Русская идея. От Николая I до Путина. Книга первая (1825–1917)
- Автор: Александр Янов
- Жанр: Публицистика / Современные российские издания / История России и СССР
- Дата выхода: 2014
Читать книгу "Русская идея. От Николая I до Путина. Книга первая (1825–1917)"
Идея-гегемон
Этот термин позаимствовал я у знаменитого итальянского диссидента Антонио Грамши. К слову, интереснейшим он был человеком, диссидентом, если можно так выразиться, вдвойне. И для фашистов в Италии был он persona non grata, и для коммунистов. Крупнейший теоретик марксизма, бывший генсек ЦК КПИ, Грамши провел последнее десятилетие жизни в фашистской тюрьме (он умер в 1937-м). И именно в «Тюремных дневниках» бросил он вызов священной корове ленинизма, теории, согласно которой победить в борьбе за власть могут лишь «партии нового типа», наподобие большевистской.
Грамши противопоставил этому другой опыт. В эпоху реакции, наступившую после мировой войны и победы большевиков в России (он называл ее «междуцарствием», Interregnum), ИДЕИ (политическая мифология, если хотите), полагал Грамши, важнее устройства партий. Диссидентская идея, завоевавшая умы, овладела в 1922 году властью в Италии. И так же выиграл схватку в идейной войне в 1933-м национал-социализм в Германии. Именно этот феномен политической мифологии, овладевшей умами, и назвал Грамши идеей-гегемоном.
В применении к России все было, конечно, сложнее. Славянофильство, которое никогда не было партией, тем более «нового типа» (всего лишь диссидентской поначалу компанией молодых интеллектуалов), хотя и добилось в постниколаевские времена статуса идеи-гегемона (в том смысле, что одолело в умах большинства декабристскую идею европейского выбора и, по сути, продиктовало курс страны на три поколения вперед), государственной властью не овладело. И тем не менее сумело завести страну в тупик и до самого крушения петровской России власть его над умами оставалась практически безраздельной.
Один пример не оставит в этом сомнений. Попробуйте как-нибудь иначе объяснить, почему в июле 1914 года вполне уже западнический истеблишмент в Петербурге, оказавшись перед критическим выбором, принял именно славянофильское решение — ввязаться в ненужную России и гибельную для нее войну. Ровно ведь ничего не стояло для России в этой войне на кону. Ничего, кроме славянофильских фикций — давно уже утраченного русского влияния на Балканах, Константинополя и креста на Св. Софии. Даже крест уже на Путиловских заводах успели изготовить. Чем еще, подумайте, можно было оправдать смертельный риск, на который пошла тогда Россия, если не мощью идеи-гегемона, бессознательно усвоенной, как и предсказывал Соловьев, не только ее сторонниками, но и оппонентами?
С другой стороны, объясняет нам мысль Грамши, почему потерпели поражение в 1825 году декабристы в России и в 1848-м революция в Европе. В обоих случаях не завоевала еще тогда идея конституции большинство образованного класса, не стала она идеей-гегемоном. И вообще, выходит, не может добиться успеха никакое общественное движение, не сокрушив сначала оппонентов в войне идей. Вот такой вывод. А теперь