Гробница Александра

33

После обеда они сели в такси и поехали в галерею Оскара Уильямса. Она была не из тех, куда мог зайти человек с улицы — располагалась в небольшом жилом здании между Парк- и Лексингтон-авеню, на 62-й улице, и представляла собой специально оборудованную квартиру. Оскару нравилось это здание, поскольку оно находилось в стороне от любопытных глаз и в то же время на полпути между аукционными домами Сотби и Кристи — очень подходящее местоположение, потому что его клиентами были коллекционеры, съезжавшиеся в Нью-Йорк именно на эти аукционы, проводившиеся каждый год в июне и декабре. Такси подкатило к парадному входу, из которого им навстречу вышел швейцар.

Когда они оказались в вестибюле, Том сказал ему:

— Мы к мистеру Оскару Уильямсу. Он ждет нас. Меня зовут Том Карр.

— Да, конечно, мистер Карр. Мистер Уильямс предупредил меня о вашем визите. Сейчас сообщу ему, что вы прибыли. — Позвонив наверх, швейцар сказал Тому: — Квартира 4В. Лифт — справа.

Том жестом пригласил Викторию следовать за ним, и они вошли в лифт, который ходил только на четвертый этаж. Когда кабина остановилась и дверь разъехалась, они увидели небольшое фойе с кленовым паркетным полом и богато украшенными лепниной стенами цвета вечнозеленой хвои. Между дверями, ведущими в две квартиры, на элегантном столике красного дерева стоял горшок с цветущей орхидеей, а над ним висело зеркало в античной золоченой раме. Том направился к двери с табличкой «4В», а Виктория задержалась у зеркала, оглядела себя и поправила прическу. Присоединившись к Тому, она заметила, что стоявшая у входа подставка для зонтов представляет собой бронзовую ногу высотой до колена, явно принадлежавшую какой-то римской статуе.

— Подлинная? — спросила Виктория Тома, как раз собиравшегося позвонить.

— Думаю, да.

— Что ж, у него есть чувство юмора, — улыбнулась девушка. — Мне нравится.

Том нажал кнопку.

Оскар сам открыл дверь.

— Добрый день. Добро пожаловать. — Выражение его лица вызывало сравнение с котом, только что съевшим канарейку. Он с трудом сдерживал волнение. Ему не терпелось узнать все, что можно было узнать от Тома Карра, однако он старался не выдать себя. Терпение, Оскар, мысленно призвал он себя, сохраняй спокойствие.

Поздоровавшись с Томом за руку, он сказал:

— Давненько не видел я вас в моей маленькой галерее, — и жестом пригласил гостей войти.

— Да, уже несколько лет. Спасибо за приглашение.

— А кто, позвольте поинтересоваться, ваша прелестная подруга? — Оскар повернулся к Виктории. — Меня зовут Оскар Уильямс, — представился он. — Счастлив познакомиться. — Он взял ее руку и слегка прикоснулся к ней губами. Виктории хотелось увернуться от его куртуазности, но она боялась показаться невежливой.

— Это Виктория Прайс, — ответил Том. — Она приехала в Нью-Йорк на несколько дней, ко мне в гости.

— И откуда же вы приехали, мисс Прайс? — поинтересовался Оскар, ведя гостей в глубь квартиры.

— Из Рима. Я художница, — ответила Виктория, оглядываясь по сторонам.

— Я много лет прожил в Риме, правда, это было давно, но и теперь иногда езжу туда по делам. Прошу вас, входите и устраивайтесь.

Оскар привел Тома с Викторией в гостиную и усадил на большой мягкий диван. На столике перед диваном был выложен набор — судя по всему, случайный — разных предметов. Видимо, они были предназначены для того, чтобы разжечь аппетит клиентов. Оскар никогда не знал, что заинтересует его посетителей, поэтому для начала всегда предлагал широкий выбор, а уж исходя из их реакции, решал, что принести потом. Вот и сейчас он намеревался как можно дольше не показывать кольцо Александра, ради которого, собственно, и пришел Карр. Оскар прекрасно понимал, что россказни, будто это кольцо принадлежало Александру Великому, — грубое мошенничество и что Карр поймет это при первом же взгляде на него, поэтому хотел успеть до того выдоить из гостя все возможное.

