Жаркое лето

12

В поле уже темнело, когда оперативная группа Николая Середы подходила к лесу, подступающему вплотную к участку созревшей пшеницы. Вечер был теплый, безветренный. Заря на закате медленно остывала, покрываясь мутной наволочью облаков. Впереди, над лесом, зажигались редкие звезды, мигая зеленоватым светом.

По обочине дороги стояли телеграфные столбы с порванными проводами, которые чуть слышно звенели. В придорожном разнотравье стрекотали кузнечики.

Николай с Михаилом шли рядом впереди группы, с каждой минутой ускоряя шаг. Торопились быстрее дойти до опушки леса и там отдохнуть.

Каждому из шагавших красноармейцев этот тихий, безлюдный вечер напоминал, вероятно, о чем-то хорошем, мирном, поэтому шли молча, вдыхая запах спелой пшеницы.

Остановились под кудрявыми дубками в десяти шагах от дороги.

— На ночлег!

Красноармейцы сняли с потных плеч скатки шинелей, поставили винтовки в козлы. Вскоре все растянулись на траве-мураве, задымили цигарками.

Николай достал из планшета топографическую карту, не торопясь разложил ее на коленях.

— Хлопцы, отдыхайте и слушайте боевую задачу. Сейчас мы находимся на окраине Мартыновского леса. Севернее, километрах в двадцати отсюда, протекает река Остер — приток Десны. На полпути к реке находится большой населенный пункт Лосиновка, он связан грейдерной дорогой с железнодорожной станцией Носовка. Из этого леса диверсанты ведут свои радиопередачи, совершают налеты на населенные пункты. Наша задача — обнаружить лазутчиков и уничтожить их.

Неожиданно внимание красноармейцев привлек дребезжащий звук самолета.

— Вражеский разведчик над железной дорогой шныряет, — определил по звуку Михаил, — как ночной хищник, добычу выслеживает.

Напряженно вглядываясь в вечернее небо, справа от ущербного месяца красноармейцы вскоре увидели две плывущие красные точечки.

— Обнаглели, сволочи, — зло сплюнул Николай, — ничего, обломаем им крылышки...

Гул самолета растаял над лесом. Николай привстал на колени, вложил карту в планшет.

— Слушайте боевой приказ. Наш взвод делится на две группы. Первая во главе с сержантом Семенко направляется через лес в населенные пункты Лосиновка и Носовка. В нее входят рядовые Орешкин, Нечитайло, Роготченко, Супрун и Алешин. Задача — установить контакт с местными истребительными отрядами и вместе с ними обнаружить диверсантов. О своих действиях немедленно сообщайте через вестового и по телефону в райотдел НКВД капитану Буряку. Задача ясна?

— Так точно! — отчеканил сержант Семенко.

— Тогда, хлопцы, в путь. Желаю успеха!

Красноармейцы вскинули на плечи винтовки и зашагали в сторону леса.

На поляне осталась группа Николая.

— Располагайтесь, хлопцы, на ночлег. Ночью идти в лес нет резона.

Николай первым подошел к прошлогоднему омету на краю поля и стал теребить из него пшеничную солому. Она оказалась сухой. Николай разбросал ее под дубками, положил скатку шинели под голову и, закинув руки под затылок, стал смотреть на далекие мигающие звезды.

Вдруг почувствовал сладкий запах земляники совсем рядом, у самого носа. Он знал: земляничный сезон в этих местах давно кончился, но, видно, какая-то запоздалая ягодка до поры до времени скрывалась от живительных лучей солнца в густой траве, а сейчас, в середине лета, набралась сил и налилась соком — вызрела.

И как это нередко бывает с людьми — достаточно им увидеть какую-то незначительную вещицу, связанную с далеким детством, или услышать бесхитростную песенку, или почувствовать запах родных ромашек с придорожной поляны, как сразу в памяти высветляется самое дорогое, самое близкое, отчего и больно, и сладко щемит сердце.

