Тайные общества смерти. Очерки истории террористических организаций

Тайные операции с царского двора

26 ноября 1882 года Александр III повелел передать все дела «Священной дружины» Департаменту полиции. Официально «Дружина» прекратила существование с 1 января 1883 года. Роспуск «Дружины» коснулся судеб ее руководителей. Граф Павел Шувалов, он же «Бобби», после неприятного объяснения с великой княгиней Марией Павловной, попросившей его «перестать подвергаться нареканиям в шпионстве», вынужден был уйти из адъютантов ее мужа великого князя Владимира Александровича. Правда, уже через два месяца Шувалов сделался царским флигель-адъютантом. Свое недовольство чрезмерным самовластием «Дружины» Александр III высказал и И. И. Воронцову-Дашкову.

Однако прекращение существования организации не означало свертывания тайной деятельности ее участников. В мае 1883 года заграничная агентура «Дружины» была официально передана Департаменту полиции, использовавшему ее для наблюдения за деятельностью политических эмигрантов. Бывший активист заграничного отдела «Дружины» П. В. Корвин-Круковский был назначен в июне 1883 года первым заведующим созданной тогда заграничной агентуры, куда вошли его подручные «дружинники» — Юлиана Глинка, редактор мнимо-революционной газеты «Правда» Климов, а также купеческие сыновья Гордон и Гурин.

Именно «дружинник» Гурин вместе с французским сыщиком на российской службе Анри Бинта и с кадровым чиновником МВД Российской империи Петром Ивановичем Рачковским, назначенным летом 1884 года вместо Корвин-Круковского новым заведующим заграничной агентурой, в ноябре 1886 года учинил полный разгром типографии «Народной воли» в Женеве. После того как Рач-ковский при посредничестве Бинта убедился, что полиция кантона Женева не имела законных оснований для прекращения работы типографии, началась откровенная уголовщина.

Агент Рачковского, живший в Женеве Гурин, нанял за 300 франков местного взломщика, некоего Мориса Шевалье. В ночь с 20 на 21 ноября 1886 года Шевалье взломал дверь здания типографии, внутрь которой проникли Гурин, Бинта и специально прибывшие в Женеву из Парижа Рач-ковский и его агенты Милевский и Ландезен. Усердные налетчики разбили и выбросили в Женевское озеро несколько десятков пудов свинцовых типографских литер, разбросали по чистеньким улицам города еще не сброшюрованные экземпляры «Вестника Народной воли» и сочинений Герцена, а в довершение подожгли типографию и ее склад готовой продукции. На следующий день Рачковский через «прикормленные» им французские газеты озвучил дезинформацию о том, что типографию в Женеве якобы уничтожили… рассорившиеся между собой народовольцы. В итоге их деятельность в Швейцарии была парализована, Рачковский тайным царским указом получил орден и повышение в чине, а все его помощники — денежные премии.

Следует отметить, что разгром типографии «Народной воли» в Женеве был одной из немногих достоверно подтвержденных «острых акций» политической полиции Российской империи за рубежом. Кроме нее, людей Рачковского подозревали, но так и не смогли уличить в загадочной гибели народовольца, террориста и писателя С. М. Степняка-Кравчинского — убийцы шефа жандармов Мезенцева. С конца 1880-х годов он жил в эмиграции в Лондоне, где основал «Общество друзей русской свободы» и «Фонд русской прессы», деятельность которых доставляла немало беспокойства тогдашним российским властям. 23 декабря 1895 года труп 44-летнего Степняка был найден на рельсах железной дороги на одной из лондонских станций. Сам ли он попал под поезд, или же кто-то «помог» ему, так и осталось тайной.

Поначалу загадочной выглядела и трагедия, разыгравшаяся в ноябре 1906 года на борту парохода «Олаф», совершавшего регулярные рейсы из шведской столицы Стокгольм в Лондон через Бельгию. Во время его стоянки в порту Антверпена в одной из кают обнаружили трупы всех четырех ее пассажиров. Следствие установило, что они получили смертельное отравление парами сероводорода, источник которого тогда обнаружить не удалось. И только в январе 1907 года в русской эмигрантской прессе появилась версия, что загадочная гибель пассажиров «Олафа» была связана с личностью одного из них — эсера-террориста Якова (Ян-келя) Черняка.