Том сразу же сосредоточился на выложенных предметах. Там была покрытая прелестной серо-зеленой патиной бронзовая греческая застежка-фибула с геометрическим рисунком в виде концентрических спиралей. Булавка на задней поверхности все еще оставалась острой и была надежно закреплена. Еще там стоял каменный идол эпохи неолита, терракотовая фигурка Пана, сидящего на камне с флейтой в руках, китайская нефритовая безделушка, египетская деревянная статуэтка мужчины в полный рост, на которой сохранились следы краски, и небольшая конусообразная стеклянная амфора на современной подставке. Но среди всех этих вещей Тома поразила серебряная чаша, килик века пятого, а то и более раннего, до новой эры, с выполненной золотой сканью сценкой, изображенной на широком дне.

— Лающая Сцилла, — сказал он, беря в руки чашу и пристально разглядывая ее. В центре тондо была изображена Сцилла — чудовище из Гомеровой «Одиссеи», — зловеще известная тем, что нападала на проходившие мимо корабли и утаскивала с них матросов. В руках Сцилла держала руль, словно только что вырвала его из корпуса корабля. Работа была исключительно тонкая. Виктория тоже с изумлением разглядывала килик из-за плеча Тома.

— Это Сцилла? Какой странный образ: до пояса — прекрасная женщина, а ниже — собачьи головы и змееподобные чудовища, приросшие к бедрам.

— Вполне канонический образ, — ответил Том.

— Ох уж эти греки! Очаровательное лицо, прекрасная обнаженная грудь, а ниже пояса вдруг — все эти жуткие монстры. Чисто мужское представление о женской силе, — с отвращением заметила Виктория.

— Представьте себе, что должен был испытывать участник пира, когда, выпив вино до дна, оказывался лицом к лицу со Сциллой! — подхватил Оскар: — Должно быть, для художника сюжет являлся просто отсылкой к легенде, а вот для того, кому эта чаша доставалась, — неприятным сюрпризом.

— Конечно, эта сценка отличается от той, которую изобразил на своей прекрасной чернофигурной чаше Экзекий[55]: Дионис, плывущий по винноцветному морю в своем скифе с виноградной лозой вместо мачты, а вокруг — тирренские пираты, превратившиеся в дельфинов. — Том снова вгляделся в килик, который держал в руках, и продолжил: — Но греки обожали такие вот изображения-сюрпризы на чашах для вина. И это — прекрасный образец такой чаши.

— Благодарю вас, — улыбнулся Оскар. — Кстати, о винопитии. Взгляните на это. — Он вышел в соседнюю комнату, вернулся с греческой чернофигурной амфорой и поставил ее в центр стола на «ленивую Сюзанну»[56], чтобы можно было рассматривать ее со всех сторон, не прикасаясь.

— Сэр Джон Бизли приписывал ее авторство представителю вазописной группы Лидоса, одного из лучших афинских художников, работавших в чернофигурной технике. Главная сцена на верхней части представляет сатиров, ногами давящих виноград в чане, водруженном на низкий стол, вино стекает прямо в эту амфору. — Оскар указал на сосуд, изображенный на картинке, — его форма точно повторяла форму самой амфоры. — Мне особенно нравится сатир справа, играющий на флейте Пана. Остальные давят виноград под его аккомпанемент. С другой стороны мы увидим бражников на пиру.

Он подождал, пока ваза повернется так, чтобы гости увидели сцену, которую он собирался описать.

— Мужчины возлежат на ложах в обществе прекрасных гетер, то есть куртизанок. Посмотрите, у этой — золотые волосы, как у Афродиты. — Оскар указал на полуобнаженную женщину, сидящую на ложе, хитон соскользнул у нее с одного плеча, обнажив грудь. — Взгляните на чашу, которую она держит.

