Глобализация и спираль истории

Таким образом, хотя в Англии и Голландии никогда не было крепостного права в форме жесткой привязки крепостного к его хозяину, но в их колониях эта форма внеэкономического принуждения не только допускалась, но стала доминирующей над нормальными экономическими отношениями. Более того, колониальные власти приняли специальное законодательство в отношении крепостных рабочих и сотрудничали друг с другом в их поимке. Надо ли говорить о том, что это законодательство коренным образом отличалось от того права, которое действовало в то время на территории Англии и Голландии, где уже преобладала капиталистическая экономика, и где ни о каком феодализме и крепостном праве или принудительном труде не было и речи[88].

Другим серьезным отличием от метрополий была система земельных отношений. Если в западноевропейских странах к XVII–XVIII вв. прочно утвердилась частная собственность на землю со всеми ее атрибутами, то в колониях сложилась система, схожая с той, какая существовала в континентальной Западной Европе в эпоху раннего средневековья. Несмотря на использование разных терминов для ее обозначения историками — «сеньориальная», «манориальная», «патримониальная» и т. д. (см. ниже) — у всех разновидностей сложившейся в американских колониях системы земельных отношений была одна важная общая черта — так же как ленная система в раннем средневековье она фактически была построена не на праве собственности, а на праве пользования землей с неопределенным правовым статусом самой земли. В принципе считалось, что вся земля в колониях принадлежит короне (британской, испанской, французской и т. д.). Но фактически земля после основания колоний была передана в управление, пользование или в иной вид распоряжения, часто весьма неопределенный, частным компаниям, крупным землевладельцам или религиозным общинам. Последние, в свою очередь, передавали эту землю в пользование колонистам, первоначально также бесплатно, но уже мелкими участками. Например, в голландской колонии Новый Амстердам всей землей распоряжались три частные компании, которые передавали участки земли в пользование колонистам — причем, деньги за пользование землей не взимались, а взимались лишь налоги, да и то — лишь начиная с 11-го года после поселения ([103] рр.60, 70–71). В английской колонии Вирджиния на начальном этапе (начало XVII в.) землей распоряжалась частная Вирджинская компания, предоставлявшая 50 акров земли всякому, кто за свой счет приехал в колонию. В колонии Мэрилэнд всей землей распоряжался лорд Калверт, получивший соответствующее право от английской короны. Основателями нескольких колоний в Новой Англии были религиозные общины, устанавливавшие строгие правила для всех вновь прибывающих и фактически являвшиеся для них местной властью [205].

Как при классическом феодализме вассалы получали землю от сюзерена и распоряжались ею, имея при этом полную власть над своими подданными, так это происходило и в американских колониях. Практически везде эти колониальные вассалы, будь то частные компании, отдельные крупные землевладельцы или религиозные общины, устанавливали суровые законы, не имевшие почти ничего общего с законами, действующими в метрополиях. Например, пуритане, основавшие колонию в Массачусетсе, требовали от колонистов неукоснительного соблюдения в повседневной жизни и в работе пуританских норм, которые были зафиксированы в специальных уставах. В колонии Вирджиния действовали правила и законы, установленные Вирджинской компанией. В частности, там действовал строгий трудовой распорядок, обязательный для всех, за нарушение которого любой колонист, в том числе женщины и дети, подвергались суровым телесным наказаниям, включая избиение плетьми. А после нескольких таких нарушений его отправляли на британскую каторгу. Но как в раннем средневековье сюзерен мог лишить своего вассала всех его прав, включая права распоряжения землей, такие же примеры мы видим и в британских колониях. Так, спустя два десятилетия после основания колонии Вирджиния, Вирджинская компания была отстранена от управления и заменена прямыми представителями британской короны. В Мэриленде после восшествия на британский трон Вильгельма III и Мэри II в 1689 г. семья Калвертов также была отстранена от управления. Но в 1715 г., на следующий год после восшествия на трон Георга I, права семьи Калверт в Мэриленде были восстановлены, она опять стала управлять колонией как своей собственностью, а прямое британское правление было упразднено [205].

