Когда рушится мир

* * *

Он очнулся от того, что его били по щекам. Любомир понял, что ему все-таки прилетело, и после той дыры в заборе он ничего не помнил. Открывать глаза он тоже не спешил, пару пощечин точно выдержит, чай, не девочка. Руки и ноги были стянуты накрепко, он проверил, и уже тогда стоном дал понять, что очнулся. Солнце било прямо в глаза, что вызвало просто вспышку адской боли в голове. Прилетело, видимо, прямо по ней.

— Очнулся, красавец! — с удовлетворением сказал худой, как щепка, мужик с сероватым лицом. Фирменный запах местных жителей Любомир унюхал еще до того, как открыл глаза. Неужели, и от него скоро будет разить так же?

— Ну, рассказывай, откуда ты такой красивый и в таких хороших ботинках к нам прибыл.

Любомир скосил глаза, и увидел, что худой щеголял в трофейной обуви, и эта обувь была его, Любомира. Что ж, это хотя бы объясняло, почему мерзнут ноги.

— Откуда надо, оттуда и прибыл, — ответил Любомир. — С какой целью интересуешься? Тушняк забрал с ботинками? Забрал. Что тебе еще надо? Больше нет ничего.

Любомир немного обострил беседу сразу же, играть в слова желания не было вовсе. Настроение было препаскуднейшее. Но тот про игломет ничего не сказал. И это было странно.

— Смотри, пацанчик, не ошибись, — сказал худой. — Ты решил в героя поиграть? Так ты попутал. Тут в эти игры никто играть с тобой не будет. Ты умрешь в любом случае, и сейчас вопрос лишь в том, быстро это будет, или медленно.

— А потом сожрешь? — полюбопытствовал лейтенант.

— Соображаешь, — усмехнулся худой. — Этот мелкий хорек тебя уже просветить успел? Так это он тебя и продал, кстати. Удивлен?

Любомир был удивлен. Еще как удивлен. Он же по местным меркам царское предложение сделал. Хотя, все сходится. Зигги его в эту дыру и завел.

— Не удивляйся! — ухмыльнулся худой, оскалив гнилые редкие зубы. — Не мы такие, жизнь такая. Не всем же благородными танами быть. Я вот на железнодорожной станции обходчиком был. А парни мои, которых ты укокошил, на заводе вкалывали.

— Парни? — удивился про себя Любомир. — Я же одного убил. Опять странность. — Но вслух ничего не сказал.

— Ну, рассказывай, что ли? — лениво сказал худой. — Я же тебе начну сейчас ногти пассатижами срывать, ты плакать будешь, а я этого ужасно не люблю.

— Что тебе рассказывать? — выплюнул Любомир.

— Где еда? — придвинулся худой к нему, обдав вонью нечищеных больных зубов. — Как ты такой сытый остался, когда мир в преисподнюю рухнул? Говори, сука, или пытать начну.

— Склад армейский занычил, — признался Любомир. — Когда ракета прилетела, я в карауле был. Один и остался из своего взвода. А харчи в целости были, я их оттащил и прикопал. Так и выжил.

— Похоже! — протянул худой. — Звание?

— Капрал. Из «мяса».

— Еще больше похоже, — удовлетворенно сказал худой. — На англа ты не больно то тянешь. Откуда будешь, солдатик?

— Словен, — коротко ответил Любомир.

— Точно, — щелкнул пальцами враг. — Не врешь! Ты понимаешь, что еду придется отдать?

— А ты понимаешь, — в тон ему ответил Любомир, — что хрен я тебе ее отдам, если гарантий не получу, что жив останусь? Да таких, что бы я поверил.

— Законно, — ответил ему худой. — Я подумаю над этим. Ты мне, если склад отдашь, в жопу не впился. Иди, куда хочешь. Хотя, за ребят я бы тебя порезал и псам скормил. Но еда все равно дороже.

Скрипнула дверь, и худой удивленно оглянулся.

— Ты? — удивленно спросил он. — Я же тебе…

Он упал после звука, в котором Любомир не без удивления узнал выстрел игломета.

— Ну, что разлегся? — сварливо спросил Зигги. — Ботинки с него снимай, и ходу.

— Что это было? — сдерживая ярость, спросил Любомир. — Тебе, говнюк, жить надоело?