Обычные командировки

Хозяйка провела их в кухню. Здесь тоже были половики и чуть ли не половину кухоньки занимал большой сундук, видно служивший кроватью хозяйке.

Вытащив из-под стола табуретки, женщина жестом пригласила их присесть.

— Понимаю ваше горе, Матрена Степановна, тяжело вам, очень тяжело... — начал Дорохов, с участием глядя на женщину, присевшую на край сундука. Руки ее, несоразмерно большие, жилистые, настоящие рабочие руки, безвольно свисали вдоль туловища. — Понимаю, какое это несчастье... Как трудно было сына вырастить...

— А то легко! Спросите у Макарова, он знает. Соседями были. На его глазах рос.

Дорохов про себя отметил, что факт этот необычный: оказывается, убитый и начальник уголовного розыска знали друг друга.

— Одна ведь Сереженьку поднимала... Мой-то в сорок третьем на фронт ушел, Сережа еще грудным был. А я днем на заводе, вечером в госпитале — стирала. Присматривала за ним престарелая бабка. Подрос, из дому стал бегать. Побежишь, коли есть нечего. Только давно это было, ох давно... — Женщина смахнула слезы. — После армии самостоятельным стал. Работу хорошую, чистую нашел. И зарабатывал неплохо. Деньги все до копеечки домой приносил, не пьянствовал. Давно бы уж женился, да хотел сначала автомашину купить. Говорил, жена будет — ей на тряпки подавай, дети пойдут — тоже деньги нужны... И права получил еще в прошлом году, да вот на тебе! — она опять вытерла ладонью глаза.

— А друзья-то у него были? — спросил Дорохов.

— Не водился он с кем попало, говорю — самостоятельный был, а где дружки, там и водка. Знакомые были, много. Говорил, клиенты. Прошлый год, когда ему двадцать восемь стукнуло, я предлагала ему именины справить, а он отвечает: «Чего деньги зря тратить. Будет тридцать, тогда и справим». — Женщина отвернулась. — Полтора года до тридцати не дожил.

Черная накидка соскользнула с ее головы. Дорохов подумал, что этому платку, наверное, не меньше лет, чем его хозяйке, а может быть, и больше, и лежал он, наверное, в сундуке вместе с черным платьем на случай, если, не дай бог, заявится в дом горе.

— Я ведь почему про друзей спрашиваю: может быть, Сергей дружил с Лавровым, и потом враждовать они стали... Или угрожал когда-нибудь этот самый дружинник вашему сыну. Ведь сами понимаете, что вот так, из-за ничего, нельзя же просто убить человека.

— Нельзя или можно, не знаю. Знаю, что нет у меня теперь сына. И кто убил, знаю. А угрожать моему сыну никто не угрожал. Мне не верите, поговорите с Жоржем-парикмахером, вместе они работали.

— А нельзя ли на Сергееву комнату взглянуть? — спросил Дорохов.

Женщина вновь насторожилась и с откровенной неприязнью посмотрела на Дорохова:

— Зачем? Не дам в его вещах копаться! Пусть так и останется, как при нем было.

Дорохов успокоил хозяйку, пообещав посмотреть лишь с порога. Проходя мимо серванта, задержался, рассматривая вазочку с карамелью.

Заглянув в комнату, увидел небольшой шкаф для одежды, самодельную тахту из пружинного матраца, на стене — книжную полку; маленький стол, на котором стоял магнитофон «Романтик», а в углу — рижскую радиолу «Ригонда». На стене над тахтой были приколоты кнопками фотографии нескольких красавиц, переснятых с журнальных обложек. На двух снимках линии причесок были исправлены углем. «Модели», — решил про себя Дорохов.

— Думала, женится, спальню ему тут оборудую. Уж и деньги накопила, хотела от себя гарнитур подарить. Теперь вместо гарнитура памятник закажу...

Открывая им дверь на лестничную площадку, женщина неожиданно сказала:

— Приходил к Сергею несколько раз механик с нашего завода, Костя Богданов. Серьезный человек. Спросите у него, какой был у меня сын. Может, ему веры больше будет, чем мне.