Так и сейчас земляничный запах напомнил Николаю солнечный июльский день, когда они косили пшеницу у Калягиной лужины. Пшеница была низкорослой, с тонкими стеблями — такую серпом не сожнешь. Тогда в высоком голубом небе плавали тяжелые облака. У полевой дороги, откуда начинался покос, белели зонтики ромашек, голубели васильки. Пшеничное поле желтым волнистым ковром простиралось до березового леса. Неподалеку виднелся глубокий овраг, заросший на склонах рябиной, корявыми дубками, орешником. Внизу оврага били студеные ключи. Отсюда вилась полевая дорога, поросшая подорожником, мелким осотом, желтыми гроздьями зверобоя.

Николай шел вторым косцом, следом за Тимофеем Жижиновым. Ряд вели вдоль дороги. Из-под ног то и дело выпархивали испуганные перепелки, юркие жаворонки, гнездившиеся у зеленого гребешка придорожного среза тропы.

Женщины вслед за косцами вязали снопы. Среди них была и Марина.

Прошло всего две недели с того дня, как Николай признался девушке в любви. С той поры каждая их встреча была праздничной, волнующей. Как Марина ни таилась от подруг, как ни пыталась скрыть свои чувства к Николаю от посторонних глаз, ничего не получалось. В селе все на виду. Мимолетный ласковый взгляд, ненароком оброненное слово — все замечается, все потом обсуждается у колодца, где всегда узнаются деревенские новости.

«Быть осенью свадьбе, — говорили ровесницы Марины меж собой, — прикипел парень к девушке — топором не отрубишь».

В тот июльский полдень, когда усатые колосья стали от зноя клониться к земле, а спелое зерно осыпаться, Тимофей положил косу на поваленный ряд, вытер пот с лица подолом синей сатиновой рубахи, сипло сказал:

— Шабаш, ребята, перекур. Стебли стали, как проволока, да и зерно из колоса сыплется, потеря большая. Пора на обед.

Все косцы гуськом потянулись к оврагу, в тень, к студеным ручьям. Там их и поджидала колхозная кухня. Петька Сизов с толстой поварихой Нюрой Долиной привезли на дрожках в бочонке холодную окрошку, сдобренную хреном, котлеты с картошкой, холодное молоко в оцинкованном бидоне.

Нюра в голубой юбке в горошек, стоя у дрожек, нараспев расхваливала обед:

— Подходи, подходи, милые, чай, устали от работки-то, всех накормлю, всем достанется. Это не обед, а одно объядение!

Тимофей Жижинов, разгладив пшеничные усы, подставляя глиняную миску под увесистый половник, хитровато подмигнул:

— Ты, Нюра, больше парней подкармливай, а то они после вчерашней вечорки на Цыгорином мосту еле ноги волочат...

— Тоже мне сказал, — словно ожидая минуты ввязаться в спор, вспыхнул Гришуня Сидоров, парень лет шестнадцати. — Да мы кому хочешь нос утрем и в гулянке, и в работе!

— Ты утрешь, — поддел Николай, — вчера кто-то такой утирал нос баташовским парням, да сам чуть в пруду не очутился.

Гришуня под смех всей артели обиженно надулся, ушел в кусты с миской окрошки.

Сытно пообедав, мужики и пожилые женщины улеглись в тени дубков вздремнуть на время жары, а молодежь с шутками и смехом пошла ватагой по оврагу к лесу за ягодами.

Николай не терял из виду Марину. Она шла со своей подружкой Надей Осиной по склону оврага. Девушки о чем-то тихо говорили, наклонясь друг к другу. На Калягиной поляне Николай догнал их, схватил Марину за руку и увидел, как она растерянно держит в пальцах маленький букетик земляники с ярко-красными ягодами.

— Коля, на́ тебе, сладкие как сахар, — протянула она ягоды и, не зная, что дальше говорить, убежала, не оглядываясь, в лес, к аукающим подружкам.

