Шальная звезда Алёшки Розума

* * *

Михайла Воронцов проводил взглядом стройную прямую фигуру кузины — та с двумя девушками, своей горничной и ещё одной, из комнатной дворцовой прислуги, встала в хоровод вокруг одного из костров — и озадаченно почесал лоб. Ну и дела… Ай да Нюшка! Двух месяцев не прошло, как забыла ненаглядного и завела амуры с другим. Вот уж верно говорят: «Бабьи слёзы дёшевы». А уж рыдала по своему купчишке! Тётка Авдотья боялась, как бы топиться не вздумала, умоляла матушку порадеть, чтобы пристроить непокорную дочь к Елизаветину двору. Пристроили на его голову…

То-то Михайле казалось, что она последнее время успокоилась и повеселела… Дерзить ему начала… Вот окаянная девка! Тянет её на всякую голытьбу! Сперва купец, а теперь и вовсе мужика нашла. Честь дворянская для неё — пустой звук! Никакой гордости! А ему новая докука. То следил, чтобы любезнику писать не вздумала, а теперь совсем беда — придётся караулить, чтобы с Розумом этим не сошлась. И случись что, весь спрос с него будет — не уследил.

Михайло досадливо сплюнул. Все ровно с ума от этого казака посходили: и фрейлины, и девки сенные. Да что там девки! Елизавета — и та на него заглядывается… Быстро Шубина своего разлюбезного позабыла… А как убивалась! Михайло ей даже сочувствовал… А на деле оказалось всё, как у прочих: бабья любовь, что роса утром — солнце взошло, и нет её, будто вовсе не бывало.

Подошли Иван Григорьев и Пётр Шувалов, второй хмурый и злой, первый, напротив, весёлый и довольный.

— Что, всё пасёшь свою козу? — хмыкнул Григорьев, проследив за взглядом Михайлы. — Экий ты безотвязный! Продыху девке не даёшь…

— Это она мне продыху не даёт! Навязались они на мою голову, — процедил Михайло зло. — Тётка может радоваться! Не желала зятя-купчину? Получи мужика!

Григорьев присвистнул:

— Никак Розум?

— Чтоб его черти задрали! — свирепо рыкнул Михайло.

— Вот пострел — везде поспел! — рассмеялся Григорьев, пожалуй, даже завистливо. — Сущий петух! Весь курятник к его услугам…

Внезапно Шувалов, до этого момента стоявший рядом с хмурым видом, швырнул на землю венок, который зачем-то держал в руках, и зашагал прочь с купальского луга.

— Чего это он? — удивился Михайло.

— Тоже, видать, свою козу не укараулил. — Григорьев усмехнулся.