Эффект бабочки в СССР

Я трепался о нашем полесском житье-бытье, браконьерах, кладбище, маньяке, черных бутлегерах из Дубровицы… Попытка поведать про Афганистан закончилась специфически: Ким Хо Джон полез в ящик стола, извлек оттуда целую стопку номеров «Комсомолки» и принялся показывать мне мои материалы – один за другим!

- Ты большой молодец, Белозор. Большой молодец! Эх, если бы кто-то рассказывал так про нашу войну… - уточнять, какую именно войну он имел в виду, я не стал.

Одеяло мне пригодилось: ночью было чертовски холодно.

***

Гена, он же Гён Хи, приличный и интеллигентный молодой человек повадками наёмного убийцы из голливудских фильмов, приехал с самого утра... Елки-палки, если бы не его аккуратная короткая стрижка, явно шитый на заказ старомодный костюм в полосочку и эта хищная скупая грация - он вполне бы сошел за одного из смазливых мальчиков-айдолов из кей-попа, от которых с ума сходили в мое время интеллектуально нестабильные школьницы.

Тепло поприветствовав дядюшку, Гён Хи - Гена скрылся в ванной комнате, чем-то там гремел некоторое время, а потом вышел наружу и кивнул мне:

- Ну что, вам нужно собираться? Или вы готовы? Вещи можете положить в багажник машины - поедем смотреть парад на Новой площади!

Парады я не очень любил, но осознание того, что мне не нужно было там работать, а можно было просто стоять и смотреть уже стимулировало выброс серотонина в кровь. Хотя - Гена как раз, судя по всему, собирался там работать. Бдить!

Машина была легендарная - белая "Волга". Ну да - белые для Средней Азии, черные - для Кавказа... Конечно, мы не смогли доехать прямо до Новой площади, остановились на какой-то стоянке и пошли пешком. Никто нас не останавливал, Гена только кивнул постовым пару раз. Я вовсю вертел головой, разглядывая необычный архитектурный ансамбль площади всё в том же сказочно-восточно-советском стиле, пока мы, наконец, не заняли места на трибунах, среди нарядно одетой публики. И понеслось:

- Товарищ генерал полковник! Войска Алматинского гарнизона! Для парада! В ознаменование шестидесятилетия Казахской советской социалистической республики и Коммунистической партии Казахстана! Построены! Командующий парадом - генерал-лейтенант Нурмагамбетов!

- Здравствуйте товарищи!

- Здра! Жла! Тащ! Генерал! Полковкник!

- Поздравляю вас с шестидесятилетием Казахской советской социалистической республики и Коммунистической партии Казахстана!

- Ура, ура, ура-а-а-а!!!

Палящее солнце, рокот барабанов, медные голоса труб, гром солдатских сапог по брусчатке, проезжающая мимо военная техника, сверкающая свежей краской. Трибуна, на которой я разглядел Брежнева и Косыгина, и еще человек двадцать - тех самых, вершителей судеб миллионов.

Честно говоря, после Афганистана на парад смотреть было тошно. Когда всё закончилось, Гена сказал:

- Теперь поехали, будем ждать Сазонкина.

И мы поехали. Я так понял, что этот советский кореец сейчас играл роль кого-то вроде закрепленного за белорусской делегацией дежурного водителя. Понятно - был он из непростых. Но при этом - явная креатура кого-то из их местных машеровских союзников. Я в казахстанской политике был совсем не силён - знал только, что примерно в это время Нурсултана Назарбаева вроде выбрали депутатом верховного совета СССР, и какие-то высокие посты в Компартии Казахстана он уже занимал. Больше ничего про местную верхушку я не ведал, а потому и гадать было бессмысленно.

- И долго ждать? - спросил я, когда мы остановились у очередного советско-восточного роскошного здания, навертев кругов по Алма-Ате.

- А ты как думаешь? - в глазах Гён Хи сквозила вселенская печаль.

- Пойду тогда за газетами схожу, что ли? И перекусить что-то возьму.