Черняк бежал из России в Швецию еще в конце 1906 года после налета-экспрориации на транспорт с 600 тысяч рублей казенных денег, перевозимых 14 октября 1906 года из портовой таможни Санкт-Петербурга в губернское казначейство на Екатерининском канале. В тот день 12 эсеров-максималистов с бомбами и пистолетами напали на две пролетки с деньгами, охраняемые семью конными жандармами. В завязавшейся схватке был убит один и ранено шестеро случайных прохожих. Восемь налетчиков были пойманы на месте, а четверо, включая главарей группы Пумпянского и Черняка, скрылись за границу с 368 тысячами захваченных рублей. В 1907 году Пумпянский был арестован финской полицией и выдан в Россию как уголовный преступник. Черняк отсиделся в Швеции, а потом решил перебраться в Англию, да так и не доплыл до нее.

Разгадку гибели Черняка и троих его случайных попутчиков содержит найденное в архивах Российской империи после 1917 года письмо министра внутренних дел П. А. Столыпина министру юстиции И. Г. Щегловитову от 31 января 1907 года: «…Имею честь уведомить Вас, что обвинявшийся в ограблении портового казначея 14 октября 1906 года мещанин Янкель Черняк был отравлен на пароходе, на котором он ехал в Лондон, агентом охранного отделения, коему было поручено наблюдение за Черняком, посредством мелинитового снаряда. Ныне агент Андрей Викторов возвратился в пределы Российской империи. Ходатайствую о награждении его званием потомственного почетного гражданина и о единовременной выдаче ему трех тысяч рублей»[29]. Это ходатайство было утверждено.

Но ни следователям XIX века, ни исследователям-историкам минувшего XX и наступившего XXI столетия так и не удалось точно определить причины гибели двух великих людей России — полководца Михаила Дмитриевича Скобелева и композитора Петра Ильича Чайковского. Сразу после их внезапных смертей в российском общественном мнении появились до сих пор так никем до конца и не опровергнутые, хотя и не доказанные версии о том, что со Скобелевым и Чайковским расправилась «Священная дружина». На взгляд пишущего эти строки, такие предположения имеют право на существование именно как версии, основанные на достоверных исторических фактах, коими были особенно богаты последние годы жизни «белого генерала», героя русско-турецкой войны Михаила Скобелева.

Известие об убийстве народовольцами Александра II застало Скобелева в разгар Ахалтекинской экспедиции в Туркестан, где генерал добился вхождения в состав Российской империи воинственных туркменских племен. За этот поход Скобелев получил высокий полководческий орден Святого Георгия 2-й степени и чин генерала от инфантерии, равный нынешнему генералу армии. Но по возвращении в Санкт-Петербург в мае 1881 года самый знаменитый полководец и народный кумир России был весьма холодно принят и новым императором Александром III, и лидером «Священной дружины» графом И. И. Воронцовым-Дашковым, назначенным министром двора вместо покровителя и дальнего родственника Скобелева, графа А. В. Адлер-берга.

Раздраженный таким отношением правителей России, Скобелев уехал в отпуск в Европу. В июне 1881 года, накануне отъезда, он присутствовал на дружеском обеде в его честь на квартире генерала Д. П. Дохтурова в Санкт-Петербурге. Кроме хозяина, там собрались высокопоставленные военные из ближнего окружения Александра III, считавшиеся «Первыми старшими членами «Священной дружины» — все тот же Воронцов-Дашков, начальник личной царской охраны, генерал-майор П. А. Черевин, генерал-майор князь А. П. Щербатов.