Виктория наклонилась и воскликнула:

— О Боже! У нее ручка в форме восставшего фаллоса!

Оскар улыбнулся:

— Весьма игриво, не так ли? А теперь посмотрите вон на того бражника, которого рвет в ведро, стоящее прямо возле его обеденного ложа. — Струя, извергающаяся изо рта гуляки, была выполнена из бледной глазури.

— Таким образом, на амфоре изображен полный цикл, — подвел итог Том. — Она в прекрасном состоянии и наверняка атрибутирована верно, сэру Джону Бизли можно верить. Тем не менее не думаю, что смог бы убедить попечителей одобрить такую покупку.

Оскар нахмурился:

— Да, конечно. Жаль, что теперь не семидесятые годы. Подобный декаданс сейчас не в моде. Но у меня есть еще кое-что, что будет вам любопытно. Сделайте милость, подождите минутку.

Он снова исчез в соседней комнате и вернулся на этот раз с двумя золотосеребряными римскими скифосами[57]. На поверхности кубков было глубокое рельефное изображение морской нимфы Фетиды, несущей доспехи своего сына Ахилла. Нимфа мчалась по морю верхом на гиппопотаме. Кубки были почти одинаковыми, но с небольшими вариациями.

Поднеся к глазам и рассматривая один из них, Виктория пошутила:

— У вас полно замечательных вещей, мистер Уильямс, ваша задняя комната — просто пещера Али-Бабы.

— Да, но прошу заметить, что Али-Баба был честным человеком, несмотря на то что обязан своими сокровищами сорока разбойникам, — весело ответил Оскар. — В детстве я обожал сказки «Тысячи и одной ночи». Арабы действительно умели рассказывать истории.

Обменявшись кубками с Викторией, Том заметил:

— Интересно, что подобные кубки часто находят парами. Похоже, их и делали парными. Несколько лет назад такую пару выкопали возле Помпей, неподалеку от Стабий. Хозяин положил их в плетеный заплечный короб вместе с другой серебряной посудой и оставил в незаконченной бане, вероятно, рассчитывая вернуться за своим добром позже. Но это ему не было суждено.

— А теперь позвольте показать вам нечто действительно исключительное, — торжественно объявил Оскар. — Еще одну минуту.

Он снова исчез, унеся скифосы, и вернулся с траченной временем статуэткой птицы. У нее не хватало одного крыла, и сквозь брешь внутри можно было рассмотреть какие-то проржавевшие пружинки. Голова была помятой, но целой. Клюв крепился на шарнире, это позволяло предположить, что когда-то он мог двигаться, хотя теперь его бронзовый с позолотой механизм проржавел и сделался неподвижен. Без сомнения, некогда это была очень забавная вещица.

— Это заводная игрушка. Думаю, она относится к эллинистическому периоду. Как вам, безусловно, известно, Герои Александрийский описывал такие в первом веке новой эры. Вероятно, когда-то эта птичка важно расхаживала и сладкоголосо пела для своего хозяина — царя или богатого аристократа. Может быть, ваш отдел реставрации смог бы ее снова оживить?

— А ведь это и впрямь интересно. — Виктория склонилась поближе, чтобы рассмотреть птицу. — Как вы думаете, Том?

— Вещь, разумеется, редкая. Должен признаться, ничего точно такого я никогда не видел, хотя, как справедливо заметил мистер Уильямс, древние греки делали такие заводные игрушки еще в классическом периоде своей истории. Более распространены они стали в эллинистическом периоде, когда подобные хитроумные изобретения вошли в моду. — Том не стал говорить об этом вслух, но что-то смущало его в птичьей голове. Вещь была изящной, однако его, повидавшего тысячи образцов античных птиц, что-то сразу насторожило. Его стало буквально подташнивать при мысли, что ему скармливают подделку. Продолжая разглядывать птицу, он сказал: