Глобализация и спираль истории

Похожа и история начала Третьей Пунической войны и разрушения Карфагена. Начать эту войну и уничтожить Карфаген потребовала римская толпа, возглавляемая римским патриотом Катоном. Будучи большим специалистом в сельском хозяйстве, он съездил в Карфаген и убедился, что сельское хозяйство там по-прежнему процветает, и никакие контрибуции и ограничения, наложенные на Карфаген ранее, не помогают уничтожить эту язву римской экономики. И действительно, как писал греческий историк Полибий, несмотря на потерю всех своих заморских владений (Испании, Сицилии, Сардинии) и непомерные контрибуции, которые он перед этим выплачивал Риму, Карфаген перед началом Третьей Пунической войны был по-прежнему самым богатым городом мира, богаче самого Рима ([79] р.506). Вернувшись в Рим, Катон стал выступать в сенате и перед народом, демонстрируя продукты карфагенского сельского хозяйства, которые поставлялись в Рим по баснословно дешевым ценам — то есть, говоря современным языком, речь шла о явном демпинге и подрыве экономики Рима. Но в то время мир еще не дорос до таможенного протекционизма и сознательной борьбы с демпингом, и римский сенат, опять под давлением народных масс, был вынужден принять решение (против которого были очень многие сенаторы) об уничтожении Карфагена.

Ранее возможность такого решения проблемы неоднократно обсуждалась, в частности, в конце Второй Пунической войны в 203 и 201 гг. до н. э. ([3] VIII/I, 31, 57–64) Но тогда логичные доводы, приведенные видными римскими политическими деятелями, убедили римский сенат отказаться от него. Они состояли в том, что уничтожение Карфагена не приведет к прекращению конкуренции со стороны африканского сельского хозяйства. Напротив, как говорил Квинт Цецилий Метелл, выступая в 201 гг. до н. э. в римском сенате от имени победителя Ганнибала — Сципиона Африканского, на таком плодородном месте все равно вскоре опять поселятся люди — местные жители или римские колонисты, которые «сами будут нам страшны и будут вызывать у нас зависть, имея страну столь обширную и много лучшую, чем наша» ([3] VIII/I, 61).

Но в 147 г. до н. э. никакие аргументы не могли убедить Катона и римскую толпу, и сенат под их давлением принял решение об уничтожении Карфагена. Римляне заставили карфагенян сдать оружие и выдать заложников, после чего обещали им сохранить жизнь и имущество. Когда же это было выполнено, они объявили им о принятом решении. Несмотря на то, что карфагеняне сдали все оружие, они отчаянно сопротивлялись, но бесполезно: город был стерт с лица земли, все его жители были либо убиты, либо обращены в рабов, а на территориях, где раньше были поля и оливковые рощи, было запрещено что-либо сеять и выращивать.

Вопрос о несправедливой конкуренции, таким образом, был решен радикальнейшим образом. В том же году (146 г. до н. э.) такая же участь постигла Коринф в Греции, который также был стерт с лица земли и перестал существовать, а жители уведены в рабство. А в течение ряда последующих лет в ходе систематических, заранее спланированных операций, римскими войсками были вырублены все виноградники в Эпире, практически все местное население было уничтожено или уведено в рабство, а территория Эпира была превращена в пустыню[174]. И оба эти мероприятия также были не случайны: Коринф был единственным городом эллинистического мира, имевшим прямой выход в Адриатическое море, омывающее берега Италии, и он, единственный из крупных греческих городов, с давних времен специализировался на экспорте в Италию как своих собственных изделий (керамика, стекло, изделия из металлов), так и товаров из других районов Греции. То же в отношении Эпира (нынешняя Албания и северо-запад Греции): он находился на расстоянии всего нескольких десятков километров морем от южной оконечности Италии и экспортировал туда многие виды своей продукции. Причем, как отмечают историки, в то время греческое вино было лучше итальянского, и нет сомнений, что ввоз вина из Эпира в Италию, так же как ввоз туда ремесленных изделий из Коринфа, составлял очень сильную конкуренцию продукции итальянских виноделов и ремесленников и должен был доставлять им немало неприятностей и вызывать их недовольство или зависть.

Итак, мы видим, что именно конкуренция заставляла Рим обрушиваться с неимоверной жестокостью на своих соседей и целенаправленно уничтожать жителей ближайших стран, оказавшихся более удачливыми и успешными товаропроизводителями, чем римские крестьяне и ремесленники. Именно эта сила дала мощный толчок ко всему последующему завоеванию Римом Средиземноморья и к образованию одной из величайших империй, когда-либо существовавших на планете[175].

Расширение территории Римского государства с 111 по I вв. до н. э. Источник: www. ostu. ru

В дальнейшем именно конкуренция привела к массовой эмиграции римлян и других италиков. Хотя Карфаген с прилегающими сельскохозяйственными районами и был уничтожен как конкурент, но Северная Африка была густо населена и невозможно было уничтожить все ее население. Там продолжало существовать высокоэффективное сельское хозяйство, которое постепенно переходило под контроль римских богачей: известно, что шестеро из них к I в. н. э. прибрали к рукам половину земель в Северной Африке ([44] 18, 35). Торговля между Римом и Африкой также перешла в руки римских торговцев, и теперь уже не карфагенские, а римские торговые корабли привозили оттуда и продавали по демпинговым ценам зерно, вино и оливки.

