Дождь над городом

— Тогда другого выхода нет. Будем выбирать дюкер обратно. Точка.

— Погоди, бригадир, — Костылев поднялся, лицо у него было бледного липового цвета, в желтизну — еще не заветрел после больницы, у всей бригады портреты в коричневу, шелушатся, сплошь темные краски, а Костылев по-прежнему бледен. — Я тебе рассказывал, что в армии водолазом служил. Всякое мне приходилось делать — и якоря со дна бухт поднимать, и минные поля рвать, и старые торпеды обезвреживать. Всякое. Чинили корабли на плаву, варили, клепали обшивку. Так что я хоть и не сварщик вроде бы, а работу эту сделаю.

— Сиди ты! Недавно ведь с больничного.

— Об этом прошу не вспоминать, — проговорил Костылев твердо.

— Нет, так нет... Водолазы тоже вроде бы сварщики. Якобы, как будто бы, вроде бы, — Старенков усмехнулся жестко. — Только никудышние. Если твое «вроде бы» такое же никудышное, то лучше не надо.

Закашлялся, недобро посмотрел на водолазов.

— Хочешь, вот что сделаем, — предложил Костылев. — Я покажу, как я варю, Контий Вилат покажет, как он варит, пусть водолаз свое ремесло тоже продемонстрирует. Если я общелкаю всех — иду под воду. Уступлю хоть одному — греюсь на воздухе.

— Контия тебе не обскакать. Он палец к носу медью приварить может — носу не больно и оторвать нельзя, — сказал Старенков. — Потому и в бригаде держим.

— Контий — мастер на большой, — заявил Вдовин самодовольно, похлопал себя кулаком по груди.

— Слушай, Иван, тебе что? Одной болячки мало? Чуть без ног не остался... А? Хочешь вторую хворь заработать? — Старенков яростно поддел носком унта льдышку, та, прожужжав в воздухе, плюхнулась в водную чернь.

Резок, нетерпим что-то стал в последнее время Старенков. Видно, устал. На отдых, видно, пора.

— Хочу или не хочу — это мое дело. Главное — дюкер.

— Правда твоя. Время идет. Оно не то что золотое, оно — брильянтовое. Тащи, ребят, сюда маску и сварочную вилку с электродами. Уно, ты к генератору, держи его на «полном вперед!».

На площадку выкатили несколько колбасин — обрезков труб-«тыщовок», притащили ящик из-под макарон, сколоченный из хлипких досочек, а в общем целый, чтобы экзаменуемому было на что сесть и легче справляться с заданием, притащили рогульку с толстой, обмотанной изоляцией ручкой. Костылев выглядел мрачным, на лице проступило огорчение — в общем, ни к чему, конечно, это театральное представление. Но хода назад нет. Он понимал, что может опростоволоситься перед тем же Вдовиным. КВ — профессионал, обойти его дело трудное, он варит, словно поет. Усмехнулся, на минуту представив, какую песню может изобразить Вдовин своим хрипатым голосом...

Старенков достал три спички, две надломил, одну больше, другую меньше, зажал их двумя пальцами, кончики упрятал в кулак.

— Кто вытянет самую короткую — первым варит, среднюю — вторым, длинную — последним.

Самая короткая выпала водолазу — усатому малому со сведенными, как у рака, к переносице глазами; средняя — Костылеву, Вдовину, как всегда, подфартило.

Водолаз варил резкими короткими всплесками, суетно, часто отрывая электрод от шва и щуря глаза на тускнеющую красноту. Шов у него получался неровным, кочкастым, в наплавлениях металла.

— Хватит, — сказал ему Старенков недовольно. В лучшем случае тебя через два месяца учеником сварщика можно ставить.

Сварщик, обиженный, что-то пробурчал под нос и отошел.

На макаронный ящик уселся Костылев, выдернул из рогульки электрод, которым варил водолаз, откинул в наст. Из снежной норки, куда вошел разгоряченный прут, шипя, вытекло облачко пара. Выбрав новый электрод, с ровной красной обмазкой, обмедненным, похожим на лезвие рапиры острием, вогнал в усы держателя.

— Варить тебе самый чуток, — сказал Старенков, — вот столько, — отмерил двумя пальцами кусок стыка в пол-ладони длиной.

На флоте Костылеву приходилось варить куда больше в воде, чем в обычных условиях, — в воде ему, честно говоря, было проще варить, чем на суше, хотя теорию и практику «сухопутной» сварки он тоже проходил. И даже в большем объеме, чем проходят нынешние ученики, готовясь сдать на разряд: армия есть армия, бог Марс точной работы требует.

Разогрел стык, держа рогульку под наклоном, оплавил ровным длинным канальчиком, сверху залил металлом. Закончил варить, когда в усах остался короткий, с приплюснутым пятачком обмягченного металла штырек.

— Все! — сказал он, поднялся с ящика.

Шов, он у всякого творца свой рисунок имеет. Каждый варит, будто ручкой пишет. И каждый по-разному: один строчку кляксами украшает, другой чистенький почерк имеет, один накладывает металл слева, другой — справа, третий — сверху. Костылевский шов был спокойным, с хорошим проваром.

— Вот те раз! — воскликнул кто-то не без удивления.

Пришаркал Вдовин, почесал полуголый, с редкими кудельками растительности затылок, поглядел на Костылева вприщур, и тот уловил в его быстром трезвом взгляде что-то причастное к обману и одновременно нежное, неожиданно мягкое, полное надежды.

— Не-а, — подув в нос, сказал Вдовин, сдвинул шапку на нос, зыркнул лукаво. — Я лучше не сумею.

Старенков запустил руку в бороду, ожесточенно потрепал ее. Смятение, потерянность, жалость крылись в этом ожесточении.

— Па-анятно. Слушай, Вань, а техбез ты знаешь?

— Технику безопасности?

— Ее, грешную.

— Спрашивай.

— Что должен сделать подводный сварщик перед началом работ?

— Должен детально изучить место, вернее, кусок реки, где ему придется варить. Если скорость течения больше одного метра в секунду, то это место надо оградить щитами.

— М-да. Вот тебе и се лави. Точно. Давай-ка пункт второй. Что делает сварщик, если на поверхности воды разлит бензин, керосин, нефть? Словом, что-нибудь этакое, что от одной спички пыхнуть может?

— Побойся бога, сейчас же лед.

— Твое дело — отвечать.

— Нечего делать. Должен нырнуть в воду, перекрестившись, а резак зажигать только под водой, на глубине.

— Ладно. Готовьсь! — проговорил Старенков, направился к дощатому командирскому сарайчику, напрямую, в обход тропки. Плечи его были опущены, спина трудно напряжена, ноги оскользались в вязком сочащемся снегу. Дважды он чуть не упал, но продолжал упрямо продираться по крутизне, не оглядываясь, двигаясь медленно и тяжело.