем, говоришь? Не получится.

— А с Сомовым получится. Все равно ему ничего свежего самостоятельно поручить нельзя.

— Ладно, Фролов. Узнайте, когда удобнее Гришаеву приехать в управление. Попрошу товарища пенсионера быть наставником своего бывшего практиканта по этому делу. Как говорили о наставниках на семнадцатом съезде комсомола? Помнишь?

Сомов с интересом читал дело. Оказалось, что на лестничной клетке, где располагалась квартира Яковлевых, было еще две квартиры. Одну занимала молодая чета. Они совсем ничего не знали о своих соседях. В другой проживала пожилая женщина-пенсионерка с дочерью, зятем и двумя внуками. Она на допросе рассказала, что в этот дом переехала почти одновременно с Яковлевыми. Раньше они жили в бараке, а Яковлевы где-то имели собственный дом. Но как ни пыталась она завести дружбу с новыми соседями, у нее ничего не получалось. Дочь, Людмила, была поприветливее, здоровалась. А старики, Родион Силыч и особенно Марфа Ильинична, встретятся с ней в подъезде, буркнут в ответ на приветствие и к себе — щелкать замками. Поначалу пыталась соседка поговорить с Марфой, но та приоткроет дверь, не снимая цепочки, и в щель спросит, что надо. Какой уж тут разговор или дружба? К старикам никто не ходил. Ни знакомые, ни родственники. Да и сами они сиднем дома сидели. Летом-то окна открыты, идешь мимо, видно — все больше на кухне или возле телевизора. К дочери, Людмиле, ходила одна женщина. Худая, высокая, черноволосая, лет, наверно, за сорок. Иногда они отправлялись куда-то вместе. Но кто она, соседка не знает. Может, с работы? По магазинам или на базар все больше Родион сам. Тащит две авоськи или корзину, даром что хромой, а Марфа дома. Пять лет вместе на одной площадке прожили, а в квартире у Яковлевых быть не довелось. «Из нашего дома никто к ним не ходил. Газовщика там или монтера Марфа в квартиру ни в жисть не пустит. Приходите, говорит, когда хозяин будет. Есть ли у них кто из родственников, не знаю, не видела. Зять мой года три назад в нашей двери такой глазок врезал, в него смотришь и видишь, кто перед дверью стоит. Вот другой раз услышу, кто-нибудь парадной дверью хлопнул, подойду и загляну в глазок. В него вся дверь яковлевская видна... Так возле нее ни разу никого чужого не замечала. Если бы знала, что такое случится, весь бы день возле глазка просидела, даром что Новый год».

Показания других соседей были более лаконичными. Все они в один голос заявили, что у Яковлевых не бывали, никого из их родственников или знакомых не знают. Жильцы со второго этажа из квартиры, что над Яковлевыми, рассказали, что слышали, как в тот день внизу заводили радиолу, решили, что справляют праздник. Музыка началась часов в одиннадцать утра и продолжалась до трех часов, до самого пожара.

Еще страшнее показалась Сомову картина преступления. Он представил себе, как один преступник заводит радиолу или настраивает телевизор, а другой пытает связанную старуху.

Николай и не заметил, как пролетел день. Он взглянул на часы и даже присвистнул — была половина девятого. Заложив лист чистой бумаги в первый том, он с удивлением заметил, что прочел только третью часть. Верно говорила Антонина Ивановна, что на каждый том уйдет три дня. Он поставил дело на полку, закрыл сейф и направился домой.

Едва Николай открыл дверь квартиры, как из кухни выскочила Ксения:

— Вот он, сыщик! Явился! Голодом уморить нас хотел? Рассказывай, кого поймал?

В столовой грянул победный марш из «Аиды». Улыбаясь, выглянула мать, нарядная, красиво причесанная, помолодевшая. Сквозняк, гулявший по квартире, таил в себе праздничные запахи: в ноздри ударила ваниль, перемешанная с корицей, а запах лаврового листа, поджаренного мяса вызвал острое ощущение голода. Отец вышел навстречу в свежей белой рубашке и отутюженных брюках и нетерпеливым жестом поторопил: давай, мол, скорее. Но сестра потащила Николая в ванную, по дороге стаскивая с него пиджак.

— Иди умывайся, смой с себя грязь преступлений, которые ты раскрывал, и ужинать. Есть хочу до одурения, а они не дают.

В ванной Николай, растираясь после душа, внезапно ощутил некое предвкушение радости. Он не сразу разобрался в охватившем его чувстве. Пожалуй, это было ожидание победы, нетерпение, решимость взять верх, как перед началом схватки на соревнованиях. А, не поверили в него там, в уголовном розыске, решили, «Тайна» ему не по зубам, ну, дело ваше, дорогие товарищи! Вы еще узнаете, чего стоит Николай Сомов и как вам крупно повезло, что он пришел именно к вам!

Стол был накрыт празднично, нарядно. Закуски, графинчики, цветы в хрустальной вазе. Видно, обрезали половину роз на садовом участке. А ведь мать не позволяла дарить их даже самым дорогим гостям.

Отец, привычно усевшись во главе стола, пододвинул к себе графин.

— Надеюсь, товарищ инспектор уголовного розыска, сегодня вы откажетесь от любимого морса и выпьете что-нибудь покрепче? Все-таки день вашего боевого крещения.

— Если настаиваете, товарищ полковник, то, пожалуй, я выпью рюмку вашей полынно-зверобойной. По крайней мере, после нее вторую не захочешь.

Все засмеялись. У Сомова-старшего было пристрастие настаивать водку перцем, чесноком или еще какой-нибудь горечью. Наполнив рюмки, Сомов-старший встал, посмотрел сквозь хрусталь на свет.

— Помнишь, мать, как перед самой войной, когда меня только что назначили командиром, мы отмечали с тобой это событие? Была у нас комнатушка в бараке, кровать железная да стол колченогий. Слушай, а где те рюмки из зеленого стекла с беленькими цветочками? Давно это было, мы тогда еще вдвоем жили. А теперь, смотри, какие дети у нас выросли! Жаль, нет здесь Олега. Спасибо тебе за детей. Верю, что и из нашего последнего выйдет толк. Впрочем, поживем — увидим. Давайте пожелаем ему выдержки, ума, справедливости и внимания к людям, тогда и успех придет сам. В уголовном розыске, как в разведке, допустишь глупость или ошибку — и все. И пропал. Хорошо, если сам — один, а то и товарищей за собой потянешь. Ну, будь здоров, Николай Павлович!

После чая с малиновым пирогом женщины, собрав посуду, отправились на кухню, а Николай подсел к отцу, чтобы рассказать о своем первом дне в уголовном розыске. Выходило, что Николая Сомова только и ждали, чтобы передать ему нераскрытое дело об убийстве семьи Яковлевых... Что на него надеются, что кто-кто, а он-то уж не подведет. Оказалось, что отец слышал об этом деле и в своих лекциях даже приводил его как казус: пожарные, спасая дом от огня, помимо своей воли уничтожили вещественные доказательства.

— Припоминается мне, сынок, один случай. Стояла наша дивизия в обороне, это было на Северном фронте. Зима, мороз, снегу два метра. Знаем, что фашисты что-то замышляют, «язык» нужен позарез, а добыть его не можем. Пошлю разведчиков одних, других и всех на смерть. Комдив вызвал меня, всыпал по первое число, а потом велел пройти по передовой, с солдатами посоветоваться, как лучше в тыл пробраться. Может, мол, кто-нибудь что подскажет. Сам пошел, заместителя отправил, в одном, в другом блиндаже посидел — все без толку... А в третьем подошел ко мне солдат, маленький, худой, глаза раскосые, похоже эвенк, по-русски говорит плохо, но вижу, приклад на винтовке весь в ровненьких таких царапинах. Спрашиваю, что за отметины, он улыбнулся: битым фашистам счет ведет. Вот этот эвенк меня и спрашивает:

«Птица косач тайга живет, знаешь?»

«Знаю, — говорю, — тетерев».

«Лиса его сильно любит кушать, слыхал?»

«Слыхал».

«Давай фашиста хватать, как лиса тетерев ловит».

Показал мне этот эвенкийский охотник глубокий ров, что пересекал наши и вражеские позиции, снегу там было в два раза больше, чем на равнине, и предложил лаз в снегу прорыть. Я ему говорю, что в овраге мин навалом, и своих и чужих, а он отвечает: «Сапера давай, вместе рыть будем». И что ты думаешь, на третий день добыли «языка». Так под снегом его и приволокли... Может быть, и ты вдруг какой-то свой овраг отыщешь. Ну все, я пошел. Завтра рано уеду на дачу.

Николай посидел немного с матерью и тоже отправился спать.