Обычные командировки

— Что-нибудь просил передать?

— Нет, только спросил, возвратились вы или нет. — Женщина помедлила и, вглядевшись в усталое лицо полковника, предложила: — У нас в гостинице душ работает круглые сутки. Есть чай.

— Спасибо. С удовольствием.

После душа Александр Дмитриевич словно воскрес. Дома знали, что, взявшись за новое дело, он мог пропустить обед и ужин, поэтому готовили ему с собой всякую снедь. Достал из чемодана целлофановый пакет с домашним печеньем, с конфетами и пачкой чая и спустился на первый этаж к дежурной.

— Сами будете заваривать, Александр Дмитриевич? Заглянула в вашу карточку и прочитала, что вы полковник милиции, к нам в командировку, на какой срок, неизвестно. Меня зовут Нина Николаевна, я в этой гостинице с первых дней, как построили.

Дорохов поколдовал над фарфоровым чайником, и, когда темный, точно устоявшийся гречишный мед, чай был разлит по стаканам, Нина Николаевна усмехнулась:

— Я уже привыкла к тому, что у москвичей первое дело — чай. И не просто там засыпал в чайник, плеснул кипятку, и пей. У каждого свой способ, вот и не рискнула сама заварить. — Нина Николаевна задумалась и сразу стала серьезной. — Вы, наверное, приехали насчет Лаврова? — И, не дожидаясь ответа, вздохнула: — Я ведь обоих знаю. Сергей у нас тут в гостинице в парикмахерской поначалу работал, а года три, как перешел в салон. Ничего был парень. Раньше они с матерью в соседнем бараке жили. Знаю их давно. Очень уж убивается женщина. А то как же! Сын ведь родной. Вчера встретила в магазине, вся в черном и сама черная. Жалко мне ее стало. Да и Сергея жалко. Погиб-то уж больно глупо. Что у них там с Олегом получилось, не знаю, люди разное болтают.

— Что же, Нина Николаевна, говорят?

— Вам-то лучше знать, что правда, а что нет.

— Не успел я еще разобраться. Ведь только сегодня с самолета.

— Одни говорят, что Сергей хотел отомстить Олегу, только вот за что, никому не ведомо. Говорят, будто он даже следил за Лавровым.

Дорохов насторожился. Отставил стакан, хотел спросить, но смолчал, решив дать Нине Николаевне высказаться.

— Другие ругают дружинников: мол, распоясались, вот и убили парикмахера... А Олег с моим внуком вместе учился, раньше часто бывал у нас. Парень-то он вроде честный. Мать его, Калерия Викторовна, — наш участковый врач. Справедливая женщина.

— Был я у них сегодня, — не вытерпел Дорохов.

— Ну и как она?

— Горюет.

— Ну еще бы.

— Нина Николаевна, а кто вам рассказывал насчет того, что Сергей следил за дружинником?

— Сказали, а вот кто, никак не припомню.

— Может быть, вспомните?

— Ну тогда, ясное дело, скажу.

Поблагодарив за чай, Дорохов поднялся в номер и улегся в прохладную постель. Лежал, ворочался, но сон все не приходил. Так и пролежал битых три часа с открытыми глазами. Едва рассвело, оделся и вышел из гостиницы, пересек пустынные улицы и через арку, где был убит Славин, вошел в сонный двор. Миновал беседку и прямо направился к кустам жасмина. Пробрался в самую гущу, где, как он и предполагал, оказалась маленькая, свободная от веток площадка. Наверное, здесь, играя, не раз прятались местные мальчишки.

Александр Дмитриевич выпрямился. Верхние ветки кустов оказались довольно редкими. Хотя и закрывали его с головой, но вместе с тем позволяли видеть весь двор: подъезд, где живет Ручкин, и злополучную арку. Он опустился на корточки и обнаружил, что и внизу голые, без листьев, прутья не закрывают обзор. Увидел чахлую, редкую, пробивавшуюся у корневища траву. Она была вытоптана, несколько молодых побегов жасмина сломаны и засохли. Повыше на кустах также отыскались надломленные ветки. Жасмин давно отцвел, и на концах веток гроздьями висели семена. Сломать вот эти ветки мог только тот, кому они мешали.

