Изыди, Гоголь!

Покончив с извинениями, коротышка в два счета регистрирует Маргариту с Анной, а потом и Остапку. Для него я выбираю отдельный номер, пусть и не такой роскошный. Зато с завтраком в постель.

Да, в Царьграде и такое оказывается можно. "Царьградъ" же.

Двухкомнатный люкс и классический номера на три ночи встают в две с половиной тысячи рублей. Память тела тут же подсказывает, что поместье Гоголей стоит около двухсот тысяч. И, кажется, на него имеют виды ростовщики, которым должны Гоголи.

Впрочем, какое бессмертному колдуну дело до долгов смертной моли?

Перед тем, как отправиться за посыльным в свой номер, я наказываю Златолюбу, чтобы мне принесли ужин, да посытнее.

Вороны побери, да я пятьдесят лет крошки во рту не держал! И тортик не считается!

***

-- Предвзят к призракам!

Златолюб хлопает дверью своего кабинета.

-- Уважение ему подавай!

Он семенит короткими ножками по дорогому бархатному ковру, поднимается по подставке до своего кресла и садится за компьютер.

-- Гнилых водяниц тебе в любовницы, Гоголь, а не уважение!

Златолюб заходит на теневой форум. Аккаунт ветерана, репутация честного дельца, привилегии золотого уровня.

Маленькие пальцы шустро отбивают новую тему в ветке торговли информацией:

Удалый Малый: Григорий Гоголь жив. Док-ва + место пребывания. Заинтересованных прошу в ЛС.

***

Запись допроса заканчивается. Статный пожилой мужчина, начальник родовой гвардии Романовых, молча ожидает.

Патриарх Романовых, лысый, с седой бородой, опирается на стол из красного дерева и соединяет кончики пальцев. Он смотрит сквозь смартфон с записью допроса, сквозь стол и, кажется, сквозь время.

Романов-младший трогает шрамы-точки вокруг рта и тут же отрывает руку. Врач рода сказал, что эти унизительные уродские шрамы сойдут, но нужно время.

Патриарх кивает своим мыслям:

-- Он жив.

-- Позвольте, Александр Николаевич, -- подает учтивый голос глава гвардии. -- Эта троица могла видеть кого-то похожего, на Григория Гоголя. Ночь, кладбище, работа специфичная. Тут и у видавших виды воображение разыграется. К тому же, могилу-то они так и не раскопали. Потому утверждать сейчас преждевременно.

Романов-старший указывает пальцем на запись, затем на сына и говорит:

-- Сначала кого-то похожего на Гоголя видят на кладбище. Этот человек даже фактически подтверждает, что он Григорий Гоголь. А спустя пару часов помолвку моего сына срывает призрак Гоголя. Я один вижу здесь связь, Семен?

Начальник гвардии молчит.

-- Как насчет закончить начатое? -- предлагает Романов-младший. -- Нам в любом случае нужно тело Гоголя. Заодно и проверим, правда ли он воскрес, или это все-таки…

Юноша сглатывает ком в горле, но так и не заканчивает. То, что он видел, что он испытал в поместье Гоголей, было чистым безумием. Как такое мог сотворить человек? Пусть и одаренный. Никто никогда не слышал, чтобы Гоголи владели такой страшной силой…

Романов-младший не замечает, как пальцы снова щупают шрамы.

Глава гвардии выжидающе смотрит на хозяина.

Высокий лоб патриарха Романовых морщится, он делает жест рукой:

-- Опасно. Жандармы могли приставить к его могиле наблюдение.

-- Тогда здесь уже был бы Тайный Приказ, -- замечает Семен.

-- С ними ни в чем нельзя быть уверенным, -- вздыхает князь. -- Семен, поставь наблюдение за поместьем Гоголей. Пускай докладывают о…

-- С этим могут возникнуть проблемы, -- перебивает Николай. -- Вряд ли они все еще в усадьбе… и вряд ли появятся там в ближайшее время…

Патриарх хмурится.

-- Мой слуга… я дал ему денег, чтобы он уплатил за городские счета Гоголей. Но он немного задержался…

-- Задержался? Где?

-- В кабаке.