Друживший с генералом Дохтуровым барон Н. Е. Врангель (отец известного белогвардейского генерала времен Гражданской войны) записал для своих мемуаров рассказ Дохтурова о пресловутом обеде: «…Присутствовавшие не могли обойти молчанием военные способности Александра III, отзывы о нем были не особенно лестными. Сошлись на той мысли, что самодержавие роет себе могилу. Пожалуй, резче всего это суждение звучало в устах Скобелева.

— Пусть себе толкуют! — сказал он Дохтурову, когда гости разошлись. — Слыхали уже эту песнь! А все-таки в конце концов вся их лавочка полетит вверх тормашками.

— Полетят, полетят, — ответил Дохтуров, — но радоваться этому едва ли приходится. Что мы с тобой полетим с ними, еще полбеды, а того и смотри, Россия полетит…

— Вздор, — прервал Скобелев, — династии меняются или исчезают, а нации бессмертны…»[30].

За границей Скобелев встретился в немецком городе Кельн с отставным «либеральным диктатором» М. Т. Лорис-Меликовым, в дневнике которого сохранилась запись о беседе с генералом: «Скобелев встретил меня на вокзале с напускной скромностью, окруженный какими-то неизвестными. Когда мы остались в вагоне вдвоем, он стал волноваться, негодовать:

— При встрече царь даже не предложил мне сесть! Знаете что: дальше так идти нельзя… Я пойду на все. Я не сдам командования моим 4-м армейским корпусом — а там все млеют, смотря на меня, и пойдут за мной всюду. Я готов на всякие жертвы…

Скобелев горячился, плакал и развивал свои крайне неопределенные планы очень долго. Таков он был в июле 1881 года. Это мог быть роковой человек для России — умный, хитрый и отважный до безумия, но совершенно без убеждений, не в меру подверженный лишь собственным эмоциям и амбициям..»[31].

«Эмоции и амбиции» Скобелева ярко проявились и по возвращении на родину. Приехав в Санкт-Петербург в декабре 1881 года, генерал не смог найти места в перворазрядной гостинице, где обычно останавливался. Узнав, что все номера были заняты гвардейскими офицерами, служившими под началом великого князя Владимира Александровича, Скобелев не удержался от язвительного замечания:

— Ах, опять эти господа дружинники!

Уже через несколько дней Скобелев был вызван для дачи объяснений к военному министру П. В. Ванновскому, заявившему «белому генералу»:

— Вы осмелились задеть честь истинных патриотов.

— Мне противно, — ответил Скобелев, — что, единожды дав присягу, офицеры-дружинники сами решают, кто друг, а кто враг. Если у нас существует надзор жандармов, то нужно ли офицерам создавать свою охрану для сбережения престола? Если бы я имел хоть одного офицера в своем корпусе, который бы состоял членом тайного общества, я тотчас удалил бы его со службы. Мы все приняли присягу на верность Государю, и потому нет надобности вступать в тайное общество, в охрану…»[32].

О содержании этого разговора Скобелев незадолго до смерти якобы рассказал своему другу Василию Ивановичу Немировичу-Данченко, процитировавшему этот рассказ в своих воспоминаниях. Независимо от него о скандале в гостинице и последовавшей беседе Скобелева с Ванновским написал в своем дневнике и уже упоминавшийся выше «дружинник» В. Н. Смельский.

12 января 1883 года в Санкт-Петербурге в модном ресторане Бореля был дан обед в честь годовщины взятия войсками Скобелева крупнейшей туркменской крепости Геок-Тепе. Сам триумфатор выступил на обеде с программной политической речью, содержавшей острую критику как тогдашней внутренней, так и внешней политики России: «…Прискорбная рознь существует между известной частью общества, так называемой нашей интеллигенцией, и русским народом. Всякий раз, когда Державный Хозяин русской земли обращается к своему народу, народ оказывается на высоте своего призвания и исторических потребностей. Если в трудные минуты кто-либо банкрутится перед царем, то это, конечно, та же интеллигенция. Сила не может быть вне народа и сама интеллигенция есть сила только в неразрывной связи с народом.