Дорохов и Киселев молча шли по улице. Посещение матери оставило у них горький осадок.

— Интересно бы заглянуть к Сергею в стол. Может, там записи какие-нибудь есть? — проговорил полковник.

— Вряд ли. Кстати, у нас появлялась мысль произвести в его квартире осмотр.

— Ну и что же? — остановился Дорохов.

— Как что? Вы же сами видели, в каком состоянии мать.

Вернувшись в кабинет, Дорохов включил настольный вентилятор, опустил на окна шторы и пожалел, что не сделал этого перед уходом. Начало припекать, и кабинет, выходивший на солнечную сторону, нагрелся, словно печка.

Захотелось в лес. Без ружья, без собаки, так, побродить. Вот бы на Волгу, в ту деревню, в которой снимал домишко в прошлом году... Там постоянно дует ветер. Жена еще говорила, что тот дом в ложбине, как в аэродинамической трубе. Уж здесь бы она оценила ту «трубу»... Итак, в карманах у Славина не было конфет «Снежок», не было их и дома, по крайней мере на виду, в серванте. Но ведь могли же его угостить? А может быть, случайно купил их в ларьке? Все может быть. «Интересно, а не сохранились ли на этих обертках отпечатки пальцев?» — подумал Дорохов, рассматривая свою находку.

Вошел капитан Киселев и с любопытством уставился на небольшие бумажные шарики.

— Слушай, Захар Яковлевич, ты мог бы вызвать сюда эксперта-дактилоскопа?

— Пожалуйста! — Киселев набрал номер, попросил эксперта зайти и сел возле письменного стола.

— Скажи, пожалуйста, у вас много нераскрытых преступлений? — спросил полковник.

— Да не очень... В этом году повисли у нас две квартирные кражи в новых домах и хулиганство в сквере. Возле той самой беседки. Вернее, не хулиганство, а драка с телесными повреждениями. Оба потерпевших в больнице лежали. Спрашиваем: «Кто избил». А они твердят: «Сами разберемся». Вот и все нераскрытые. А с прошлого года осталась кража из промтоварного магазина. Воры шерстяных вещей вывезли тьму-тьмущую. Была у преступников машина, но какая, точно неизвестно. Скорее всего, микроавтобус УАЗ или рижский РАФ. Всех своих перебрали, да без толку, думаем, гастролеры какие-то. Правда, этим делом сам Макаров занимался.

— А у соседей как?

— У соседей по-разному. В Степном районе всегда тишь да гладь, вот только в начале лета магазин обворовали тоже на машине.

— Раскрыли?

— Пока нет. Другой ближайший район у нас Железнодорожный. Райцентр — узловая железнодорожная станция, так там что твой проходной двор. У них всего хватает. Недавно магазин «Ткани» обворовали. Милиционер воров заметил и пытался их задержать, но они машиной сбили его и скрылись. С переломом бедра лежит в больнице. Преступники перед самой кражей угнали там же в райцентре частный «Москвич», а потом его бросили.

Дорохов слушал и делал у себя в блокноте пометки. Оба не заметили, как в кабинет вошла молодая голубоглазая женщина с пышной копной светлых волос:

— Вызывали, товарищ капитан?

— Как же, как же, просил. — И обратился к Дорохову: — Позвольте представить вам, товарищ полковник, нашу криминалистическую науку: Анна Сергеевна Смирнова — великий специалист по дактилоскопии.

— Ну так уж и «великий»! — улыбнулась Смирнова и протянула руку Дорохову.

Дорохов молча пододвинул к ней найденные возле жасмина шарики. Эксперт взяла чистый лист бумаги, откуда-то из кармана платья достала пинцет, небольшое увеличительное стекло и развернула конфетные обертки, расправляя каждую бумажку концами пинцета. Стала внимательно рассматривать.

— Что же вы хотите знать о них, товарищ полковник?

— Все, и главное — кто съел то, что было завернуто, — усмехнулся Дорохов.

— Это нашей науке неизвестно, — в тон ответила женщина. — Могу вам сказать лишь то, что конфеты одной партии.

