Шальная звезда Алёшки Розума

* * *

Дождь продолжал шуршать за окном, прятаться в мокрых листьях, гнуть к земле отяжелевшие ветки. Игроки давно разошлись по своим комнатам, и в горнице остались лишь братья Григорьевы. Один, облокотясь на низкий подоконник часто остеклённого окна, глядел в сад, второй лежал на своей постели, закинув за голову руки.

— Закрой. — Иван широко зевнул и потянулся. — И так комарья понапустили, сожрут меня.

— Отобьёшься как-нибудь.

Иван сел на кровати и яростно почесался.

— Что с тобой нынче? Словно в воду опущенный.

Данила помолчал.

— Невмоготу мне, Ивашка. Всю душу она мне вымотала. Никаких сил нет. Уволюсь я от этой службы. Лучше уж в полк.

Иван вскочил и подошёл к брату.

— Ты что, Данилка! Умом оскорбел? Какой тебе ещё полк? Где такой службы сытной да вольной найдёшь?

— Не могу я. — Стоявший обернулся, и в глазах его Иван увидел слёзы. — Легче не видеть её, чем так. Рядом, а не моя!

— А разве… — Иван запнулся, вспомнив, как накануне вечером брат выскочил вслед за Елизаветой в сени. Выглянув через пару минут, он увидел, как тот, прижав её к выложенной изразцами печи, осыпает поцелуями грудь и шею, и увёл товарищей к себе играть в карты. — Разве ты вчера с ней… не был?

Данила тяжко вздохнул и весь ссутулился.

— Сперва она податлива была, на поцелуи отвечала, я чувствовал — словно воск в моих руках тает, а потом вдруг вырвалась и убежала в слезах. — Он сжал в кулаки подрагивающие пальцы и прикрыл глаза. — Не могу я, Ивашка. Любит она его, ирода!

— Кого? — осторожно переспросил Иван. Отчего-то ему вспомнился певчий-казак.

— Шубина! — Брат судорожно вздохнул, не то всхлипнул.

— И-и-и! Нашёл к кому ревновать! — Иван рассмеялся. — Шубина нынче с собаками не сыскать!

— Она с ним в переписке состоит.

Иван насторожился.

— Откуда взял?

— Мавра сказывала.

— А с чего это она с тобой откровенничает? — Иван пристально взглянул на брата. По собственному опыту он знал, что после амурных утех разнежившаяся Мавра становилась не в меру разговорчивой, и у неё много чего можно было выпытать, о чём в обычном состоянии она ни за что бы не проговорилась. Сам не раз пользовался. — Или было у вас чего?

Данила завздыхал и взглянул виновато.

— Сошлись мы с ней раз. Прости, Иванушка. Сам не знаю, как произошло. Я от Елизаветы ровно пьяный был… А тут она. Ну и… случилось… Прости.

— Ай да Мавра! — Иван хохотнул. — Интересно, с Михайлой она тоже спит?

Данила скривился, а Иван хлопнул его по плечу.

— Да пёс ней! Я ж на ней жениться не собираюсь, пущай Петруха себе рога растит. И что Шубин?

— Пишет он ей. И она ему пишет. Не забывает…

— Да и пускай пишет. — Иван пренебрежительно махнул рукой. — Он-то в Ревеле, а ты здесь, с нею рядом! Что ты этакий рохля? Смелее будь! Настойчивей.

— Тогда на охоте мне показалось, что она не против… Так смотрела на меня. Счастливый ты, Ивашка… Не знаешь этих мук адовых. Когда то поманит, то оттолкнёт, то раззадорит, то будто водою ледяной окатит.

— Да она ж специально тебя дразнит! Дамы этакие игры обожают! Она, небось, ждёт, когда ты резвость явишь. Приди к ней ночью в опочивальню. Бабы напор страсть как уважают! Не устоит. Она ж не девица — натура, поди, просит. Стосковалась уж за столько-то месяцев. Тут коли раз своего добьёшься, так и всё — твоя будет. Ублажать устанешь. — Он подмигнул.