Когда рушится мир

3 день Катастрофы

— Мама, мама, — рыдала Хельга.

Мать лежала на постели, с которой она так и не встала за эти дни. Она была без сознания, и тяжело дышала, со свистом втягивая в себя воздух. На выдохе отчетливо пахло ацетоном, и Хельга прекрасно знала, что это значит. Диабетическая кома, она уже видела такое. Маме нужен инсулин, а его нет. Нигде нет! Ни за какие деньги нет! Его тут не производят, а все границы закрыты. Это конец! Мама умирает!

За эти дни Хельга, казалось, уже разучилась плакать, ведь она выплакала столько, что можно было наполнить ванну. Но тут слезы вновь полились рекой, и она ничего не могла с этим поделать. Еды в доме практически не было. Сегодня утром Грета украла все до крошки и сбежала, бросив их одних. И тогда мама, узнав об этом, снова потеряла сознание. По всей видимости, уже навсегда. Без инсулина из комы ей не выйти, смерть лишь вопрос времени. И Хельга спустилась вниз, чтобы набрать воды, которая еще была в резервной емкости котельной. Она даст маме воды, может быть, тогда ей станет чуть легче.

Спустившись вниз, Хельга остолбенела. На кресле в гостиной сидел Арнульф, заросший щетиной и пил папин коньяк прямо из бутылки. У него же есть ключ, мелькнула мысль. Больше всего ее поразило, что он положил ноги в грязных ботинках на атласную обивку антикварного стула. Немыслимо!

— Что ты тут делаешь? — сказала Хельга дрогнувшим голосом. — Убирайся отсюда!

— А если не уберусь? — лениво спросил Арнульф. Он был уже пьян. — Ну, что ты сделаешь, принцесска? А? Ничего? Вот и заткнись!

— Что тебе тут нужно? — спросила Хельга. Сердце колотилось, как сумасшедшее и хотело выпрыгнуть из груди. Ей стало по-настоящему страшно.

— За получкой пришел. Вы же мне не заплатили за прошлый месяц.

— Ты папину машину украл, забыл? — с ноткой презрения спросила Хельга.

— Забирай, вон она стоит, бензина все равно нигде нет, — небрежно бросил Арнульф. — Детей высадил у границы, а сам вернулся. Бронеходы расстреливают всех, кто хочет нашу благословенную страну покинуть. А все из-за короля и папаши твоего.

— Не смей! — взвизгнула Хельга. — Не смей моего отца вспоминать. Ты — предатель! Мы к тебе так относились! Как к родному!

— Как к родному? — усмехнулся Арнульф. — Как моих детей зовут, а?

Хельга смутилась. Она, конечно же, знала, что у их водителя есть дети, но ни как их зовут, ни даже, сколько их, он не имела ни малейшего представления. Ее этот вопрос никогда не интересовал, ведь это же прислуга.

— Не знаешь? — удовлетворенно спросил Арнульф. — А то, что у меня мать лежачая, знаешь? Ногу в том году сломала, а на операцию денег нет. Знаешь, что папаша твой мне сказал, когда я денег у него попросил? Он сказал, чтобы я в благотворительную организацию обратился. Там, мол, неимущим помогают. Я на вас, суки, двадцать лет горбатился, а вы меня за мебель держали.

Хельга растерянно моргала глазами, ей было невыносимо стыдно. Она, в общем-то, была неплохой девчонкой, но чужие проблемы до нее никогда не доходили, а ее собственные успешно решал папа. Но вот сейчас папы нет, брат пропал, а мама при смерти. И на нее с усмешкой смотрит здоровый пьяный мужик, которого она знала с рождения, но как оказалось, не знала совсем.

— Ну, что глазами хлопаешь, кукла фарфоровая? Не знаешь, что сказать? — зло сказал Арнульф.

— Я не знала, — промямлила Хельга. — Если бы ты сказал мне, я бы попросила папу… Уверена, он бы мне не отказал…

— Да не мели чушь! — Арни глотнул из бутылки обжигающий напиток. — Он меня за такое сразу бы вышиб на улицу. Ненавижу вас всех, всю вашу поганую, зажравшуюся семейку. Закончилось ваше время, и деньги ваши ничего не стоят! Вот ты мне сейчас и ответишь за все!

— Я? — испуганно спросила Хельга. — Прошу, не делай мне ничего! У меня мама при смерти, у нее инсулин закончился…Не надо! — Хельга лепетала и с ужасом смотрела, как пьяный в дым Арнульф встал и пошел к ней.

— На колени! — хлестнул ее голос.

— Что? — залепетала она. — Зачем? Пожалуйста, Арни…

Легкая затрещина здорового мужика сбила ее с ног.

— Я сказал, на колени, сучка! — заорал он, расстегивая штаны.

Хельга заплакала в ужасе и засучила ногами, отодвигаясь от такого знакомого, и совершенно неизвестного ей человека. Тот хватил ее за ворот и приподнял, почти не напрягаясь.

— Ты, кажется, не поняла, стерва, — сказал он, — обдавая ее запахом алкоголя. — Если ты начнешь кобениться, я сначала выбью тебе зубы, а потом все кости переломаю. Узнаешь, каково это, со сломанной ногой без врача. Как мать моя. Ты поняла?

Хельга не поняла ничего, но оказалась на коленях, и неумело давясь, делала то, что от нее хотел Арнульф. Не так, ох не так она представляла себе первое знакомство с интимной жизнью. Она слышала об этом от подруг, которые, хихикая, сплетничали друг о друге, но сама такого опыта не имела. Она ведь девушка из хорошей семьи. Как можно! И теперь такое!

— Ни хрена не умеешь, сучка, — сказал Арнульф, и быстро развернул ее задом, разорвав невесомые кружевные трусики.

Хельга закричала, ей стало очень больно.

— Да ты у нас целочка, — сказал сопящий сзади водитель. — Ну, кто бы мог подумать. Что ж, дядя Арни научит тебя жизни.

Дальше все было, как в тумане. Арнульф был пьян, и закончить начатое не мог очень долго. Когда, наконец, он ушел, истерзанная Хельга лежала на полу в забытьи. Она даже плакать не могла. У нее болел весь низ, но хуже всего было осознание себя тряпкой, которой только что вымыли грязный пол. Хельге было так плохо, что она даже о маме забыла. Она поплелась в бойлерную, чтобы смыть с себя эту грязь. Но та не хотела уходить, и чем больше Хельга мылась, тем грязнее казалась самой себе. Мама! Хельга, с трудом переставляя ноги, поднялась наверх. Ей даже идти было больно. Мама уже не дышала. Хельга зарыдала вновь. И откуда же у нее еще берутся слезы? Сколько она так просидела, Хельга потом так и не могла вспомнить. Из состояния прострации ее вывел голос брата, стоявшего в двери.

— Хельга, сестренка, что тут произошло? Что с тобой?

— Тут много всего произошло, братец, — ответила Хельга, смотря на него потухшим взглядом. — А со мной все хорошо, со мной ничего не случилось. Совершенно ничего…