Романов-младший кашляет в кулак и отворачивается. Но это не спасает от ощущения, будто отец вот-вот прожжет в нем дыру.

Наконец Романов-старший отмахивается:

-- Я так же ошибался. Семен, все равно пошли пару человек. Пусть наблюдают, но не трогают. Один раз мы уже тронули и пока ничего хорошего не видно.

-- Отец! Но нам ведь нужен Гоголь! Желательно, мертвый! Без него мы…

Князь властным жестом заставляет сына замолчать. Его тон не терпит возражений:

-- Пока Гоголь молчит, он неопасен. Разобраться с ним мы можем в любой момент. На носу прием у Зиминых. На нем нам и нужно собрать все внимание.

Патриарх жестом отпускает главу гвардии.

Князь пристально смотрит на сына. В вычурном, блестящем кабинете повисает неловкая тишина.

Николай шевелится, диван скрипит. Княжич протяжно выдыхает:

-- Пу-пу-пу… интересно, если Гоголь жив, то придет ли на прием у Зиминых? Все-таки праздник в честь его невесты…

Романов-старший не замечает реплик сына. Он хмыкает:

-- Призрак? Ты серьезно поверил?

Николай кашляет в кулак, делая вид, что не услышал вопроса.

***

-- Контакт не отвечает или находится вне зоны действия связи.

Пока гримуар пытается связаться с Марой, я успеваю и ванну принять и переодеться. Теперь на мне шелковый халат с золотой вышивкой "ЦГ" и меховые тапочки.

Бархатный гроб сменяется на бархатную постель, но лучше мне не становится. Интересно, почему?

-- Совет пользователю: сделайте вдох, выдох и задержите...

Я хватаю висевший в воздухе гримуар и со всей дури швыряю в стену. Тени едва успевают поймать его. Хотя я сомневаюсь, что Божественной книге заклинаний можно так просто навредить. В отличие от моего родимого.

-- Мара, canis fellatrix! -- вырывается что-то из Григорьевского арсенала.

Рука судорожно приглаживает волосы, а старческое сердце угрожает встать в любой момент. И каркал я на то, что тело молодое!

— Отобрала мой гримуар, всучила бракованный, пригрозила забытием, отправила вороны не весть куда непонятно зачем, а теперь прикидывается валенком! — рычал я от негодования и, самую малость, краюшечку, капельку, от страха.

Здесь стоит пояснить. Кто-нибудь сказал бы: Кроули, тебе же почти тысяча лет! Ты уже пожил, так почему упорно держишься за бренный мир?

Но в этом-то все и дело! Жизнь, она как пальто. Красивое, удобное, теплое. Но через время оно выцветает, его съедает моль, а греет оно уже разве что теплыми воспоминаниями. Так у всех. Но твое пальто другое.

Оно не прохудеет, моль не сможет его съесть. Оно красивое, теплое и удобное навсегда. Стал бы ты выбрасывать его по чьей-то прихоти? Вот и я о том же!

Мигнувшая люстра возвращает меня в реальность. Я делаю пару вдохов, но это почти не помогает. Надо отвлечься…

-- Где там мой ужин?!

Я распахиваю дверь спальни, собираясь выйти в гостиную, но замираю на месте.

Анна, с вороной гривой, все в том же вечернем платье, тоже замирает напротив меня. Кулачок, так и не постучав в дверь, застывает в воздухе. Ротик приоткрыт от удивления.

Мой взгляд тонет в вырезе платья. Корсет выгодно подчеркивает молодую смуглую грудь. На мое лицо сама собой вылезает плотоядная улыбка.

-- Вот и ужин…

Анна, опомнившись, отступает в гостиную. Я шагаю за ней.

-- Ты не занят? Могу тебя попросить кое о чем? -- спрашивает сводная сестричка.

Она разворачивается спиной и перекидывает свою гриву вперед. Мне открываются ее тонкая шея и точеные смуглые плечи.

Анна властно произносит:

-- У меня не получается развязать корсет. Помоги.

Я оглядываю просторную гостиную. В другом ее конце дверь во вторую спальню.

Сестричка опережает мой вопрос:

-- Мама уже спит. Она нашла хорошее снотворное… в минибаре...