- Не заблудишься?

- Не заблужусь.

***

Заседать закончили только к вечеру. Мы выпили по литру "Ситро", сожрали, наверное, дюжину котлет в тесте на двоих, решили все кроссворды и прочитали от корки до корки все газеты, которые я принес из ларька "Союзпечати". Конечно - "Комсомольскую правду" - тоже. Гена сначала поверить не мог, что материалы про бойцов Московского погранотряда писал я, а потом, наконец, уверовал и проникся. В отличие от своего дядюшки (реального или мнимого) - он "Комсомолку", видимо, не выписывал.

- Сам писал? Ну, в смысле: поговорил с ними, походил там, посмотрел - и вот это вот написал? И в газете напечатали? - его удивление было очень сильным, как будто оказалось, что я как минимум волшебник в голубом вертолете. - То есть сам? Никто не помогал? Ну, даешь!

Это было так искренне, так простодушно, что я, только-только собравшийся было обидеться, вдруг рассмеялся. Ну а что? Могу ведь я восхищаться виртуозным пианистом, акробатом на трапеции или художником, который при помощи кисти и красок творит на холсте настоящее чудодейство? Почему вот этот казахско-советский кореец не может так же восхищаться чьим-то умением облекать чужие рассказы и собственный опыт в слова и предложения?

Мы сидели в машине и обсуждали погранцов - оказывается, Гена был лично знаком с Гумаром и Даликатным, они вместе занимались чем-то, что обтекаемо называлось "защитой рубежей социалистической родины на дальних подступах". В какой-то жаркой стране, судя по его недомолвкам. У ж не Вьетнам ли? Внешность у него куда как подходящая...

Вдруг где-рядом затарахтел автомобильный мотор, визгнули тормоза, хлопнули двери. Потом раздались решительные шаги, и раздраженный голос проговорил:

- Рожи корчил весь вечер, отворачивался когда я выступал... А потом еще вот это вот "распелся белорусский соловей, как бы ему не подавиться..." Нет, Васильич, я от этого устал до последней крайности! - Машеров и Сазонкин - вот кто это были!

Я выскочил из машины им навстречу, следом за Геной.

- Белозор? - брови батьки Петра удивлено взлетели вверх. - Валентин Васильевич, это что за сюрпризы? Нет, я конечно рад вас видеть в добром здравии, Герман, но...

Он был явно в дурном расположении духа. Всё-таки о каком-то негативе с Брежневым не врали - фраза про соловья явно принадлежала дорогому Леониду Ильичу!

- Петр Миронович, Валентин Васильевич, - раскланялся шутовски я, едва не подметая волосами асфальт. - Привет из солнечного Афганистана!

- Ну, ну, - кажется, моё паясничание было к месту, взгляд Машерова слегка потеплел. - И что говорят в Афганистане?

- В Афганистане полно наших земляков, Петр Миронович. Я тут краем уха чьё-то словотворчество о соловьях услышал...

- И? - брови Машерова нахмурились.

- И вспомнил поговорку нашу, полесскую... Один мехвод под Кундузом ее сказал, и, кажется, очень она к месту сейчас.

- Та-а-ак? - батька Петр уже затаил в глазах смешинки, почуял, что я сейчас что-нибудь этакое отмочу.

И я не подвел, хотя такая дерзость вполне могла закончится для меня в тюрьме, учитывая того, о ком она прозвучала:

- Маўчаў даўно, и сказаў гаўно! - после секундной паузы и недоуменных взглядов мужчины заржали в голос, как стоялые жеребцы.

Даже Гена, которого эти двое явно знали и ценили, не сдержал улыбки. Отсмеявшись, Машеров вытер слезы тыльной стороной ладони и сказал Сазонкину.

- Всё, Васильич. Это последняя капля. Связывайся с Романовым, говори ему - "да". Другого выхода у нас нет.

***

перевод поговорки: Маўчаў даўно, и сказаў гаўно! - МОЛЧАЛ ДАВНО, И СКАЗАЛ ГОВНО!