Михаил, лежа на сене рядом с Николаем, тоже не спал, смотрел на далекие звезды и вспоминал родной кордон, тихие вечера в лесу. Но почему-то он особенно любил дождь. Гроза видится в лесу страшней, чем в степи. Гром гудит непрестанно. Порой не поймешь, где он грохочет, а где отзывается эхо. От тяжелых туч сразу все темнеет, и кажется, что деревья вплотную придвинулись к сторожке. Бенгальские вспышки молний до мельчайших сучочков высвечивают стволы деревьев. И вдруг из глубины леса начинает нарастать непонятный гул, он надвигается ближе и ближе, несет с собой прохладу, и через минуту водяные прутья начинают изо всех сил бить по листве, сосновым иголкам. Весь лес гудит, ревет, мечется из стороны в сторону. Слушаешь его, и страшно становится.

Но вот дождь все тише, лесной шум угасает, и громовые раскаты уплывают в поле, за село. И тогда лес, омытый дождем, пахнет так, что кружится голова. Михаил почему-то любил в такую пору пройтись босиком по траве, ощутить подошвами холодок дождя.

Но Аксинья боялась грома. Испуганная, она выходила после грозы на крыльцо и садилась рядом с Михаилом. Гром где-то далеко-далеко угасал за лесом. Деревья еще стряхивали с себя дождевые капли, но в лесу уже устанавливалась торжественная ночная тишина. А большие звезды, голубые, зеленые, оранжевые, висели так низко над верхушками деревьев, что порой начинало казаться — это не звезды на небе, а самоцветные алмазы, развешанные на деревьях.

— Миша, хорошо-то как, душа радуется, — шептала Аксинья, прижимаясь к плечу мужа, — сколько есть на свете красоты вокруг, а мы ее не замечаем...

Он чувствовал, понимал сердцем, как счастлива женщина в эту минуту, как любит его.

Становилось свежо. Он обнимал Аксинью за плечи, и так они сидели молча, любуясь звездным небом, вдыхая влажный запах леса, слушая ночную тишину.

— О чем задумался, друг? — спросил Михаил Николая, и тот, словно со сна, не мог понять в первое мгновение вопроса.

— Да так, размечтался... Разные мысли в голову лезут... Все больше о доме. Эх, хотя бы одним глазком взглянуть на свою станицу. Как-то там наши живут?

— Женились вы молодыми, вот о бабах и сухотитесь, — насмешливо протянул Максим Козлов — земляк из хутора Рузанова. — Нам, холостякам, все проще кажется. Правду я говорю, Яша? — обратился он к своему другу Хайкину, мечтательному, худощавому пареньку, музыканту из Днепропетровска.

— Ты, Максим, в корне не прав. Разве, когда женятся, все предугадывают? Любовь есть любовь. Вот и я хотел жениться этим летом, да война сорвала все планы. Ждет меня моя любимая. Вот приду домой с победой, тогда обязательно поженимся...

Яша с неясной улыбкой посмотрел на друга, подмигнул ему, и непонятно было — шутит он или всерьез говорит.

Неожиданно земля вздрогнула, задрожала. Небо на западе побагровело, будто его у горизонта кто-то поджег. На фоне зарева ближний лес сразу потемнел, отчетливо вырисовывались верхушки сосен.

— Сколько самолетов у фашиста — счету нет, — вздохнул глубоко Николай, глядя на пламенеющий закат небосклона, — опять Нежин бомбят...

Ночевали они на опушке леса. Ночь была теплой. Положив скатки под голову, не раздеваясь, не разуваясь, бойцы лежали на прошлогодней соломе, натасканной из омета.

На поляне пахло разнотравьем. Где-то вблизи вскрикнула испуганная пичуга и тотчас смолкла. Небо было чистое, в ярких звездах, даже на западе не было в эту ночь зарева. Тихо-тихо...

Николай долго не мог заснуть, ворочался на соломе, вдыхая кисловатую прель. Ранним утром его поднял на ноги далекий треск мотоцикла. Красноармейцы все, как по команде, тоже вскочили на ноги.

На дороге, в стороне Носовки, увидели серое облачко пыли. Треск мотоцикла в тишине утреннего поля казался пулеметной очередью.

— Всем скрыться за деревьями, — скомандовал Николай. — Посмотрим, что за гость к нам пожаловал.

Красноармейцы быстро рассыпались на опушке леса, притаившись за стволами деревьев с винтовками в руках.