Русская идея. От Николая I до Путина. Книга первая (1825–1917)

Нет пророка в отечестве своем

Но то в Европе. Беда Соловьева — и России — в том, что не услышали его дома (как, впрочем, и самого талантливого его оппонента Константина Леонтьева). Не услышали и до роковой войны и революции, и после. И вообще случилось с ним самое худшее, что может случиться с автором великого открытия: открытие просто забыли. На полтора почти столетия. Хотя ему удалось то, что не удалось Леонтьеву: он создал школу. Его «философия всеединства» вдохновила блестящую плеяду мыслителей Серебряного века. И Николай Бердяев, и Сергий Булгаков, и Семен Франк, и Георгий Федотов считали его своим учителем.

Но и тут не повезло Соловьеву. Как философа его боготворили, как политического мыслителя его. не заметили. Даже ученики. В этом, самом важном для него качестве его для них не существовало. Бердяев был прав, конечно, когда писал, что «Соловьевым могла бы гордиться философия любой европейской страны, но русская интеллигенция Соловьева не читала и не знала». Бердяев, однако, читал. И полагал, что знал. Но много ли понял? Вот что писал он о той самой «последней» войне, в которой учитель видел неминуемую гибель петровской России: «Я горячо стоял за войну до победного конца. Я думал, что мир приближается к решению великой исторической проблемы Востока и Запада и что России предстоит в этом решении центральная роль». Признал бы, спрашиваю снова, Соловьев своим учеником Бердяева?

Вот так и остался единственный в истории русской мысли человек «с печатью гения на челе» фигурой трагической и. забытой. Это и принес я зимою 1968 года Чаковскому. Нечего и говорить, что очерк не напечатали. И даже не извинились.