Значит, в кустах кто-то прятался. Старательно рассматривая все вокруг, он нашел несколько окурков, размытых дождем и покрытых пылью, но тут же их отбросил: за неделю они не могли приобрести такой древний вид. Поднял с земли старую, со сломанными зубьями расческу, она, видно, тоже лежала здесь давно. Расширяя круг поиска, Дорохов заметил, возле одного из кустов маленький бумажный шарик. Развернул и прочел: «Снежок», Москва, фабрика имени Бабаева». Чуть в стороне оказалась еще одна такая же скомканная обертка. Он подержал бумажные комочки на ладони, хотел развернуть и второй, но потом раздумал и снова забрался в центр кустов. Прикинув направление, в котором лежали скомканные конфетные обертки, повернулся лицом к арке. Размахнувшись как можно сильнее, бросил комочек и проследил за его полетом. Снова отправился его искать. К величайшему удивлению, рядом с брошенной на земле оказалась еще одна такая же, сжатая в тугой шарик бумажка. Заметив еще одну, бережно спрятал все в сигаретную коробку, потом побродил вокруг, но, ничего больше не найдя, напрямик отправился к арке. Он помнил все, что было найдено в карманах Славина и записано в протокол: ключ, зажигалка, пачка «Беломорканала», в которой осталось четыре папиросы, любительские права на управление автомобилем и тридцать два рубля денег. Но разве те, кто составлял протокол осмотра, не могли пренебречь единственной конфетой, а тем более скатанной в шарик оберткой?

Гостиница уже просыпалась. Возле Нины Николаевны стояли несколько человек, оформлявших документы, и Дорохов проскользнул незамеченным. У себя в номере выключил репродуктор, который должен был вот-вот заговорить, и, улегшись в постель, мгновенно заснул.

Утро для Дорохова началось с сюрприза. В городском отделе его поджидал капитан Киселев. Сегодня он был в обычном для лета сером костюме и лимонного цвета тенниске. Поздоровавшись, он вынул из папки несколько исписанных страниц и положил их на стол.

— Вы, Александр Дмитриевич, вот эти протокольчики почитайте.

Дорохов молча взял листки. Это были показания свидетелей. Первый из них, слесарь завода Борис Воронин, девятнадцати лет, судимый за мелкое хулиганство, рассказывал:

«3 августа этого года я вместе со своим приятелем Ершовым Левой пошел в кино. Смотрели иностранный фильм «Бей первым, Фредди». После сеанса мы стали выходить на улицу. В толкучке какая-то девушка споткнулась о мою ногу и упала. Я стал ее поднимать, но к нам подошли дружинники, несколько раз ударили меня и Ершова, скрутили нам руки и повели. Особенно нахально вел себя дружинник в очках. Фамилию его я не знаю, но, если нужно, смогу узнать. При мне другие дружинники называли его Олегом. Этот дружинник сбил Ершова с ног, а меня схватил за руку и вывернул ее так, что болит до сих пор. Сначала нас привели в штаб, потом отправили в милицию, а утром народный суд мне и Ершову дал по 15 суток за мелкое хулиганство. Еще раньше Лева рассказывал, что среди дружинников есть несколько человек, которых нужно опасаться: Плетнева из заводского общежития — он гирями занимается, и одного очкарика». Слово было зачеркнуто и сверху написано: «в очках».

«Ну и ну!» — подумал Дорохов.

— Кто допрашивал? — спросил он у Киселева.

— Сам, товарищ полковник.

Дорохов читал дальше: «Дружинника, который носит очки, следует также опасаться. Он неоднократно бил наших ребят, есть и еще несколько таких в дружине, которые действуют кулаками...» Ниже шла служебная фраза: «Протокол записан правильно», и подпись Воронина. Следующий протокол зафиксировал показания Льва Ершова, семнадцати лет, работающего учеником токаря на заводе, судимого два раза за кражи. Эти показания были несколько подробнее:

«Дружинника в очках, Лаврова, я знаю почти полгода. Он меня просто ненавидит. Где бы я ни появился, он ко мне все время придирается. Прогонял из сквера, из Дворца культуры. Сказал и другим дружинникам, чтобы и те меня задерживали и приводили в штаб. Лавров при всяком удобном случае бил ребят. 3 августа он пристал ко мне и к моему приятелю Воронину за то, что мы нечаянно толкнули девушку. Бориса Лавров ударил, а меня, когда я хотел заступиться, отбросил в сторону. Я отлетел на несколько метров, упал и сильно расшибся. Потом мы же оказались и виноватыми, и дали нам по пятнадцать суток...»