Я беру узел корсета и дергаю на себя. Анна прижимается ко мне почти вплотную и бросает через плечо негодующий взгляд.

-- Понежнее!

Я ухмыляюсь. Пока мои руки занимаются узлом, меня окутывает сладкий девичий аромат. Персик, малина, ваниль…

Да где этот проклятый ужин?!

Сестричка кладет ладонь себе на плечо. На безымянном пальчике сверкает бриллиант в один, может, полтора карата. Где-то внутри меня довольно клокочет жадный ворон.

-- Что теперь с этим делать? -- вздыхает девушка. -- Может, отправить Романову по почте?

Я усмехаюсь.

-- Оставь. Что мое, то мое, что твое -- тоже мое.

Изящные бровки подпрыгивают. Похоже, Анна не ожидала, что я разрешу оставить кольцо. А Романов сам виноват, нечего было бросать невесту в лапы злому жадному призраку.

-- То, что ты тогда сказал Романову… "Она принадлежит мне"… -- неожиданно робко говорит сестричка. -- Это ведь не про его губу было?

-- Кхм… я импровизировал. Разумеется, я говорил о тебе. Что, сердечко трепещет?

Возмущенная Анна оборачивается:

-- А не крутовато взял, Гриня? -- на ее розовых губах играет насмешка. -- Твои фокусы впечатляют, признаю, но оставайся хорошим мальчиком. Не выросло у тебя то, что заставляет сердечко трепетать. Дальше сама.

Сестричка с победоносным видом перехватывает нити развязанного узла и делает шаг вперед. Сколько я повидал таких выскочек за почти десять веков? Несчесть.

Резким движением я почти срываю с чертовки ослабленный корсет вместе с платьем. Взвизгнув, Анна прикрывает руками оголенную грудь. Я притягиваю ее за юбку и с силой прижимаю к себе.

Наклоняюсь к девичьему ушку, втягиваю аппетитный аромат.

-- Отпусти! -- рычит сводная сестричка.

-- Нет.

В отражении зеркала напротив видно, как ее глаза вспыхивают синим. Магия разливается по ее сексуальному телу, воздух дрожит от напряжения.

Позабыв про срам, Анна отрывает руки от груди. Ее ладони загораются синим пламенем. Она бьет меня по руке и рвется вперед. Глупая девчонка.

Даже не шелохнувшись, я лишь сильнее прижимаю ее к себе. Острые ноготки впиваются в мою плоть, огонь обжаривает руку до хрустящей корочки.

-- Нет, -- повторяю я.

Чертовка видит мою обугленную руку. Видит мое спокойное лицо. Она цепенеет. Огонь затухает.

Я едва сдерживаю облегченный вздох. Больно до слез, так что сохранить лицо удается лишь чудом.

Опомнившись, сводная сестричка пытается прикрыть голую грудь. Я перехватываю ее руки на полпути.

-- П-пожалуйста… -- блеет овечка в моих лапах. Почему-то теперь она не такая самоуверенная, как минуту назад. -- Отпусти-и-и-и…

Когда моя свободная рука ныряет под разрез юбки, ее голос срывается на стон. Сильные бедра тотчас смыкаются и подаются назад, но упираются в мой пах.

Анна замирает, почти не дышит. Судя по жилке на шее, теперь сердечко трепещет.

Зеркало в точности отражает изгиб девичьего тела, идеальные полушария смуглой груди и румянец на щеках.

Сестричка смущенно опускает голову. Прямо на ее глазах моя обуглившаяся рука покрывается новой кожей, исцеляется. Жаль только, что халат так не может.

У Анны спирает дыхание. Она ловит в отражении мой взгляд.

-- Что ты такое?

Моя правая рука нащупывает под юбкой кружевные трусики и проскальзывает внутрь. Из груди сводной сестрички вырывается протяжный стон, поясница выгибается навстречу моим бедрам.

Я наклоняюсь к ее уху. Тьма поддерживает мой голос, из-за чего он вибрирует:

-- Я твой патриарх. Мне решать, кому и за сколько тебя продать. А пока я не решил, ты принадлежишь мне. Выучи это.

Толчок -- и девица падает на пол.