Как видим, в американских колониях XVII–XVIII вв. права собственности на землю фактически не существовало. Колонисты получали землю бесплатно и не платили никакой арендной платы, и даже первые 10 лет не платили никаких налогов. А английские монархи с такой же легкостью даровали, отбирали, и вновь даровали частным компаниям, семьям и религиозным общинам право распоряжения колонией, в зависимости от того, насколько они им нравились или не нравились, с какой франкские короли в VI–X вв. это проделывали со своими вассалами (см. выше). С такой же легкостью происходил и переход колоний от одного государства к другому. Огромные территории французской Луизианы в 1803 г. были проданы Наполеоном Соединенным Штатам, за несколько лет до этого эти территории с такой же легкостью перешли от Испании к Франции. Испания отдала Британии Флориду, с тем, чтобы восстановить свой контроль над Гаваной ([146] р.147). Россия продала Соединенным Штатам Аляску. Мексика в середине XIX в. за 10 млн. долларов продала им территории к югу от реки Гила [159]. Можно ли себе представить, что в XIX в. французское правительство продало бы часть Франции англичанам или, например, немцам, с которыми из-за двух маленьких провинций — Эльзаса и Лотарингии — французы с немцами столько раз вели упорные войны? А в Америке, как видим, в это время продавались и покупались огромные территории, в несколько раз превышающие и Францию, и Англию, и Испанию, вместе взятых. И это не удивительно — ведь жителям американского Дикого Запада и Аляски в то время было, скорее всего, безразлично, к какому государству относиться. Этого государства они практически не ощущали, вся их жизнь ограничивалась очень маленьким обществом, со своей властью, будь то власть местных лендлордов, религиозной общины или бандитов. А если бы кто-то и выступил против такой продажи — Дикий Запад был еще таким малонаселенным, что вряд ли какое-то европейское правительство того времени, да и правительство США, всерьез стало бы принимать во внимание мнение небольшой группы людей.

Все описанное выше: наличие феодальных отношений в американских колониях в XVI–XVIII вв. со всеми признаками феодализма, включая крепостное право, вассально-ленные отношения, отсутствие государства в его современном понимании — не является какой-то моей выдумкой, а признается современными историками. Е. ван ден Боогарт и П.Эммер пишут, что факт существования контрактного крепостного рабства в американских колониях не требует особого объяснения: его причина — в слабой населенности Америки и отсутствии местных трудовых ресурсов, вследствие чего свободный труд стоил чрезвычайно дорого и был фактически недоступен ([103] рр.8–9). Р.Биман отмечает, что в XVIII в. «в Нью-Йорке, с его развитой системой поместий и поместных лордов, часто проявлялись типично феодальные отношения», а по мнению В.Мортона и Д.Беркьюсона, во французской Канаде в XVII в. в области земельной собственности начала складываться «сеньориальная (то есть феодально-вотчинная — Ю.К.) система» [205];[93]. И если Ф.Лот писал, что государства франкских королей в раннем средневековье были скорее их частной собственностью, чем государством (см. выше), то американский историк Л.Лэнгли называет Испанскую Америку XVIII в. «патримониальным государством»[89], связанным определенным образом с испанской короной ([146] р.211). Что касается Британской Америки, то, например, Р.Биман отмечает, что семья Калвертов управляла колонией Мэриленд как собственным имуществом [205]. А основатели США Т.Джефферсон, Д.Адамс и Д.Вилсон, выступавшие в конце XVIII в. за независимость американских колоний от Британии, полагали, что колонии с самого начала были самостоятельными государствами, подчинявшимися только английскому королю, но не английскому парламенту, и это мнение разделяли многие жители колоний [205]. Таким образом, по сути американские колонии по отношению к метрополиям, их учредившим, являлись не чем иным, как феодальными вассальными государствами.

Именно этим, по большому счету, и объясняется их последующее отделение от метрополий. Казалось бы — подавляющее большинство английских колоний составляли британские подданные, которые и не думали отделяться, пока жили в Англии. Наоборот, они проявляли чудеса патриотизма по отношению к Британии, сражаясь за нее на море и на суше против Испании и Франции. Вообще XVIII в. считается «золотым веком» Англии, когда не было ни гражданских войн, ни каких-либо серьезных социальных конфликтов. И вдруг те же британские подданные, но оказавшиеся за океаном, начали войну с собственной родиной и решили от нее отделиться.