— Значит, все это произошло за три дня до убийства Славина?

— Точно!

— Как разыскали этих свидетелей?

— Они сами попросились ко мне на прием и дали показания. Сидят тут у нас. Отбывают наказание за мелкое хулиганство.

— Понятно.

Дорохов молча посмотрел на Киселева и, достав из дела протокол осмотра, стал читать, потом отложил в сторону.

— Скажите, Захар Яковлевич, все ли отражено в протоколе, что обнаружили в карманах Славина?

— Конечно, все. Я сам был на месте.

— А где одежда Славина?

— Вернули матери. Да вы посмотрите, в деле должна быть расписка.

Дорохов полистал страницы, отыскал расписку, написанную кривыми, дрожащими строчками, и предложил:

— Давайте съездим к Славиной.

— Тут нечего ехать. Это совсем рядом. А зачем?

— Да вот хочу посмотреть... Поговорить...

В дверь постучали, и в комнату вошел Рогов.

— Очень кстати, — оживился Дорохов. — Прочти-ка, Женя, вот эти показания.

Рогов полистал протоколы, удивленно взглянул на Киселева, хотел что-то сказать, но капитан его опередил:

— Ты знаешь этих ребят?

— Конечно. И историю с кинотеатром знаю...

— Вот и отлично: выясни, с кем они дружат, где бывают, как ведут себя, — попросил Дорохов.

Славина жила в пятиэтажном доме, ничем не отличавшемся от остальных, если бы не окружал его фруктовый сад. Было как-то удивительно, что в центре города на ветках висели самые настоящие яблоки, сверкая румяными боками сквозь зелень листвы.

— Жильцам, кто получил квартиры на первых этажах, выделили под окнами крохотные участки земли, помогли достать саженцы. И вот результат. Сначала садоводством занимались только первоэтажники, а потом и остальные жильцы увлеклись и всю свободную землю вокруг домов заняли под сад. Я тоже увлекаюсь, — объяснил Киселев.

Дорохов слушал рассеянно, обдумывая нелегкий предстоящий разговор.

Мать Сергея оказалась высокой худой женщиной. Наброшенный на голову черный старинный кружевной платок почти сливался с землистым лицом, на котором выделялись лишь темные провалы глаз. Женщина остановилась в двери, невидяще скользнула по лицу Дорохова и, заметив Киселева, преобразилась, подобралась, сухие губы исказила сердитая гримаса.

— Что надо? Загубили сына, а теперь Лаврова выгородить хочешь? — Ее хриплый голос взметнулся, перешел на крик: — Не дам! До Москвы дойду, а правды добьюсь! — И, обращаясь уже к Дорохову, тихо и горестно запричитала: — Одна я осталась, совсем одна! Невестку вот в дом ждала... Убили Сереженьку-то!

Она закрыла лицо концом платка и, как-то вся изогнувшись, сделавшись меньше ростом, припала к косяку.

— Успокойся, Степановна, — мягко заговорил Киселев. — Мы к тебе по делу. Вот полковник из самой Москвы приехал, поговорить с тобой хочет.

Женщина безразлично взглянула на Дорохова:

— О чем говорить-то? Теперь ему никакие разговоры не помогут. Ну, раз пришли, проходите, — и, посторонившись, она пропустила их в коридор.

Квартира была стандартная, с двумя смежными комнатами. В глаза Дорохову бросились полосатые домотканые половики, закрывавшие пол в коридоре и устилавшие довольно большую, явно парадную комнату. Посредине стоял полированный стол, телевизор на тумбочке, чинно восседал на серванте гипсовый кот с облезшей краской, но черные намалеванные усы придавали ему бравый вид.