Что оставалось делать жителям Италии, если эффективность их сельского хозяйства была в 3–5 раз ниже, чем в римской Африке и Египте? Ответ очевиден — либо уезжать в Африку, либо искать другое лучшее место под солнцем. И так они, собственно говоря, и поступали. Эмиграция только в римскую Африку из Италии за несколько столетий составила несколько миллионов человек[176]. Другой, не менее мощный поток эмиграции направлялся, как мы знаем, и в другие страны, завоеванные Римом, включая Испанию, Галлию, Британию и Балканы, где италики, по крайней мере, первоначально, имели преимущество перед аборигенами в возможностях ведения торговли и других видов бизнеса и могли «снимать сливки» в этих видах деятельности за счет местного населения. По подсчетам П.Бранта, число только римских граждан, не считая других италиков (которые в численном отношении составляли примерно столько же, сколько сами римляне), за пределами Италии составляло в 14 г. н. э. почти 2 миллиона человек ([74] р.121). Таким образом, мы видим, как конкуренция в античности вызвала сначала жестокие разрушительные войны, продолжавшиеся в течение столетий, а затем — романизацию всего западного Средиземноморья и большей части Западной Европы, которая осуществлялась благодаря массовой эмиграции римлян и италиков.

Понятие несправедливой конкуренции и примеры из римской истории приведены выше не для того, чтобы кого-то в чем-то обвинить. Как уже было объяснено, под несправедливой конкуренцией имеется в виду такая конкуренция, которая ставит в неравные условия население одной страны по отношению к другой, или одну его часть по отношению к другой части, при этом неважно, кто виноват, и виноват ли вообще в этой несправедливости. Как правило, в ней никто не виноват: она либо установлена природой, как в данном примере, либо является следствием исторического развития отдельных стран и регионов.

Другим примером, когда несправедливая конкуренция вызвала крупное социальное явление, является гражданская война в США в 1861–1865 гг. Вы когда-нибудь задавали себе вопрос — почему, казалось бы, сравнительно благополучная Америка в 1861 году разбилась на два лагеря и воевала со страшным ожесточением целых четыре года? За это время страна потеряла убитыми более 600 000 человек, еще полмиллиона было ранено или покалечено, большие территории подверглись разрухе и запустению. При этом население США составляло в то время всего 30 миллионов, то есть был убит примерно каждый двенадцатый мужчина, способный носить оружие, не считая миллионов пострадавших: покалеченных, потерявших своих близких и людей с исковерканными судьбами. И все это — ради того, чтобы освободить три миллиона чернокожих рабов? Как-то плохо в это верится. В последние десятилетия, как только где-то начинало гибнуть слишком много американцев, скажем, больше чем две или несколько тысяч (то есть сотые доли процента от взрослого мужского населения США) — то в Америке начинали требовать прекратить войну, и американским лидерам приходилось учитывать мнение своего населения. Почему же за свободу трех миллионов негров американцы положили убитыми около 8 % своего мужского населения, способного воевать, и еще почти столько же ранеными и покалеченными — то есть число, сравнимое с количеством негров, освобожденных от рабства?

Может быть, американцы очень переживали за судьбу негров, и они воевали, движимые христианской любовью к своим чернокожим собратьям? Но американские историки пишут о том, что большинство аболиционистов, боровшихся за отмену рабства, совсем не любили негров. И они были категорически против их включения в свои ряды. А на конгрессах аболиционистов специально подчеркивалось, что целью движения является отмена рабства как института, но не облегчение участи чернокожих рабов, и, в частности, не укрывательство беглых рабов ([65] р.40). Более того, современники отмечали, что нелюбовь к людям не белой расы и расистские настроения были сильнее в северных штатах, где уже жили несколько сотен тысяч свободных негров, чем в южных, где было более трех миллионов чернокожих рабов ([65] р.364). И если допустить, что южане воевали за свои материальные интересы, которые могли пострадать после отмены рабства, то за что же воевали северяне, не щадя своей жизни? А ведь они понесли намного большие потери, чем южане[177].

Ответ на этот вопрос, на самом деле, очевиден. Массовое использование труда рабов в США создавало сильную конкуренцию свободному труду, представляя собой прямую угрозу благополучию и самому существованию большинству белого населения Америки. И хотя число рабов было меньше числа свободных наемных рабочих, но это число продолжало расти, и отнимало все больше рабочих мест у американцев, которых и так становилось меньше ввиду растущей безработицы. То есть, речь шла о несправедливой конкуренции — такой же, какая имеет место сегодня при широком использовании труда нелегальных иммигрантов. Рабство не только усиливало безработицу среди белых американцев, оно еще и подрывало уровень их заработной платы: предпринимателям на Севере страны приходилось ее снижать, чтобы выдерживать конкуренцию со стороны дешевого рабского труда на Юге. И все это не могло не вызывать недовольства и раздражения массы американцев.

Собственно говоря, именно об этом, о несправедливой конкуренции со стороны рабского труда и угрозе благополучию белых американских граждан, писали и говорили американские лидеры. Еще Бенджамин Франклин в XVIII в. писал о том, что наплыв черных рабов лишает работы беднейшие слои белого населения [123]. А в 1850-е годы, когда эта проблема особенно обострилась, на волне аболиционистских настроений была создана Республиканская партия, провозгласившая одной из своих главных целей отмену рабства. Когда ее лидер Авраам Линкольн был избран президентом в 1860 г., и отмена рабства стала уже почти неизбежной, то это привело к провозглашению независимости рабовладельческими штатами на Юге США и к последующей гражданской войне.