В действительности, эти понятия (родина, патриотизм) совсем не были чужды британцам в английских колониях. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что, по оценке Д.Адамса, 1/3 местного населения в колониях выступала против отделения от Британии. И около 80 тысяч американцев, сражавшихся на противоположной стороне, за Британию (так называемые тори), были вынуждены покинуть территорию бывших британских колоний после поражения Британии [205]. Но причины для отделения колоний от Британии были весьма серьезные. Как было показано выше на некоторых примерах, и как считали многие американцы (см. выше), американские колонии представляли собой по существу отдельные вассальные государства. Но английский король и парламент в большей степени были склонны их рассматривать как продолжение самой Британии. Например, войну с французскими колониями в Канаде начали сами английские колонисты, а британское правительство было вынуждено посылать туда войска и нести большие расходы. Другой пример: британское правительство прилагало большие усилия к тому, чтобы установить нормальные отношения с индейцами, но английские колонисты нарушали все достигнутые договоренности, лезли на индейские территории и начинали войну, в которой в конечном счете были вынуждены участвовать и британские войска ([146] рр.19–20). Получалось, что колонии сами выстраивали свою политику по отношению к ближайшим соседям, а метрополия, вместо того чтобы наблюдать со стороны за поведением своего неспокойного вассала и ждать развития событий, неизменно брала на себя все тяготы военных действий. При этом, несмотря на такие значительные расходы, от американских колоний в британскую казну почти не поступало никаких доходов.

Во второй половине XVIII в. эта ситуация перестала устраивать английский парламент и взошедшего на трон короля Георга III (1760–1820 гг.), и они решили заставить колонии платить налоги, так же как их платили другие британские подданные. В этих целях были приняты специальные налоговые законы 1764 г. (Plantation Act) и 1765 г. (Stamp Act). Кроме того, они решили их заставить соблюдать британскую торговую монополию. Оба эти требования были, конечно, справедливыми по отношению к британским подданным на Британских островах, но они не были справедливыми по отношению к вассалам, какими и являлись американские колонии. Точно так же, как в раннем средневековье к сбору налогов со стороны короля относились как к грабежу, примерно так же к идее сбора налогов в пользу правительства в Лондоне отнеслось и население британских колоний. И это было совершенно нормальной реакцией. Население британских колоний к 1760 г. составляло около 1,7 млн. человек [205] при площади, раз в 5 превышающей саму Британию, и при средней плотности порядка 1–2 чел./кв. км. Даже если бы государству удалось собрать налоги со всех жителей колоний, то при всем своем желании оно ничего бы не смогло им дать взамен — ни построить дороги на такой огромной территории, ни навести порядок, ни, например, ввести систему медицинского обслуживания, которая уже начинала создаваться в самой Англии. Жители колоний прекрасно понимали, что никакое правительство в Лондоне не сможет им ничем помочь в их проблемах, и поэтому любые налоги рассматривали как скрытую форму грабежа[90]. Точно так же американские предприниматели и землевладельцы рассматривали и установление британской монополии на торговлю. Они видели в этом лишь попытку ущемить их собственные интересы. Если до этого колониальная элита могла напрямую торговать с испанскими и французскими колониями, равно как и с самой Францией и Испанией, то теперь ей это было запрещено. Она теперь могла делать закупки и продавать свои товары лишь через английские торговые компании, которые не могли не воспользоваться своим монопольным положением для того, чтобы перетянуть на себя всю прибыль от торговли. Собственно, это и было основной причиной, по которой американские предприниматели и крупные землевладельцы, которые также боялись потерять свои доходы от региональной торговли, сначала призывали к бойкоту английских товаров, затем организовали массовые беспорядки в Бостоне с уничтожением английского чая (1773 г.) и вооруженное сопротивление британским войскам. При этом, как отмечал Л. Лэнгли, местная колониальная элита «пыталась манипулировать городскими низами — с тем, чтобы превратить запрет на импорт и потребление английских товаров в национальную идею» ([146] р.26). А для организации в 1774 г. армии сопротивления была привлечена и церковь: священники в своих проповедях называли английского короля антихристом, а после проповедей раздавали оружие. Поэтому, по описаниям очевидцев, женщины, более склонные к посещению церкви, своим анти-британским пылом намного превосходили мужчин, всячески побуждая их к участию в армии сопротивления ([146] р.32).