— А нельзя ли, дорогая Анна Сергеевна, на них отыскать следы пальцев?

— То, что вы задумали, вряд ли получится. Нет, следы здесь, бесспорно, есть, я их проявлю, но использовать эти отпечатки для идентификации личности не удастся. Во-первых, слишком мизерная поверхность. Во-вторых, бумага была настолько скомкана, что особенности папиллярных узоров наверняка стерлись.

— Ну что ж, нельзя так нельзя, — вздохнул Дорохов. — А жаль. Думаю, тот, кто съел эти конфеты, нас с Киселевым очень заинтересует. А вы, Анна Сергеевна, любите конфеты?

— Как вам сказать, в меру, пожалуй.

— А за какое время, по-вашему, можно съесть четыре-пять «Снежков»?

— Ну это кто как ухитрится...

— Товарищ полковник, — не вытерпел Киселев, — да при чем тут эти самые «Снежки»?

— Этого я и сам пока не знаю... Кстати, поручи кому-нибудь разузнать, есть ли «Снежки» сейчас в продаже, а если нет, то когда продавались... И хорошо бы немного купить, ну хотя бы граммов сто.

— Будет исполнено, товарищ полковник! — Киселев в недоумении пожал плечами.

Едва капитан ушел, в дверь кабинета постучались, осторожно, неуверенно.

— Входите, входите! — дважды повторил Дорохов.

В комнату робко вошла девушка в простом темном платье, с большим потрепанным портфелем в руках. Дорохов сразу признал Зину Мальцеву и подумал: «Лицо совсем детское, а застывшая в глазах боль сделала ее взрослой».

И его словно кольнуло: «Вроде Ксюши моей, чуть постарше. Да нет, та побойчее будет». И подумал суеверно: «Не дай бог и ей попасть вот в такую же историю».

— Заходите, Зиночка. — Он вышел ей навстречу, подвинул стул и сам присел рядом. — Да не смущайтесь. — Ему захотелось провести рукой по ее волосам и прибавить: «Доченька», но он сдержался. — Располагайтесь поудобнее.

Дорохов взял портфель из рук девушки, удивился его тяжести и бережно поставил на пол.

— Ну, рассказывайте, — решительно сказал он.

— Я не знаю, что... — почти прошептала девушка.

— Как это — не знаю? — Дорохов повысил голос, увидев, что губы девушки задрожали. Он знал, что самый худший способ успокоения в таких случаях — это жалость и сочувствие. — Замуж собираешься, а не знаешь, какой у тебя жених. Ведь любишь?

— Люблю, — почти с вызовом обронила девушка.

— Ну и прекрасно, люби на здоровье, если он, конечно, того заслуживает.

— Да как вы можете так говорить, если... раз вы его не знаете. Это такой парень! Я из-за него и в институт не пошла.

— Времени на подготовку не осталось?

— Вы не так меня поняли... Олег говорил, что нельзя выбирать профессию по принципу, где конкурс меньше или институт поближе к дому... Что профессия должна быть, как любовь, — одна и давать такое же счастье. Он говорил, что сначала надо пощупать своими руками ее, эту будущую профессию, а потом решать. — Зина раскраснелась, ее серые глаза стали почти черными. — Вы думаете, Олег не мог сразу поступить в институт? Да он лучшим в школе был, а пошел на завод. Говорил: позор руководить рабочими, не умея молотка держать в руках. А он умел, кстати, куда лучше, чем другие...

— А почему это вы, Зина, все в прошедшем времени о нем говорите? Говорил... Умел...

Девушка приободрилась и впервые посмотрела на Дорохова с доверием. Но, начав разговор о женихе, просто не могла остановиться.

— Он все удивлялся, почему многие боятся, а то и стесняются «неинтеллектуальной» работы. Стыдил нас, уверял, что в нас сидит мещанская спесь.

Зина поймала лукавый взгляд Дорохова.

— Вы, наверное, не верите мне. Но он такой, и ничего я не придумала. Хотите верьте, хотите нет, — Голос ее упал. — Я вот изо всех сил стараюсь вспомнить отрицательное в его характере и поступках, и ничего не могу припомнить.